– Бабушка говорит, это она должна им приплачивать за то, что они находят для тебя занятие.
Дедушка усмехнулся.
– Откуда мы знаем, может, она так и делает?
Оуэн надкусил кожуру апельсина, чтобы почистить его, почувствовал горечь, а затем вцепился в нее ногтями, обдирая плод и брызгая соком.
– Не пачкай мне пол, – сказал дед.
Оуэну всегда казалось, что в месте, которое зовется мастерской, вполне можно капнуть соком на пол, но у его деда была не такая мастерская. Там не было ни единого инструмента, или детали, или бутылки с химикатами, которые стояли бы не на своем месте.
– Бабушка уже спрашивала тебя об оценках?
– Спрашивала.
– То есть, я могу не спрашивать?
– Ты вроде как уже спросил.
Дед отвлекся от газонокосилки.
– И то правда.
Затем он поднялся с деталью в руках и пошел к верстаку у противоположной стены, где принялся возиться с ней, повернувшись спиной к Оуэну.
– Я на днях видел твоего старого друга. Как его звать? Хавьер?
– Да? – Оуэн съел дольку апельсина. Она была сладкая, без кислинки, немного терпкая.
– Я давно его здесь не видел, – продолжил дед. Оуэн ничего не ответил, просто откусил еще. – Вы еще дружите с ним?
– Вроде того. Не особо.
– Мне не понравились парни, с которыми он был. Бандиты.
– Как ты узнал? – спросил Оуэн.
– По ним видно.
– Звучит как-то по-расистски, дед. Хавьер не бандит.
– Надеюсь на это. Он вроде всегда был хорошим малым.
Оуэн доел оставшиеся дольки апельсина, испачкав соком подбородок. Дедушка все еще возился с запчастью газонокосилки, повернувшись к нему спиной.
– Ты же держишься подальше от этих ребят, да?
– Дед, – сказал Оуэн, – прекрати.
– Просто хотел убедиться. Район уже не тот, каким он был, когда мы с бабушкой только приехали сюда. Он оставался относительно приличным, еще когда твоя мама росла здесь, до последних лет ее старшей школы.
В это время его мама познакомилась с отцом, но дедушка об этом не упомянул, хотя Оуэн и знал, что он об этом подумал.
– Я уже старый, я никогда не уеду из своего дома. Но я не выбрал бы это место для того, чтобы твоя мать растила тут тебя. Это больше не то место.
– Я не в банде.
– Знаю, что нет.
– Зачем мы тогда об этом говорим?
Дедушка обернулся. Свет флюоресцентной лампы отражался от его лысины.
– Я просто хочу, чтобы ты был осторожен. Тебе пятнадцать. Я больше, чем ты думаешь, знаю о детях в этом возрасте. Легко пойти не тем путем. Хочется принадлежать к какому-то обществу. Ты думаешь, что можешь справиться с этим, но прежде, чем ты поймешь, что все не так просто, уже по уши окажешься в скверной ситуации.
Время, проведенное с дедушкой в мастерской, всегда проходило примерно так. Для деда это был шанс поработать с Оуэном, понастраивать его, будто тот был мотором. Оуэн знал, что дед это делал из добрых побуждений. И бабушка тоже. Но они были неправы насчет многих вещей.
– Просто, – дедушка покачал головой и повернулся обратно к верстаку, – просто будь осторожен. Тебе уроки задали?
– Сделал в школе.
– Отлично. Тогда двигайся дальше.
– Школа – это конвейер. Как можно двигаться дальше за конвейером?
Дедушка снова усмехнулся.
– Умник ты. Иди домой и выучи что-нибудь.
Оуэн улыбнулся и вышел из мастерской, вернулся по плиточной дорожке к задней двери. Войдя в дом, он обнаружил, что бабушка выключила телевизор и теперь возилась на кухне, нарезая морковь, рядом на столе стояла большая миска и лежала куча еще не нарезанных овощей.
– Как там дела? – спросила она.
– Хорошо, – ответил Оуэн. – Ты тоже думаешь, что я прибился к банде?
– Он имеет право волноваться, – сказала она. – Много хороших парней здесь связались с дурными компаниями. Трудно забыть то, что случилось с твоим отцом.
– Да, вы с дедушкой позаботились об этом, – Оуэн пошел к выходу. – Я буду в своей комнате.
Бабушка отложила нож.
– Мы просто хотим, чтобы такого не случилось с тобой.
Оуэн ничего не ответил, потому что если бы он открыл рот, это закончилось бы неприятностями. Так что он последовал прочь, через гостиную и прихожую в свою спальню. Зайдя туда, он пнул ворох одежды, чтобы убрать ее с прохода и запереть дверь. Пару минут он просто стоял, глядя в потолок и тяжело дыша.
Он знал, что его отец не всегда был идеальным. У него были проблемы в старшей школе, мелкое воровство в магазинах и вандализм, но ничего особо серьезного. Ничего такого, что испортило бы ему жизнь после 18 лет. Он вырос из всего этого. Человек, которого Оуэн знал, много работал, оставался с незапятнанной репутацией и даже без диплома колледжа умудрился перевезти семью в пригород, усаженный деревьями, с велосипедами на лужайках перед домами, где у каждого подъезда стоит по две хорошие машины. Но бабушка и дедушка Оуэна никогда ничего этого не брали в расчет. Они видели только старшеклассника-панка, и после того, как отца арестовали, в течение всех месяцев, что длился суд, от них было слышно только «Вот видишь? Мы всегда были правы», адресованное матери. Но они были неправы. Ни они, ни суд, ни присяжные.
