Они не были похожи на датчан. Даже в темноте Гейрмунн сумел различить на одном рясу, полы которой раздувались на ветру. Одеяние второго было причудливым, с какими-то кистями. На голове – столь же странная шапка. Словно воры, эти двое спускались по дальнему склону холма, минуя город. Пригибаясь, Гейрмунн последовал за ними, но те вскоре затерялись среди деревьев и стад спящих овец.
Подумав о Гутруме, он поспешил в храм, боясь, что конунга убили. Изувеченную дверь успели заменить новой. Гейрмунн кулаком забарабанил по ней.
– Гутрум! – крикнул он. – Мой конунг, ты меня слышишь?
Вскоре дверь слегка приоткрылась. Конунг выглянул в щель:
– Ты меня разбудил. Что тебе надо?
Голос Гутрума отнюдь не был сонным, а лицо – заспанным. Гейрмунн посмотрел вслед скрывшимся и едва не заговорил о них, но удержался.
– Зачем пришел? – повторил конунг.
– Прости, что разбудил тебя. Должно быть, это ветер. Мне почудились странные звуки.
Гутрум что-то пробурчал и хлопнул дверью, оставив Гейрмунна мерзнуть на ветру и раздумывать. Тот мысленно восстановил увиденное. Люди, которых он принял за воров, вышли из храма. Конунг не пострадал, но солгал, что спал. Гейрмунн понимал: спроси он о незнакомцах, конунг солгал бы и о них и, возможно, постарался бы сделать так, чтобы он не узнал правду.
После этого Гейрмунн каждый вечер приходил к подножию холма, ложился возле спящих овец и следил за лесом и склоном, рассчитывая, что незнакомцы вернутся. Свое занятие он держал в тайне даже от Стейнольфура. Так он провел восемь ночей, коченея от холода и с рассветом возвращаясь в шатер. На девятый вечер ему повезло: явился человек в одежде священника.
Гейрмунн бесшумно последовал за чужаком и легко повалил его на землю. Овцы с испуганным блеянием бросились врассыпную. Гейрмунн приставил к горлу лежащего отцовский нож и только теперь увидел, кого взял в плен.
– Иоанн?
Из глаз священника исчез ужас.
– Гейрмунн? Слава Богу.
– Погоди славить своего бога, – сказал Гейрмунн, не торопясь убирать нож. – Что ты тут делаешь, священник?
– Я… я… – запинаясь, заговорил Иоанн, – пришел посмотреть, как датчане обращаются с порабощенным населением Сиппанхамма.
– И девять ночей назад ты тоже приходил за этим?
Глаза Иоанна сверкнули.
– Я…
– Ты был в храме у Гутрума. С тобой был еще кто-то. Кто?
– Менестрель, – помешкав, ответил Иоанн.
– Что значит это слово?
– Рассказчик. Певец.
– Скальд, что ли?
– У датчан их называют так.
– А что несешь? – спросил Гейрмунн, заметив на плече священника кожаную сумку.
– Ничего особенного. Немного пищи…
– Отдай мне сумку.
– Гейрмунн, прошу тебя…
– Я сказал, отдай! Иначе силой заберу.
Гейрмунн думал, что Иоанн струсит. Но страх исчез, словно был наигранным. Глаза Иоанна сощурились, а тело расслабилось. Казалось, он совсем не боится ножа возле горла. Сквозь знакомые черты мелькнуло лицо совсем другого человека, о котором Гейрмунн ничего не знал и которого ни разу не видел за все дни, проведенные вместе.
– Ты меня убьешь, Адская Шкура?
– Не смей называть меня этим именем.
Гейрмунн схватил кожаную сумку. Тесемки задели нож у шеи Иоанна, отчего лезвие царапнуло кожу, оставив тонкую полоску крови. Гейрмунн убрал нож и отошел:
– Вставай.
Иоанн встал и двумя пальцами стер кровь с шеи.
– А что теперь?
Гейрмунн заглянул в сумку и увидел несколько пергаментных свитков. Он понял, что Иоанн всего-навсего гонец. Священник не знал, что Гейрмунн научился читать.
– Теперь возвращайся, откуда пришел.
– Как ты поступишь с моей сумкой?
– Отдам Гутруму.
Иоанн кивнул. Казалось, он даже улыбнулся.
– А если я откажусь уйти?
– Я не стану тебя убивать, священник. – Гейрмунн убрал нож в ножны. – Ты совсем не такой, каким мне казался, но во имя наших прежних странствий я тебя пощажу.
Иоанн склонил голову:
– Я тебе признателен за…
– Но стоит мне позвать других датчан, и они убьют тебя не колеблясь, и смерть твоя не будет быстрой.
Священник посмотрел в сторону храма.
– И ты это сделаешь?
– Сделаю, – ответил Гейрмунн. – Не знаю, зачем на самом деле ты сюда явился, однако я сохраню тебе жизнь. Считай это моим прощальным подарком. Но предупреждаю: если встретимся снова, то уже как чужие. Норвежец и сакс, язычник и священник.
Какое-то время Иоанн молча стоял, потом вновь склонил голову:
– Я все равно буду молиться за твою душу, Гейрмунн Хьёрссон.
– Мне нет дела до твоих молитв, – пожал плечами Гейрмунн.
Иоанн улыбнулся и неспешно зашагал прочь. Гейрмунн следил, пока фигура священника не растворилась в темноте, после чего поднялся к храму.
