1
Чарльз с самого начала презирал Вашингтона, а неудавшаяся попытка покушения лишь усилила его презрение. То, что Вашингтон остался жив, Ли воспринял как личное оскорбление и никогда не простил этого своему командиру. Вскоре англичанам удалось захватить Нью-Йорк. Вашингтон едва не попал в плен. Его тогда многие упрекали в неэффективных действиях, и голос Чарльза звучал громче всех. Моего товарища не впечатлила успешная переправа Вашингтона через реку Делавэр, хотя последующая победа в Трентонском сражении восстановила у него пошатнувшуюся веру в революцию. Но ряд дальнейших поражений Вашингтона стал очередным потоком воды, льющимся на мельницу недовольства Чарльза. Континентальная армия проиграла Брендивайнское сражение, а затем и битву за Филадельфию. Атака Вашингтона на позиции англичан в Джермантауне оказалась настоящей катастрофой. А теперь еще и Вэлли-Фордж.
Выиграв сражение при Уайт-Марше, Вашингтон решил накануне Нового года переместить свои войска на более защищенные позиции. Таким местом он посчитал Вэлли-Фордж в штате Пенсильвания. Двенадцать тысяч солдат Континентальной армии были измотаны прошедшими сражениями и скверно экипированы. У многих износились сапоги, и они были вынуждены идти босиком, оставляя кровавые следы на мертвой земле. Но Вашингтон требовал, чтобы его армия обосновалась на зиму не где-нибудь, а именно в Вэлли-Фордже.
Континентальная армия являла собой жалкое зрелище. Не хватало продовольствия и обмундирования. Оголодавшие лошади падали и умирали, неспособные подняться на ноги. В лагере свирепствовали тиф, желтуха, дизентерия и пневмония. Количество заболевших исчислялось тысячами. Такие понятия, как моральный дух и дисциплина, почти перестали существовать.
Но, несмотря на потерю Нью-Йорка и Филадельфии, несмотря на многочисленные смерти от голода и холода в Вэлли-Фордже, дух самого Вашингтона не был сломлен. Этому в немалой степени способствовал его ангел-хранитель – Коннор. Со всей порывистостью и горячностью, присущей его возрасту, Коннор безоговорочно уверовал в Вашингтона. Никакие мои слова, никакие доводы не смогли бы его переубедить. Я мог бы сколько угодно доказывать сыну, что не кто иной, как Джордж Вашингтон, повинен в гибели его матери. В уме Коннора запечатлелось, что в этом виноваты тамплиеры. Кто рискнет упрекать его за столь ошибочные выводы? Ведь он своими глазами – глазами пятилетнего мальчишки – видел в тот день Чарльза, оказавшегося в их деревне. И не только Чарльза, а также Уильяма, Томаса и Бенджамина.
Бенджамин. Еще одна моя головная боль. За минувшие годы Бенджамин стал позором для ордена, и это еще мягко сказано. После попытки продать в 1775 году англичанам секретные сведения он был подвергнут разбирательству в военной комиссии, возглавляемой не кем иным, как Джорджем Вашингтоном. Однако то, что Бенджамин предсказал себе несколько лет назад, осуществилось: он успел стать главным врачом и генеральным распорядителем медицинской службы Континентальной армии. Его обвинили в сношениях с врагом и заключили в тюрьму, где он и содержался вплоть до своего освобождения в начале нынешнего года. Выйдя на свободу, Бенджамин быстро исчез из нашего поля зрения.
Я не знаю, отринул ли он идеалы ордена, как в свое время Брэддок. Но мне известно о его возможной причастности к краже имущества, предназначавшегося для Вэлли-Форджа. Недополученное продовольствие лишь усугубляло бедственное положение зимующих там солдат. Одно могу сказать: целям ордена Бенджамин предпочел личное обогащение, и потому его требовалось остановить. Этим занялся я сам. Мои поиски начались близ Вэлли-Форджа и привели меня в заснеженную Филадельфию. Наконец я добрался до здания церкви, избранной Бенджамином местом своей стоянки.
