– Тогда я постараюсь не нарушать тишину, – сказал Томми.
– Вы и не нарушаете.
Так или иначе, последующие несколько мгновений они провели в молчании. Они просто бродили по одной из аллей парка. Дубы, березы и платаны хранили идеальное спокойствие, теплая ночь высушила и наполнила собой воздух. Звездам над их головами приходилось соперничать с огнями отелей и уличными фонарями. Недалеко отсюда находился дом брата Томми. В какой-то момент он упомянул об этом, и они заговорили о своих семьях и о детских годах, которые были у них очень разными. Она родилась в Испании в семье итальянцев, которые затем приехали в Нью-Йорк – она тогда была еще маленькой девочкой. Он родился в Бруклине. Его бабка с дедом приехали из Германии вскоре после того, как поженились.
Так они бродили несколько часов, проходя по тем же дорожкам снова и снова. Как только первый луч солнца румянцем лег на деревья и здания к востоку от парка, мисс Патти сказала, что устала, и уселась на скамейку. Она положила ладонь рядом с собой.
– Подойдите, сядьте рядом со мной.
Томми кивнул и присел, поставив кожаную сумку на землю.
– Простите, если я задам нескромный вопрос, но вы всегда получаете такие суммы за представления?
– Всегда, – ответила она. – Без исключения.
– Сколько там?
– Четыре тысячи долларов золотом, – сказала она без колебаний. – И еще тысяча наличными.
Томми снова взглянул на сумку.
– Это…
Но все, что он смог, – лишь помотать головой. В сумке было больше, чем он получил за всю службу в армии. И это выглядело одновременно и правильно, и неправильно.
– Вы молодец, – сказал он.
Она нахмурилась, и в тени ночных деревьев это выглядело преувеличенным.
– Я не собираюсь извиняться.
– Я и не прошу.
– Но я вижу, что вы не одобряете.
– Дело не в неодобрении, – сказал он. – Вы имеете право назначать любую цену, которую люди готовы заплатить. Если я что и не одобряю, так это людей.
Она расслабилась.
– Вы не слышали, как я пою, – она разгладила платье на коленях. – Но я поняла ваш намек.
– Я ни на что не намекал.
– Нет, намекали. Я говорю себе, что делаю нечто важное при помощи пения, – она посмотрела на ногу Томми. – Но одна-единственная пуля стоит несколько пенни, а важность имеет куда большую, чем все мои песни вместе взятые.
– Разрушать – всегда дешевле.
– На что похожа война? – спросила она. – Мне кажется, я должна знать.
Томми восхищался ее настойчивостью и искренностью. В ее вопросе была честность, хотя из-за его наивности Томми с трудом мог подобрать ответ.
– Я был приписан к Четырнадцатому полку под Бруклином. Это была первая битва при Булл-ран. Повстанцы заняли высоту под названием Спринг-хилл, и нам приказали отбить ее. Но они там окопались, и оружия у них было больше. Мы наступали несколько раз и понесли большие потери. Их пушки порвали нас в клочья.
Томми пришлось остановиться, чтобы не увязнуть в воспоминаниях об этой бойне. Он откашлялся.
– Генри Хилл получил свою фамилию, поскольку его семья жила там. Доктор, я полагаю. Он погиб, а его вдова все еще жила в доме на том холме, прямо посреди поля боя. Ей было уже за восемьдесят. Инвалид, прикована к постели.
Мисс Патти прикрыла рот рукой.
– Она была в доме?
Томми кивнул.
– Командир одной из наших батарей, Рикеттс, решил, что нас обстреливают из дома, поэтому повернул пушки к нему. Разнесли его к чертям артиллерийскими снарядами. Миссис Генри… – Он замолк в нерешительности, думая, рассказывать ли ей все детали.
Но мисс Патти положила теплую маленькую руку поверх его руки и крепко сжала ее.
– Пожалуйста, расскажите.
– Она… она была серьезно ранена. Насколько я помню, ее нога была практически оторвана. Она умерла чуть позже в тот же день. Повстанцев в ее доме не было. Это была всего лишь одинокая пожилая вдова. И мы ее убили.
Голос Томми стал хриплым, и волна его глубоко захороненного раскаяния едва не поднялась из глубин.
– Вот такая она, война, мисс Аделина. Могу ответить на ваш вопрос этой историей и еще бесконечным множеством подобных. Война – звучит как нечто огромное, но на самом деле она меньше, и каждая жизнь, и каждая смерть имеют значение.
Последовавшую тишину прерывал только стрекот сверчков.
– Спасибо, что рассказали мне, – сказала она почти шепотом. Она взглянула на кожаную сумку. – Что бы вы сделали с этими деньгами?
Томми не хотелось отвечать на этот вопрос. Он подозревал, что она, тронутая его рассказом, готова была отдать ему деньги – в знак заботы о собратьях. Но он не за этим рассказал ей свою историю. Он не хотел ни такой ответственности, ни ее жалости.
– Я бы проиграл их в карты, – ответил он.
– Нет, не проиграли бы, – сказала она. – Пожалуйста, скажите честно.
– Честно? – он поерзал на скамейке. – Есть люди – я вместе с ними вернулся домой. И они сейчас в гораздо худшем положении, нежели я. Они потеряли руки или ноги, или и то, и другое. Они не могут работать, их семьи живут в нужде. Некоторые из них – в отчаянном положении. Я бы пустил деньги на помощь им.
