— Молодой нашел нашу приманку, — объяснил его молчание Маниоро. — Молчит — значит, ест.
— Я думал, львы не питаются падалью, — заметил Кермит.
— Не верь всему, что говорят. Львы так же ленивы, как домашние кошки. Жрут все, что им дают, и запашок нисколько их не смущает. На охоту они идут в крайнем случае, когда ничего другого не остается.
Через два часа после полуночи старый лев умолк. Ночь притихла.
— Теперь и он нашел приманку, — заметил Маниоро. — Завтра возьмем обоих.
— Сколько львов мне разрешается по лицензии? — спросил Кермит.
— Хватит даже тебе. В Британской Восточной Африке львы считаются хищниками. Стреляй сколько хочешь.
— Отлично! Я хочу этих двух. Хочу отвезти домой и показать отцу.
— Я хочу того же, — согласился Леон.
На следующее утро, едва рассвело, они двинулись по знакомому маршруту вдоль цепочки приманок. Оделись потеплее — солнце еще не взошло, а воздух был прохладен и благоухал, как отличное шабли.
Первые три приманки остались нетронутыми, хотя на верхушках деревьев уже сидели, нахохлившись, хмурые, угрюмые и печальные, как гробовщики, стервятники. Ярдов за четыреста до четвертой приманки Леон остановился и достал бинокль.
Через минуту Кермит занервничал.
— Что ты там рассматриваешь, приятель? Ветки на месте, там никого нет.
— Ошибаешься, — негромко возразил Леон.
— То есть как? — мгновенно оживился американец.
— Там кое-кто есть. Точнее, большой лев.
— Не может быть. Я никого не вижу.
— Вот. — Леон протянул ему бинокль. — Посмотри сам.
С минуту Кермит только смотрел да подстраивал резкость.
— Все равно ничего не вижу, — сказал он наконец.
— Смотри туда, где ветки сдвинуты. В просвете виден полосатый бок зебры…
— Да, вижу.
— А теперь чуть-чуть выше. Видишь за ней два темных пятнышка?
— Да, но это же не лев.
— Это кончики его ушей. Лев лежит за зеброй и смотрит на нас.
— Господи! Ты прав! Ухо дернулось! — воскликнул Кермит. — Это который, молодой или старый?
Леон переговорил коротко с Маниоро. Лойкот, мнения которого не спросили, высказал его сам. Наконец Леон снова повернулся к Кермиту:
— Вдохни поглубже, дружок, у меня хорошие новости. Лев очень большой. Маниоро назвал его львом львов.
— Что будем делать? Загоним верхом?
— Нет, пойдем пешими.
Леон соскочил с седла и, достав из чехла «холланд», перезарядил ружье. Кермит последовал его примеру, проделав то же самое с «энфилдом». Саисы отвели в сторонку лошадей, сложили меха с водой и ненадолго присели, а потом, взбодрившись понюшкой табаку, вскочили и принялись прыгать и скакать, потрясая копьями, пронзая воздух длинными начищенными остриями и кровожадно посапывая — настраиваясь на схватку.
Наконец все было готово, и Леон дал американцу последние наставления.
— Пойдешь впереди. Я буду у тебя за спиной, в трех шагах, чтобы не мешать. Идешь медленно, ровно, но не прямо, а так, словно собираешься пройти шагах в двадцати справа от него. На него не смотри — смотри под ноги. Будешь смотреть на него — спугнешь, и тогда он или убежит, или преждевременно нападет на тебя. Когда останется шагов пятьдесят, он зарычит. Это предупреждение. Начнет бить хвостом. Не останавливайся и не торопись. Продолжай идти, как шел. Шагов за тридцать он поднимется и повернется к тебе. Большинство львов в такой ситуации либо уходят, либо нападают. Этот поведет себя иначе. Из-за соперничества с молодым самцом он сейчас в воинственном настроении. Кровь кипит. Он не уйдет. Даст тебе еще три-четыре секунды и набросится. Ты должен выстрелить до того, как он сорвется, потому что в противном случае он моментально наберет скорость до сорока миль в час. Когда я подам знак, стреляй под нижнюю челюсть, в центр груди. Котики, они нежные. Такого и триста третье свалит. И все равно ты должен стрелять, пока он остается на ногах.
— А ты стрелять не будешь?
— Нет, не буду. Разве что он начнет тебя грызть. Ну, приятель, все. Вперед!
Двинулись редким строем: впереди Кермит, за ним с отставанием на несколько шагов Леон, еще дальше два масаи — плечом к плечу, с ассегаями на изготовку.
— Отлично, — подбадривал американца Леон. — Так и держись. У тебя отлично получается.
Еще шагов пятьдесят — лев поднял голову на пару дюймов. Теперь холмик его головы ясно выступал над телом зебры. Зверь угрожающе распушил гриву, густую и черную, как ад. Кермит дрогнул и сбился на полушаге.
— Спокойно. Держись. Не останавливайся, — предупредил Леон.
Теперь они видели под косматой шапкой глаза зверя — желтоватые, холодные, безжалостные. Еще десять шагов — и лев зарычал. Звук был низкий, глубокий, грозный, как далекий раскат летнего грома. Кермит остановился, повернулся к хищнику и начал медленно поднимать винтовку. Взгляды человека и льва встретились.
— Осторожно! Сейчас пойдет! — предупредил Леон, но зверь уже бросился к охотнику, пыхтя как разгоняющийся локомотив.
