— Каждый белый хочет очень большого слона. Нужно идти на гору Лонсоньо, просить совета у нашей матери.
Леон снова повернулся к Кермиту:
— Маниоро говорит, что нам нужно пойти на гору, где живет знаменитая масайская шаманка. Она скажет, где искать твоего слона.
— И ты действительно во все это веришь? — поинтересовался Кермит.
— Я — верю.
— Знаешь, я тоже верю, — с серьезным видом кивнул американец. — В горах к северу от нашего ранчо в Дакоте живет старый индейский шаман. Я никогда не охотился, не повидавшись прежде с ним. Свои маленькие суеверия есть у каждого настоящего охотника, даже у моего отца, хотя более прагматического человека найти трудно. Он всегда, когда отправляется на охоту, берет с собой кроличью лапку.
— Подмигнуть госпоже Удаче никогда не лишне, — согласился Леон. — Леди, о которой я говорю, ее двоюродная сестра. А еще она моя приемная мать.
— В таком случае мы можем ей доверять. Когда пойдем?
— Сейчас мы более чем в двадцати милях от главного лагеря. Если понесем туда голову носорога, потеряем пару дней. Предлагаю спрятать здесь, а потом Маниоро ее заберет. Если согласен, выступим утром.
— Это далеко?
— Поспешим, успеем за два дня.
На следующее утро голову укрыли в развилке высокого красного дерева, где закрепили клиньями. Ни гиены, ни другие стервятники забраться туда не могли. Спрятав трофей, выступили на восток. Шли без остановок; привал устроили, когда совсем стемнело. Леон не хотел рисковать — в темноте лошадь может запросто сломать ногу, угодив в нору муравьеда. Ночью он почему-то проснулся и с минуту лежал, прислушиваясь, стараясь понять, что его разбудило. Одна из лошадей заржала и ударила копытом.
Львы! Пришли за лошадьми. Леон сбросил одеяло, протянул руку за ружьем и сел. А когда присмотрелся, увидел у курящегося пепелища темный незнакомый силуэт человека в охряно-красной шуке.
— Кто здесь?
— Я, Лойкот. Я пришел.
Он поднялся, и Леон сразу его узнал, хотя за те шесть месяцев, что они не виделись, парень вытянулся на несколько дюймов. Голос у него прошел ломку и звучал глуховато, по-мужски.
— Как ты нас нашел?
— Лусима Мама сказала, где вы будете. Отправила меня встретить вас.
Их голоса разбудили Кермита. Американец сел, зевнул и сонно спросил:
— Что происходит? Кто этот парнишка?
— Посланец леди, к которой мы идем. Она выслала его навстречу, чтобы он отвел нас к горе.
— Как она, черт возьми, узнала, что мы идем? Мы сами не знали этого до вчерашнего вечера.
— Очнись, бвана Попу Хима. Подумай. Женщина, о которой я говорю, колдунья. Следит за дорогой и держит ногу на газе. Играть в покер с ней лучше не садиться.
Гору увидели утром, но к ее основанию подошли только после полудня, а когда поднялись на вершину, уже стемнело. Лусима услышала лошадей издалека и стояла, высокая и статная, у входа в хижину. За спиной мерцал очаг. Одежды на ней не было, если не считать таковой нитки с бусами на талии. Намазанная жиром и охрой кожа была натерта до блеска.
Подойдя к ней, Леон опустился на колено.
— Благослови меня, Мама.
— Благословляю, мой сын. — Она положила ладонь ему на голову. — Моя материнская любовь всегда с тобой.
— Я привел к тебе еще одного просителя. — Леон поднялся и жестом подозвал Кермита. — Его имя на суахили бвана Попу Хима.
— Так это и есть принц, сын великого белого короля. — Лусима пристально посмотрела в глаза американцу. — Он — ветвь могучего дерева, но таким высоким, как само дерево, ему никогда не вырасти. В лесу всегда есть одно дерево, которое растет выше всех, один орел, который летает выше всех. — Она улыбнулась Кермиту. — В глубине души он понимает это и оттого несчастен.
Ее проницательность удивила даже Леона.
— Да, он очень хочет заслужить уважение отца.
— И пришел сюда, чтобы я помогла найти слона. — Шаманка кивнула. — Утром я благословлю его бундуки и укажу ему путь охотника. А сейчас вы поедите со мной. Я распорядилась зарезать козу для тебя и этого мзунгу, который не пьет кровь с молоком и предпочитает вареное мясо.
На следующий день, в полдень, все собрались под деревом совета в загоне для животных. «Винчестер» лежал на выдубленной шкуре. Вороненая сталь блестела от масла, полированное дерево сияло. Здесь же были разложены жертвенные дары: свежее коровье молоко, соль, нюхательный табак и стеклянные бусы. Леон и Кермит сидели на корточках у головы шкуры, Маниоро и Лойкот у них за спиной.
Лусима выступила из хижины во всем своем великолепии и гордой походкой королевы направилась к дереву. Прислужницы-рабыни следовали за ней. Увидев ее, собравшиеся захлопали в ладоши и, ритмично раскачиваясь, запели.
Она — Большая Черная Корова.
Она питает нас молоком из своих сосцов.
Она видит все и знает все.
Помолись за нас, Лусима Мама.
Опустившись на корточки перед мужчинами, шаманка задала ритуальные вопросы:
— Зачем вы пришли на мою гору? Чего хотите от меня?
