представления, куда пес ведет их и зачем.
Глядя на бег Собаки, Грейс вспомнила волка Фенрира, чудище, о котором она читала в скандинавских мифах. Это, в свою очередь, напомнило ей о записке Исайи. Она никогда бы не подумала, что преследование Пса поможет ее миссии, но если так было надо, следовало довериться происходящему. Точно так же, как нужно было поверить в Дэвида.
Вскоре они так далеко зашли на новую территорию, что Лес скрылся за горизонтом. С каждой новой остановкой лай Собаки звучал все более отчаянно и нетерпеливо.
– Давайте попробуем не заблудиться тут, – сказал Оуэн, оглядываясь через плечо. – Не хочу, чтобы мой разум навсегда остался здесь как в ловушке.
Это, вероятно, была одна из опасностей, о которых упоминал Монро. Грейс содрогнулась при мысли о том, что ее сознание навсегда останется в этой симуляции, а ее тело будет ходить в «Анимусе» как зомби.
– Думаю, все будет в порядке, если будем держаться Пути, – ответила Наталия.
– Надеюсь, – сказала Грейс.
Так они и шли за Собакой, стараясь не отставать, пока Пес не остановился и не залаял на что-то за пределами дороги.
Грейс пригляделась и заметила что-то вроде каменного монумента на вершине зеленого холма неподалеку. Когда все свернули в его направлении, Собака снова гавкнула и рванула прочь, к монументу, прокладывая тропу в густой траве.
– Полагаю, нам сюда, – указал Оуэн.
– Мы же решили не сходить с Пути, – сказала Грейс.
– Тут не так далеко, – отметил Оуэн. – Оттуда будет видно Путь. Заодно и посмотрим, что еще есть в этой симуляции.
– Выглядит рискованно, – отозвалась Грейс.
Собака лаяла с вершины холма.
– Выглядит так, что туда мы и должны идти, – сказала Наталия. – Но давайте держать Путь в поле зрения.
Все согласились, но Грейс все еще не нравилась эта идея. Свернув с Пути и зашагав к вершине холма, по колено в траве, Грейс постоянно оглядывалась, чтобы убедиться, что красные камни, которыми был проложен их курс сквозь коллективное бессознательное, все еще на месте.
Склон холма оказался более крутым, чем им показалось на первый взгляд, и вскоре все трое уже тяжело дышали, а над ними эхом раздавался лай Собаки. Спустя несколько минут они добрались до вершины. Строение, которое Грейс заметила еще снизу, оказалось кругом из высоких камней, каждый из которых был на несколько футов выше и шире ее. Лай раздавался из центра круга.
Они поспешили войти в проем, и Грейс увидела, что Собака, поскуливая и виляя хвостом, уселась рядом с человеком. Человек сидел, прислонившись спиной к одному из камней, а его морщинистое лицо с закрытыми глазами было обращено к небу. У него были длинные растрепанные седые волосы и борода, на нем была грубая одежда из кожи и меха. На коленях у него лежал деревянный посох. Грейс, Оуэн и Наталия осторожно приблизились. Фигура человека и вся ситуация казались еще менее предсказуемыми, чем Собака.
– Думаете, он мертвый? – спросил Оуэн.
– Я не мертв, – ответил незнакомец, открывая глаза. – Но умираю. Мне нужно, чтобы вы кое-что сделали для меня, когда меня не станет.
Глава 13
Прикованный к «Анимусу», Шон ничего не мог поделать, когда Исайя двинулся к нему через церковный зал с неполноценным Трезубцем в руках.
– До сих пор я полагался только на твою верность, – сказал Исайя. – Но, похоже, теперь я должен показать тебе, что такое страх.
Шон не понимал, что он имеет в виду, но еще до того, как ему удалось это выяснить, в его разум ворвалось изображение, вытеснившее оттуда все остальное. Это было сильнее, чем любая симуляция. Это было еще до аварии – страх, который возникал постоянно до того, как его жизнь превратилась в нечто незапланированное и невообразимое.
Он стоял на футбольном поле. Его сокомандники повернулись к нему спиной, идя навстречу соперникам, чтобы поздравить их с очередной победой. Победой, которая стала возможна из-за того, что Шон все испортил. Этот страх посещал его в разных вариантах – он касался не только футбола, но и баскетбола, и волейбола. Не важно было, как именно он подвел команду. Как только Шон начинал заниматься новым видом спорта, страх изменялся, чтобы соответствовать его новому увлечению, но стыд оставался. Стыд за то, что зрители и его команда видели его провал. За то, что он разочаровал их. И страх при мысли о том, что они говорили и о чем думали у него за спиной. Убежденность в том, что они были правы.
Он лишен таланта. Он ни на что не годится.
Фактически, он ужасно играет, как бы долго и усердно он ни тренировался. Наверное, ему стоит закончить со спортом и тем самым сделать всем большое одолжение. Он знал, что тренер и товарищи по команде хотят, чтобы он ушел, но воспитание мешало им сказать это прямо. Его держали в команде из жалости. У него начинал болеть желудок от мысли о том, что придется идти в раздевалку вместе со всеми остальными. Его будут хлопать по спине и говорить, что все нормально, но все было не нормально. Он хотел бы, чтобы поле разверзлось перед ним и поглотило его, чтобы никто не нашел его, чтобы все забыли про него, лишь бы больше не сталкиваться со всем этим.