Однако сразу к Гутруму он не пошел, а вернулся к костру, при свете которого прочитал свитки из сумки Иоанна. Значения некоторых слов он не знал, однако понял достаточно, чтобы окончательно убедиться в бесчестье и вероломности Гутрума. Понял Гейрмунн и другое: эта часть его судьбы свершилась. Вместе с пониманием в душу пришло спокойствие, хотя и не стало теплее. Спокойствие было холодным, словно корка льда, сковавшая зимнюю землю. Теперь он знал, как поступить. Разбудив Стейнольфура, Гейрмунн пересказал ему прочитанное.
Если бы не свитки, клятвенник вряд ли поверил бы Гейрмунну. Услышанное настолько потрясло Стейнольфура, что некоторое время он сидел с открытым ртом.
– Ничего не понимаю. Это что же, Гутрум и Эльфред действуют заодно?
– Да.
– И давно?
– Не знаю. Но будет новое сражение между датчанами и саксами, и Гутрум сдастся. Затем он крестится в христианскую веру и получит земли к востоку от римской дороги, называемой Веселингой. Уэссекс останется под властью Эльфреда.
– Зачем это Гутруму?
– Ответ знает только он сам. Я кое-что разведал о невидимых силах, плетущих паутину в Англии. Какие-то древние братства и эти, как их… ордена. Мои родители боролись против них в Йорвике. Похоже, Эльфред к ним причастен.
– А теперь он впутал еще и Гутрума, – поморщился Стейнольфур. – Эльфред и впрямь паук.
– Это еще не все. Эльфред требует от Гутрума браслет. Такого я не допущу.
– Что ты сделаешь?
– Я намерен вернуть браслет.
– Каким образом?
– Пока не знаю. Но предсказательница говорила, что способ мне известен.
– И когда ты собираешься к нему пойти?
– Сейчас. Гонец Эльфреда скажет Гутруму, что я отнял у него сумку с посланиями, и Гутрум не откажет мне во встрече.
– Тогда мы с тобой, – заявил Стейнольфур, собираясь встать.
– Нет, мой старый друг, – возразил Гейрмунн. – Это я сделаю один. Ты разбуди Адских Шкур и при любом исходе приготовься увести их отсюда. Если мне суждено пасть, тогда все, кто последует за мной, станут врагами Гутрума. Но не думаю, что судьба уготовила мне столь раннюю смерть.
Стейнольфур порывисто обнял Гейрмунна, чего никогда не делал. В этом объятии Гейрмунн почувствовал всю тревогу, гордость и любовь клятвенника.
– Я разбужу наших, – пообещал Стейнольфур, смахивая слезы. – Но без тебя мы никуда не поедем. Ты сам нас поведешь.
Гейрмунн молча кивнул и отправился к холму. Никакого замысла у него не было. К тому же он знал: пока браслет у Гутрума, хитростью конунга не взять. Каких-нибудь пару лет назад, когда он еще жил в Авальсснесе, его бы за такое назвали безрассудным глупцом. Однако быть безрассудным означало гнаться за судьбой, боясь ее и пряча страх за ухмылкой. Когда-то Гейрмунн так и поступал, но только не сейчас. Он не боится судьбы и не собирается гнаться за ней. На встречу с ней он идет уверенно, как надлежит воину.
Подойдя к двери храма, Гейрмунн постучал и сразу услышал голос Гутрума.
– Входи!
Гейрмунн открыл дверь и вошел.
– Поздновато ты, – сказал конунг, глядя на алтарь в конце зала, где горела лампа, вырезанная из мыльного камня. Повернувшись, он вздрогнул от удивления. – Гейрмунн?
– А кого ты ждал?
Конунг замялся:
– Что тебе надо, Адская Шкура?
– Хочу вернуть мой браслет, – ответил Гейрмунн, приближаясь к конунгу.
– Что-о? – засмеялся Гутрум.
– Хнитудр, браслет Вёлунда. Я пришел за ним. Потом уйду из города вместе с Адскими Шкурами.
– Наконец-то ты признался, что являешься клятвопреступником. Я и не сомневался никогда: настанет день и ты предашь меня.
– И потому дважды отправил меня умирать?
– Да. – От Гутрума тянулась длинная тень, накрывая Гейрмунна, пол и стены и придавая конунгу сходство с йотунном. – Но при этом надеялся, что ты вернешься.
– Я вернулся, – сказал Гейрмунн, останавливаясь в нескольких шагах от алтаря. – А клятвопреступник-то как раз ты.
– Да ну? – усмехнулся Гутрум.
– Ты тайно общаешься с Эльфредом. Ты вознамерился стать христианином, предать своих богов, а затем и своих воинов, сдавшись саксонскому пауку.
Помолчав, Гутрум сказал:
– А ты смышлен, Адская Шкура. Но ты ошибаешься. Я никак не могу быть клятвопреступником, поскольку я конунг и не клянусь никому.
– А как же честь? – спросил Гейрмунн.
– А как же мир? – закричал Гутрум. – Сыновья Рагнара и воины, поклявшиеся им, пали от саксонских мечей. Утешает ли их то, что они погибли с честью? Мы, датчане, вдоволь поразбойничали и повоевали. Мои воины хотят осесть на завоеванных землях. Они хотят пить, охотиться, брюхатить женщин, растить детей и стареть, рассказывая небылицы о своей молодости. А ты хочешь, чтобы вместо этого я снова погнал их на войну и смерть?
– Они могут умереть, забавляясь с женщиной или на поле боя, но они все равно умрут, ибо перемирие со смертью невозможно. Только трус…
– Не вздумай говорить мне о судьбе! – Рука Гутрума скользнула к рукояти меча. – Судьба, что ли, потопила мой флот, а вместе с ним и мою армию? Судьба оборвала жизни Уббы, Ивара и Берси? Или, может, судьба подарила Эльфреду и его брату победу в Эшдауне?
– Да, – ответил Гейрмунн. – И та же судьба отдала тебе Сиппанхамм.