2
Итак, я отправился в эту церковь, чтобы найти Черча.[4] Она оказалась пуста. Там не было ни прихожан, ни Бенджамина или его подручных, ни украденного имущества. Только холодные угли костров да следы на стылой земле, где у них стояли палатки. Я объехал вокруг церкви, спешился и привязал лошадь так, чтобы ее не было видно с дороги. Затем я вошел внутрь церкви, где было ничуть не теплее, чем снаружи, – мороз пробирал до костей. В проходе я обнаружил еще несколько кострищ, а возле двери – горку дров, в которых я узнал изрубленные церковные скамейки. Благочестие становится первой жертвой холода. Уцелело всего два ряда скамеек по обе стороны от прохода. Уцелела и внушительная, но давно не видевшая проповедника кафедра. Сквозь грязные стекла окон, тянущихся по верху толстых каменных стен, пробивалось неяркое зимнее солнце. В его лучах клубились вереницы пылинок. На полу, выложенном грубыми каменными плитами, валялись опрокинутые ящики всех размеров, куски рогожи и обрывки веревок. Я прошелся между ними, наугад заглядывая под ящики в надежде обнаружить подсказку насчет того, куда мог отправиться вороватый доктор.
И вдруг снаружи послышались шаги. Я едва успел спрятаться за кафедрой, когда тяжелые дубовые двери, зловеще скрипя, медленно открылись и внутрь вошел человек. Он повторял мой путь: ходил мимо опрокинутых ящиков и заглядывал под них. Он даже ругательства бормотал себе под нос, как я.
Это был Коннор.
Я выглянул из тени, отбрасываемой кафедрой. Коннор был в одежде ассасина. Некоторое время я следил за его пристальным взглядом. Мне казалось, что я наблюдаю за самим собой; за тем, каким я был в свои двадцать с небольшим. Точнее, каким бы я был, если бы двинулся предначертанным мне путем ассасина. Но предательство Реджинальда Берча толкнуло меня на иную дорогу. И потому, наблюдая сейчас за Коннором, я испытывал смешанное чувство сожаления, горечи и зависти.
Я подобрался к нему поближе. Сейчас проверим, насколько хороший он ассасин.
И насколько сохранились мои боевые навыки.
3
Сохранились.
– Отец, – пробормотал он, когда я склонился над ним, приставив лезвие к его горлу.
– Коннор, – ответил я, не скрывая иронии. – Хочешь что-нибудь сказать на прощание?
– Подожди.
– Скверный выбор.
Он пожал плечами.
– Что, приехал проведать Черча? – спросил Коннор. – Убедиться, что он украл достаточно для твоих английских собратьев?
– Бенджамин Черч мне не брат, – резко возразил я. – Не в большей степени, чем красномундирники и их король-идиот. Я предполагал в тебе наивность. Но не думал, что ты не знаешь очевидных вещей… Тамплиеры не сражаются на стороне британской короны. Мы стремимся к тому же, что и ты, мальчик. К свободе. К справедливости. К независимости.
– Но…
– Что значит твое «но»?
– Джонсон, Питкэрн, Хики. Они пытались украсть нашу землю. Разрушить города. Убить Джорджа Вашингтона.
Я вздохнул:
– Джонсон стремился стать владельцем земли, которую мы бы смогли обезопасить от попыток захвата. Миссия Питкэрна была дипломатической. Он как раз старался, чтобы все обошлось меньшей кровью. Из-за отсутствия этого сдерживающего фактора и началась эта проклятая война. А Хики? Видишь ли, Джордж Вашингтон – неподходящий полководец для Континентальной армии. Он проиграл едва ли не все сражения, в которых участвовал. Ему недостает уверенности. Он совершенно не заботится о безопасности армии. Достаточно взглянуть на Вэлли-Фордж, и ты убедишься в правоте моих слов. Без него наши дела пошли бы куда лучше. – Я чувствовал: мои слова в какой-то мере подействовали на него. – Мы с тобой о многом можем спорить до хрипоты, но в том, что касается Бенджамина Черча, наши интересы совпадают. Ты наверняка хочешь разыскать и вернуть имущество, украденное им. Я хочу, чтобы он понес наказание за свое вероломство. Пожалуй, нам стоит объединить усилия.
– Что ты предлагаешь? – настороженно спросил Коннор.