Она сочувственно кивнула.
– Я хочу, чтобы вы взяли их. Я хочу, чтобы вы именно это и сделали.
– Мисс Аделина, я…
– Просто Аделина, пожалуйста.
– Аделина, – сказал он. – Это очень великодушно с вашей стороны, но…
– Что «но»?
Он посмотрел в ее глаза и утратил все сомнения относительно ее абсолютной искренности. Ни одно возражение, по его мнению, не стоило той раны, которую он нанесет ей, если не исполнит ее намерение.
– Ничего, – ответил он. – Благодарю вас. Это поистине замечательный поступок.
– Это пустяки. Если бы я могла, я бы…
Какая-то сумятица на юго-западном углу парка прервала ее. Томми поднялся, глядя, как шумная толпа мужчин и женщин вывалила на Бродвей, двигаясь на север, к окраинам. Они были вооружены вилами, дубинками, топорами и ножами и несли с собой плакаты, на которых кривыми буквами было написано «нет призыву». Колонне из более чем сотни человек потребовалась минута, чтобы пройти мимо.
– Что они делают? – спросила Аделина шепотом.
– Похоже на акцию протеста, – сказал Томми, хотя он уже знал, что дела обстояли еще хуже. Все, что происходило на улицах накануне, теперь обретало смысл, как и «честное слово» парня из Файв-Пойнтс – «отвечу завтра».
Что бы там ни происходило, это было запланировано. И, что еще тревожнее, все было подстроено так, чтобы собрать все банды Бауэри, Файв-Пойнтс и Фортуорда вместе под единым лозунгом против общего врага.
– Намечается бунт, – сказал Томми. И все знаки указывали на то, что он будет одним из самых жестоких, что видел этот город.
– Армия не подавит его?
– Армии здесь нет, – ответил Томми. – Все подразделения были отозваны из города в Пенсильванию. Только полиция и осталась.
– Боже правый!
Каждый патрульный будет на счету – в этом Томми не сомневался. Но прежде он должен был кое-что сделать.
– Я должен отвести вас в какое-нибудь безопасное место, – сказал он.
Глава 12
Вариус сидел один за столом в пивной «Атлантик гарденс», не прикасаясь к своему напитку. Толпа вокруг вела себя на удивление смирно. Никто не обращал внимания на пианиста и на танцоров, вместо этого все были поглощены серьезными разговорами и планированием. Он пытался отговорить Бауэри-бойз от участия в надвигающемся мятеже, но потерпел неудачу. Его влияние на их предводителя, Кузнеца Редди, имело свой предел, и в итоге группировки Бауэри заключили непростой и нежелательный союз с людьми из Файв-Пойнтс, а также с пиратами с побережья. Они объединились против военного призыва. Такое развитие событий изменило планы Братства, и Вариус теперь ждал назначенной встречи, чтобы получить новые указания. Однако он пока не знал ни того, каким образом они поступят, ни того, что будет предпринято в связи с его провалом.
Из всех возможностей, которые он рассматривал, ни одна не включала присутствия Наставника собственной персоной, который, тем не менее, зашел в пивную, держа в руках трость с серебряным наконечником. Будучи чернокожим в городе, где ненавидят чернокожих, Наставник не выказывал ни намека на страх или подчинение, и Вариус заранее жалел каждого, кто попытается привязаться к нему. На нем был бархатный сюртук цвета океанских глубин, а на его бритой голове был соответствующего цвета цилиндр. С серьги в его левом ухе свисала золотая китайская монета. Заметив Вариуса, он пересек зал и подсел к нему за стол.
– Наставник, – тихо произнес Вариус.
– Видел ли ты когда-нибудь такую прорву людей, столь серьезно увлеченных самоуничтожением? – спросил Наставник.
– Это не их вина, – сказал Вариус. – Тамплиеры годами действовали через Таммани, чтобы это устроить.
– Нам стоило предвидеть это, – Наставник окинул взглядом пивную. – Мы должны были предотвратить это. Ты должен был что-нибудь сделать.
Вариус сам себя упрекал теми же самыми словами, но до сих пор еще не слышал их ни от кого из Братства, не считая Наставника. Он низко склонил голову от стыда.
– Мне очень жаль, – сказал он. – Могу я спросить, что привело вас сюда из Вашингтона?
Тот факт, что Наставник приехал сам, означал нечто более масштабное и важное, чем предстоящий бунт. Вариус задавался вопросом, не собираются ли его убрать. Наставник поднялся из-за стола.
– Давай обсудим это в другом месте.
Вариус кивнул и последовал за ним из пивной на улицы Бауэри, где оба свернули на юг. Шпана сновала по улицам, то заходя в свои перенаселенные норы и логова, то выходя оттуда, выполняя распоряжения боссов, пополняя запасы оружия и передавая сообщения.
– Мятеж – дело грязное, но эффективное, – сказал Наставник, стуча наконечником трости по брусчатке. – В этом я с ними согласен.
– У нас есть скрытые клинки, – сказал Вариус. – У тамплиеров – деньги и толпа.
– Они уже пытались провернуть что-то такое в Париже.