— Мы просим тебя благословить наше оружие, — ответил Леон, — и умоляем открыть тропу, которой ходят большие серые.
Лусима поднялась и окропила «винчестер» кровью и молоком, осыпала табаком и солью.
— Пусть оружие это станет смертоносным глазом охотника. Пусть убивает все, на что ни падет взгляд его. Пусть пуля его летит к добыче так же верно, как пчела, возвращающаяся к улью.
Она подошла к Кермиту и, смочив кисточку из хвоста жирафа в смеси молока с кровью, побрызгала ему на голову.
— Да не уйдет добыча от того, у кого сердце охотника. Да не собьется он со следа ее. Да не укроется она от того, у кого глаз охотника.
Леон шепотом переводил слова шаманки Кермиту, а собравшиеся масаи после каждого ее заклинания хором подпевали:
— Как скажет Большая Корова, так тому и быть.
Закончив приговор, Лусима начала танец. Как и прошлый раз, босые ноги все быстрее и быстрее несли ее по кругу, стекающий по телу пот смешивался с жиром и охрой, и вся она сияла, словно вырезанная из янтаря фигурка. Круг сужался, ритм нарастал, пока женщина не рухнула с искаженным лицом на львиную шкуру. С прокушенных губ стекала на подбородок смешанная с кровью розоватая слюна, тело дергалось в судорогах, в горле клокотало, в уголках рта лопались пузырьки пены. Голос, когда она заговорила, прозвучал хрипло и густо, как у мужчины.
— В сторону дома идет охотник. Хитрый охотник слушает черного дрозда на рассвете. Трижды будет благословенен тот, кто ждет на вершине холма. — Она выдохнула и отряхнулась, как мокрый спаниель, вылезший из реки на берег.
— Ну, должен сказать, понять твою маму трудно. Подсказки довольно туманные, — сухо заметил Кермит за обедом, с удовольствием уплетая приготовленного Ишмаэлем жареного дикобраза. Мясо получилось нежное, как у молочного поросенка. — Тебе не показалось, что она посоветовала забыть про охоту и отправиться домой?
— Разве твой индейский шаман не говорил, что когда речь идет об оккультных предсказаниях, нужно принимать во внимание все возможные значения каждого слова? Ничего нельзя понимать буквально. Например, когда я попросил ее о помощи в прошлый раз, Мама Лусима сказала, что мне нужно следовать за сладкоголосым певчим. Оказалось, это птичка, которая называется медоуказчик.
— Наверно, у нее склонность к орнитологии — мне она тоже про птиц говорила, но только про черных дроздов.
— Начнем сначала. Она велела пойти домой или в сторону дома?
— В сторону дома! Мой дом в Нью-Йорке.
— Будем считать, направление задано — северо-запад с небольшим смещением в сторону севера.
— Поскольку других предложений нет, попробуем этот вариант, — согласился Кермит.
Направление определили по армейскому компасу, который Леон прихватил с собой из полка. Первую ночь провели, укрывшись под скалой. Встали на рассвете. Дожидаясь солнца, пили кофе. Внезапно Лойкот насторожился и поднял руку. Все замолчали и прислушались. Звук был такой слабый, что уловить его удалось, только когда ветер стих.
— Что это, Лойкот?
— Чунгаджи перекликаются. — Юный масаи встал и взял копье. — Мне нужно подняться на холм, чтобы услышать, что они говорят. — Он исчез в темноте.
— На человеческие голоса не похоже, — заметил, послушав странные звуки, Кермит. — Больше на чириканье воробьев.
— А может, черных дроздов? Лусима Мама говорила о черных дроздах на рассвете.
Они рассмеялись.
— Наверное, ты прав. Подождем, пока Лойкот вернется с новостями.
Голос юноши прозвучал ближе и яснее, а потом начался обмен последними слухами, продолжавшийся до тех пор, пока солнце не вышло из-за горизонта. Только тогда наконец наступила тишина — поднявшийся ветер и усиливающаяся жара сначала затруднили, а потом и свели на нет возможность общения. Вскоре вернулся Лойкот. Вернулся с важным видом, чуть не лопаясь от сознания собственной значимости. Было ясно, что если он и соизволит заговорить, то лишь после того, как его хорошо об этом попросят.
На поклон к гордецу вышел Леон.
— Скажи мне, Лойкот, о чем ты разговаривал со своими братьями?
— У них там много говорят о сафари с десятью тысячами носильщиков и мзунгу, о лагере на Эвасо-Нгиро и о короле земли под названием Эмелика, убившем много животных.
— О чем говорили потом?
— О болезни красной воды, что поразила скот возле Аруши. Десять коров подохло.
— А о слонах в Рифтовой долине речь не заходила?
— Заходила, — кивнул Лойкот. — И все сошлись на том, что как раз сейчас они спускаются в долину. В последние дни чунгаджи видели много слонов между Маралалом и Камноро. В одном стаде было три больших самца. — Тут он наконец не выдержал, улыбнулся и заговорил своим обычным тоном, не важничая. — Если мы хотим перехватить их, М'бого, надо быстро идти на север, пока они не ушли в Самбуруленд и Туркану.
Маниоро и Лойкот бежали впереди, длинными, высокими скачками, как они выражались, «пожирая жадно землю». Два всадника трусили за ними, а сзади тащился на муле Ишмаэль. Второй мул, груженный горшками, сковородками и припасами, следовал за ним на поводу.