«Что я предлагаю?» – подумал я. Коннор пристально разглядывал амулет, висевший у меня на шее. Я, в свою очередь, не мог отвести глаз от его ожерелья. Дзио наверняка рассказывала ему про этот амулет. Я не сомневался: ему хотелось завладеть артефактом. И амулет, и ожерелье напоминали о Дзио.
– Я предлагаю перемирие, – сказал я Коннору. – Возможно… возможно, это пойдет на пользу нам обоим. Как-никак ты мой сын. Быть может, я сумею восполнить кое-какие пробелы в твоем образовании.
Он молчал.
– Или тебе предпочтительнее, чтобы я тебя убил? – засмеялся я.
– Тебе известно, куда отправился Черч? – спросил Коннор.
– Увы, нет. Я надеялся устроить здесь засаду и захватить его самого или его приспешников, когда они сюда вернутся. Судя по всему, я опоздал. Они убрались отсюда насовсем.
– Пожалуй, я смогу найти их следы, – сказал Коннор, и в его тоне я уловил странную гордость.
Я отошел в сторону. Коннор продемонстрировал мне умения, полученные у Ахиллеса: он указал на церковный пол, загроможденный опрокинутыми ящиками.
– Груз был тяжелым, – сказал мой сын. – Скорее всего, им понадобилась повозка… В ящиках были солдатские пайки, перевязочные материалы, лекарства и, само собой, одежда.
Мы вышли. Коннор обратил мое внимание на почерневший, истоптанный снег:
– Повозка стояла здесь… Ее нагружали, и она медленно проседала. Снег запорошил следы, но не настолько, чтобы помешать нам отправиться в погоню. Поехали…
Я отвязал свою лошадь, Коннор прыгнул в седло своей, и мы двинулись в путь. Коннор показывал мне едва видимые следы. Я старался не проявлять слишком открыто своего восхищения. Не в первый раз я поражался сходству наших навыков. В этой ситуации я бы действовал точно так же. Где-то через двадцать с лишним километров Коннор повернулся и торжествующе посмотрел на меня. Он махнул рукой в сторону тропы, идущей вверх по склону холма. Накренившись набок, там стояла повозка. Кучер пытался починить колесо. Мы подъехали ближе и вскоре услышали его бормотания:
– Везет как утопленнику… Если я не починю это поганое колесо, я же здесь окочурюсь на морозе…
Наше появление застало его врасплох. В глазах мелькнул страх. Кучер был вооружен мушкетом, до которого вряд ли сумел бы сейчас дотянуться.
– Ты из людей Бенджамина Черча? – спросил Коннор.
Я сразу понял: кучер намерен дать деру – и не ошибся в своих предположениях.
Испуганно тараща на нас глаза, он вскочил и бросился к лесу, утопая в снегу. Бежал он тяжело и неуклюже, напоминая раненого слона.
– Напрасно ты его спугнул, – улыбнулся я.
Коннор наградил меня сердитым взглядом, затем выпрыгнул из седла и побежал вдогонку. Я неторопливо спешился, проверил скрытый клинок и пошел на шум, доносящийся из лесу. Естественно, уйти далеко от Коннора кучер не сумел. Вскоре я увидел их обоих.
– Глупо было пытаться бежать от нас, – говорил кучеру Коннор, плотно прижав того к дереву.
– Ч-что вам нужно? – заикаясь, спросил бедолага.
– Где Бенджамин Черч?
– Не знаю. Он собирался сделать привал к северу отсюда. Там мы обычно сгружаем добычу. Возможно, там вы его и най…
Его глаза метнулись ко мне, рассчитывая на поддержку. Вместо этого я выхватил пистолет и застрелил несчастного.
– Довольно разговоров, – сказал я Коннору. – Поторопимся к ним в гости.
– Тебе незачем было его убивать, – заметил Коннор, отирая с лица брызги чужой крови.
– Теперь мы знаем, где их лагерь. А этот малый нам больше не нужен.
Пока мы шли к лошадям, я думал: «Как я выгляжу в глазах сына? Чему пытаюсь его научить? Неужели мне хочется, чтобы и он убивал без лишних раздумий? Или я пытался ему показать, куда ведет этот путь?»