Черная грива поднялась, хвост метался из стороны в сторону. Лев был огромен и страшен и становился еще огромнее и страшнее с каждым прыжком, сокращавшим разделяющее их расстояние.
— Стреляй!
Крик Леона заглушил сухой треск винтовки. Посланная в спешке пуля прошла над спиной зверя и взбила облачко пыли в двух сотнях ярдов позади него. Кермит быстро перезарядил, но и вторая пуля не попала в цель, впившись в землю между передними лапами льва. Желтое, с черным, пятно летело на них, сопя от ярости, взрывая пыль и хлеща хвостом воздух.
Господи! Он его сметет!
Леон вскинул «холланд», сведя все свои силы, физические и ментальные, в одну точку на громадной голове с разинутой пастью и распушенной гривой. Палец сам лег на первый спусковой крючок. Но за мгновение до того, как несущееся на скорости сорок миль в час плотное, мускулистое тело весом в пять с половиной сотен фунтов ударило Кермита в грудь, американец выстрелил в третий раз.
Дуло «ли-энфилда» чуть ли не касалось блестящей черной кнопки на носу льва. Попав именно сюда, над верхней губой, пуля ввинтилась в мозг. Желто-коричневое тело моментально обмякло, сдулось, словно превратившись в подобие набитого мякиной мешка. В последний момент охотник прыгнул в сторону, и лев рухнул на пустое место. Кермит застыл над зверем, сжимая дрожащими руками винтовку и силясь выдавить что-то из себя. Со лба его падал пот.
— Выстрели в него еще раз! — крикнул Леон, и тут ноги у американца подкосились, и он поспешно, чтобы не упасть, опустился на землю. Леон, подбежав, остановился возле льва и в упор выстрелил ему в сердце. Потом повернулся к Кермиту, который сидел, опустив голову на колени. — Ты в порядке, дружище?
Американец медленно поднял голову и уставился на него, как на чужака. Леон сел рядом и обнял его за плечи.
— Ничего, это пройдет. Ты молодец. Выдержал до конца. Не побежал. Не дрогнул. Настоящий герой. Отец гордился бы тобой.
Глаза у Кермита прояснились. Он глубоко вздохнул и тряхнул головой.
— Ты действительно так думаешь?
Голос его прозвучал почти незнакомо.
— Ну конечно, — ни секунды не колеблясь, ответил Леон.
— Ты ведь не стрелял, нет? — спросил Кермит, отдуваясь, как бегун после тяжелой дистанции.
— Не успел. Ты сам его убил, без моей помощи.
Некоторое время Кермит молча смотрел на лежащего перед ним великолепного зверя. Леон стоял рядом. А вот Маниоро и Лойкот задвигались по кругу, подпрыгивая, вскидывая высоко колени.
— Ребята собираются исполнить танец в твою честь, — объяснил Леон.
Первым запел Маниоро:
Мы — молодые львы.
От нашего рыка дрожит земля.
Наши копья — наши клыки.
Наши копья — наши когти…
После каждой строчки масаи подпрыгивали — высоко и легко, как взлетающие птицы, и тогда к Маниоро присоединялся Лойкот. Когда песня закончилась, они подошли к мертвому льву, обмакнули пальцы в его кровь и вернулись к Кермиту. Маниоро, наклонившись, провел американцу пальцем по лбу.
Ты — масаи
Ты — морани
Ты — воин-лев
Ты — мой брат…
Он отступил, и его место занял Лойкот, который оставил на щеках Кермита две кровавые полосы.
Ты — масаи
Ты — морани
Ты — воин-лев
Ты — мой брат…
Опустившись перед охотником на корточки, они ритмично прихлопывали в ладоши, снова и снова повторяя эти слова.
— Теперь ты масаи и их кровный брат. Выше чести не бывает. Ты должен ответить.
— Вы тоже мои братья, — сказал Кермит. — И когда нас разделит большая вода, я буду помнить о вас. Я никогда вас не забуду.
Леон перевел его слова масаи, и те довольно закивали.
Кермит поднялся наконец, шагнул к льву и, словно перед святилищем, опустился на колени. Лицо его лучилось. С минуту он рассматривал огромную голову зверя. Грива начиналась в двух дюймах над непроницаемыми желтоватыми глазами, уходила назад густыми черными волнами, спускалась по шее к массивным плечам и заканчивалась примерно на середине широкой спины.
— Оставь его, — сказал Леону Маниоро. — Попу Хима принимает в сердце дух льва. Так должно быть. Так человек становится настоящим воином.
Солнце уже село, когда Кермит подошел к костру, у которого сидел Леон. Ишмаэль соорудил из поленьев что-то вроде двух табуреток и стола, на который поставил две кружки и бутылку. Американец с любопытством посмотрел на нее.
— Виски «Буннахабхейн», — пояснил Леон. — Тридцать лет выдержки. Выпросил у Перси. На случай если нужно будет что-то отпраздновать. Жаль, он отдал только половину. Сказал, что для таких, как ты, оно слишком хорошо.
Он разлил виски по кружкам, протянул одну Кермиту.
— У меня странное ощущение.
— Понимаю. Сегодня было твое крещение огнем.
— Да! — кивнул американец. — Да. Верно. В этом было что-то мистическое, почти религиозное. Со мной случилось нечто необычное и удивительное. Я чувствую себя другим человеком… не таким, каким был, а лучше… Я… — Он замялся, подыскивая подходящее слово. — Я как будто заново родился. Тот, прежний «я» был боязлив и неуверен в себе. Этот никого и ничего не боится. Теперь я знаю, что могу выставлять миру свои условия.