Оуэн дошел до стола с компьютером и рухнул в кресло, обрушив башню из пустых банок от содовой возле монитора. Он рассчитывал на Хавьера, чтобы убедиться, что технология была безопасна и работала правильно, но если Хавьер не объявится, Оуэну придется справляться со всем этим самому. Он ударил по клавиатуре, чтобы вывести компьютер из спящего режима, запустил онлайн-поиск и начал читать про «Абстерго Индастриз», «Анимус», что-то под названием Хеликс и про эти безумно дорогие игровые консоли. Все статьи были шумихой на корпоративном языке, до блеска отполированной пиарщиками и ни о чем не говорящей. Он почитал еще немного форумов, в основном – предупреждения и параноидальные тирады о теориях мирового заговора с участием «Абстерго». Но какая международная производственная корпорация не имела отношения к сговорам и заговорам? Это, по мнению Оуэна, было в порядке вещей.
Спустя некоторое время бесплодных поисков мама вернулась с работы, из копировального центра. Оуэн услышал, как закрывается входная дверь, услышал приглушенный голос в гостиной, разговор с бабушкой, а затем, несколько мгновений спустя, стук в дверь спальни. Оуэн закрыл браузер.
– Заходи.
Дверная ручка повернулась.
– Заперто.
– Ой, извини, – Оуэн выскочил из своего кресла и открыл дверь. – Забыл.
– Все в порядке? – мама стояла в коридоре, одетая в форменную голубую рубашку поло, ее волосы были забраны назад, и возможно, среди них со вчерашнего дня появилось еще несколько седых.
– Да, все хорошо, – ответил он. – А что?
– Бабушка сказала, что у вас с дедом был разговор.
Оуэн пожал плечами.
– Он ничем не отличался от остальных разговоров, которые у нас бывают раз или два в неделю.
– Похоже, встреча с Хавьером его насторожила.
Оуэн закатил глаза.
– Он не бандит.
– Ладно, – она подняла руки с короткими красными следами от свежих порезов о бумагу.
– Как скажешь. Но, знаешь, это неплохо – то, что твои бабушка и дедушка волнуются.
– Правда?
– Это значит, что им не все равно.
Оуэн пошел прочь от открытой двери, упал на кровать и, лежа на спине, убрал руки за голову.
– Я бы так не сказал.
Она вошла в комнату.
– Тогда как бы ты сказал?
– Я бы сказал, им нужно только, чтобы я не пошел и не ограбил банк, как отец.
Его мать остановилась и выпрямилась, как будто наткнулась на невидимую стену.
– Не говори так.
– Но об этом они и думают.
– Я не это имею в виду. Просто… не говори так.
– Почему нет? Ты ведь тоже в это веришь. Или, по крайней мере, не отрицаешь этого, когда они об этом говорят.
– Оуэн, пожалуйста. Я не могу… – она бросила взгляд на дверь.
– Не важно, – он закрыл глаза. – Что есть, то есть.
Его мама еще минуту постояла, а затем он услышал, как она пересекла комнату, продираясь сквозь его вещи, наступая на обертки от еды, и захлопнула за собой дверь.
Позже тем же вечером, поужинав и помыв посуду, Оуэн слушал, как мать легла в соседней комнате, как дед спустился в зал. Это было за пару часов до того, как бабушка выключила смех и саксофонную музыку очередного позднего ток-шоу и отправилась спать. Вот тогда-то Оуэн встал, все еще одетый, натянул толстовку с капюшоном и выскользнул из комнаты. Входная дверь издавала слишком много шума, поэтому он вышел через черный ход, осторожно, чтобы сетчатая дверь не хлопнула за ним.
Ночь была прохладной, ветер гнал несколько газетных страниц по улице. Его дедушка и бабушка поддерживали свой участок в образцовом состоянии, но многие соседи этого не делали. У тех, кто поливал лужайки, росли в основном сорняки. У тех, кто не поливал, во дворах была грязь. Тротуар прогнулся и потрескался еще до того, как Оуэн приехал сюда, но с тех пор его никто так и не починил, и тот, кто не знал местную топографию, мог легко споткнуться в темноте. Оуэну пришлось бежать, чтобы успеть на последний автобус, проходивший мимо дедовского дома. Но он успел и уже скоро смотрел сквозь собственное отражение в окне на остающиеся позади улицы, двигаясь к месту, адрес которого дал ему Монро. Это был даже не адрес, а участок среди каких-то складов и фабрик на окраине города. Он дважды пересаживался с одного автобуса на другой – к счастью, нужные маршруты ходили всю ночь, а затем, чтобы попасть, куда нужно, прошел пешком милю или около того мимо разрисованных граффити стен многоэтажек и темных закрытых витрин. Та часть промзоны, в которую он в конце концов попал, казалась заброшенной, с запертыми на замок дверьми, разбитыми окнами и сорняками, заполонившими небольшие участки земли между строениями. Нечасто попадавшиеся фонари оставляли на земле желтые пятна цвета блевотины. Оуэн начал удивляться, уж не держит ли Монро его за идиота, но затем увидел автобус, припаркованный в тени. Он был не похож на автобусы, на которых Оуэн добирался сюда. Этот был старым, с выпуклыми крыльями, а между ними виднелся закругленный выгнутый капот с широкой угловатой решеткой спере