Коннор тоже о чем-то размышлял. Мы молча поехали в сторону лагеря. Едва над деревьями показались облачка дыма, мы спешились, привязали лошадей и продолжили путь пешком, неслышно двигаясь среди деревьев. В некоторых местах мы ползли по снегу на животе. Я достал подзорную трубу. Стволы и голые ветви загораживали обзор, но мы сумели рассмотреть людей Черча. Караульные обходили лагерь по периметру, остальные сгрудились вокруг нескольких костров, пытаясь согреться. Коннор двинулся в их сторону. Я решил немного передохнуть, устроившись поудобнее и довольный тем, что меня никто не видит.
Моя «невидимость» длилась ровно до тех пор, пока мне в затылок не уперлось дуло мушкета.
– Глядите, кто к нам пожаловал! – послышалось у меня за спиной.
Я мог лишь ругаться сквозь зубы. Меня силой подняли на ноги. Молодцов было трое. Все выглядели довольными, что сумели захватить меня в плен. Я понимал их гордость: ко мне было не так-то просто подкрасться. Лет десять назад я бы их услышал еще на подходе. А лет двадцать назад не только бы услышал их приближение, но и напал бы первым, уложив всех троих.
Двое держали меня под прицелом. Третий приблизился ко мне, беспокойно облизывая губы. Цокая языком, будто восхищаясь моим арсеналом, он отцепил мой скрытый клинок, потом забрал у меня меч, кинжал и пистолет. Только полностью разоружив меня, он позволил себе расслабиться и улыбнулся, обнажив почерневшие гнилые зубы. У меня оставалось последнее оружие – Коннор. Но где же, черт побери, его носило?
Гнилозубый подошел еще ближе. Слава богу, он так плохо скрывал свои намерения, что я сумел увернуться от его удара коленом в пах. Для него же разыграл спектакль и завопил, якобы от боли, повалившись на мерзлую землю. Там я лежал, кряхтел и всячески старался выиграть время.
– Должно быть, шпион янки, – сказал один из двоих.
Опираясь на мушкет, он наклонился, разглядывая меня.
– Нет, не похоже, – сказал второй.
Он тоже склонился надо мной. Я тем временем с кряхтением поднялся на четвереньки.
– Эта птица покрупнее будет… Никак сам Хэйтем? Черч мне сказывал про тебя, – признался Гнилозубый.
– Тогда вам стоило бы крепко подумать, прежде чем связываться со мной.
– Ты сейчас не в том положении, чтобы нам угрожать, – прорычал Гнилозубый.
– Правильнее сказать не «сейчас», а «пока», – спокойно возразил я.
– Да неужели? – скривился Гнилозубый. – А хочешь, мы докажем обратное? Тебя когда-нибудь угощали рукояткой мушкета по зубам?
– Нет. А тебя, наверное, угощали, и ты хочешь поделиться со мной своими ощущениями.
– Ты что? Шутить вздумал?
Мои глаза поднялись чуть выше. За спиной Гнилозубого и его дружков на толстой ветке дерева притаился Коннор. Он держал наготове скрытый клинок. Поймав мой взгляд, Коннор приложил палец к губам. Ничего удивительного: он и должен был превосходно лазить по деревьям. Дзио наверняка успела научить его этому искусству. Я и до встречи с ней умел бесшумно влезать на деревья, но школа Дзио потом мне очень пригодилась. Сама она взбиралась по стволам и ветвям так, словно вообще жила на деревьях.
Я перевел глаза на Гнилозубого. Жить ему оставалось считаные секунды. Понимание этого несколько уменьшило боль от его сапога, соприкоснувшегося с моей челюстью. Я отлетел назад и рухнул в низкорослый кустарник.
«Коннор, теперь тебе ничто не мешает», – подумал я. Хотя боль и затуманила мне глаза, я был вознагражден зрелищем великолепного прыжка. Коннор почти слетел вниз, и серебристое лезвие его клинка мгновенно стало красным от крови. Удар пришелся молодцу прямо под челюсть. К тому времени, когда я, уже с настоящим кряхтением, поднялся на ноги, все трое были мертвы.
– Нью-Йорк, – коротко произнес Коннор.
– При чем тут Нью-Йорк? – не сразу понял я.
– Бенджамина надо искать там.
– Значит, нам нужно туда.