Он был бесполезен. Более чем бесполезен – он мешал другим людям.
– Шон, – послышался утешающий голос.
Видение исчезло, и Шон вернулся в церковь. Перед ним стоял Исайя. Щеки Шона были влажными – он понял, что плакал.
– Что бы ты только что ни увидел, – сказал Исайя, – я могу освободить тебя от этого. Но только если ты послушаешь меня и сделаешь, как я говорю. Твой предок, Стирбьорн, был упертым человеком, и я думаю, что это передалось и тебе посредством эффекта крови. Но мне нужно, чтобы ты оставался сильным и противостоял ему. Я хочу, чтобы ты помнил, зачем мы здесь, и насколько важно твое участие. Я горжусь тем, что тебе уже удалось сделать. Ты и я – вместе мы можем завершить начатое.
Пока Исайя говорил, Шон начал чувствовать под собой твердую почву. Он понял, что у него нет причин бояться провала. Пока у него был Исайя, не важно, что его сокомандники и тренеры говорили о нем. Как бы сильно он ни ошибался раньше, сейчас это не имело значения, потому что у него был Исайя, и он верил в то, что Исайя говорит.
– Ты готов вернуться в воспоминания твоего предка? – спросил тот.
Шон кивнул.
– Готов.
– Превосходно.
Двери церкви распахнулись, и внутрь проскользнули несколько техников. Они повозились с «Анимусом», и вскоре симуляция снова была готова. Исайя надел шлем на голову Шона и крепко сжал его плечо, прежде чем снова забросить его в дикую реку Стирбьорновых воспоминаний. Спустя несколько мгновений он уже стоял на носу корабля между Палнатоки и Харальдом Синезубым, плечом к плечу с ними.
Спокойные воды озера Меларен обещали, что эта часть похода будет легкой, хотя их путешествие до сих пор шло не так гладко, как того хотелось бы. По пути они остановились в нескольких селениях, чтобы набрать людей в свое войско, но присоединились к ним немногие. Похоже, что в отсутствие Стирбьорна достоинство стало редкой чертой среди свеев, в то же время стало известно, что леса наводнили коварные тролли, прятавшиеся высоко на деревьях и готовые прикончить любого, кто последует за Стирбьорном. Однако Стирбьорн не верил в троллей. Суеверие это или нет, для него не имело значения, потому что у него было достаточно людей, чтобы разгромить Эрика, и скоро он уже войдет в устье Фюрис. Оттуда по реке они пойдут к Уппсале и будут биться.
Палнатоки, кажется, желал этого так же, как и сам Стирбьорн, и все йомсвикинги, которые посвятили себя войне, согласно заветам. С другой стороны, они не прошли и лиги без того, чтобы Харальд не продемонстрировал трусость, о которой уже начинали судачить. Тот не снимал руку со своего кинжала. Стирбьорна оскорбляло, что его сестра замужем за этим датчанином, как бы велики ни были его власть и государство.
– Что это такое? – наконец спросил он у Харальда, указывая кивком на кинжал. – Странный клинок. Думаю, пользы от него никакой. Однако ты в него вцепился, как поросенок в мамкину титьку.
Белое лицо Харальда покраснело от злости.
– Это для тебя в нем ничего особенного.
– Если бы было так, я бы не спрашивал.
– Тогда это просто ничто.
– Сомневаюсь. Что он для тебя значит?
Харальд замолчал и сжал челюсти, и это был первый знак решимости, который он продемонстрировал за все время. В этот момент интерес Стирбьорна к клинку дошел до той точки, когда его уже невозможно было игнорировать. Шон ждал подобного момента, когда его предок наконец-то заметит частицу Эдема.
– У меня к тебе выгодное предложение, – сказал Стирбьорн.
Харальд сурово посмотрел на него. Палнатоки, стоявший с другой стороны, слушал и наблюдал за происходящим с проблеском веселья в глазах.
– Не хочешь спросить об условиях сделки? – поинтересовался Стирбьорн.
– Нет, – ответил Харальд. – Я скажу тебе все то же самое.
Стирбьорн повернулся к Харальду и развел руки.
– Я отпущу тебя. И твоих людей, и корабли. Прямо здесь и прямо сейчас.
Харальд посмотрел на него глазами рыбы, заметившей приманку на крючке.
– Клянусь, – продолжил Стирбьорн. – Если дашь ту цену, которую я прошу, я отпущу тебя, и ты сможешь вернуться к своей жене, моей сестре, с честью.
– И какова цена? – спросил Харальд, прищурившись. – Полагаю, ты хочешь мой кинжал? Но я тебе его не отдам, ни за…
– Нет, – сказал Стирбьорн и посмотрел в другую сторону, будто вдруг заметил вдали берег, более интересный, чем их разговор. – Мне не нужен твой кинжал.
– Тогда что тебе нужно? – спросил с раздражением, и Палнатоки подался вперед, будто он тоже ждал ответа.
– Я хочу взять твой кинжал, – ответил Стирбьорн, – и бросить в воды Меларена.
Палнатоки рассмеялся. Харальд – нет.
В этот момент Шон почувствовал панику, осознав, что кинжал может затеряться где-то на дне весьма глубокого озера – все зависит от того, как дальше пойдет воспоминание. Это будет означать конец симуляции. Но это не мог быть конец. Он не может подвести Исайю.