— Не ходи с ним, Ева. Не слушай его. Он снова тебя обманет.
Ева оглянулась, и он увидел ее погасшие глаза. Она снова ушла туда, куда никто больше последовать за ней не мог. Даже тот, кто любил.
— Ева! Останься со мной, милая!
Будто не слыша его, она покорно пошла за Пенродом к обрыву. О чем они говорили, Леон не слышал. Генерал навис над ней, как скала; Ева рядом с ним казалась провинившимся ребенком. В какой-то момент она подняла голову и робко посмотрела на него, а Пенрод мягко встряхнул ее, взяв за плечи. Леон едва сдерживался. Неужели он не может защитить любимую? Неужели никогда больше не заключит ее в объятия, не приласкает…
— Ну давай, Кортни, давай! — подзуживал Эдди Робертс. — Сделай что-нибудь. Дай мне повод. Прошлый раз отвертелся, теперь не получится. — Держа палец на спусковом крючке, он целился в правое колено арестованного. — Давай же, гаденыш! Дернись, и я с удовольствием отстрелю тебе ногу.
Леон понимал, что Эдди не шутит, а потому лишь скрипел зубами да сжимал до боли кулаки. Ева смиренно смотрела на внушающего ей что-то Пенрода, время от времени безвольно кивая, тогда как генерал пускал в ход весь свой богатый арсенал убеждения. В конце концов она кивнула, признавая поражение. Генерал обнял ее за плечи и повел назад, туда, где под дулом револьвера стоял Леон. Она не взглянула на него, и лицо ее осталось бесстрастным, словно застывшим.
— Капитан Робертс!
Пенрод тоже не смотрел на племянника.
— Сэр?
— Наденьте на арестованного наручники.
Эдди снял висевшие на ремне стальные наручники и защелкнул их на запястьях Леона.
— Держите его здесь. Ничего лишнего, если сам не нарвется. Оставайтесь на горе до получения моего приказа. Потом доставите в Найроби и поместите под домашний арест. Проследите, чтобы ни с кем не разговаривал. Приведете прямо ко мне.
— Слушаюсь, сэр!
— Идемте, дорогая. — Он повернулся к Еве. — У нас впереди долгий путь.
Они направились к солдатам, державшим под уздцы лошадей.
— Не уходи, Ева! — крикнул Леон треснутым от отчаяния голосом. — Не оставляй меня. Пожалуйста, милая.
Она обернулась и посмотрела на него безжизненными, словно затянутыми матовой дымкой глазами.
— Мы были детьми, глупыми детьми. Верили в придуманный мир. Игры кончились. Мне нужно идти. Прощай, Леон.
— Боже! — застонал он. — Разве ты не любишь меня больше?
— Нет, Леон, не люблю. У меня есть только долг.
Она отвернулась, и Леон не знал, что ее сердце рвется на части, а губы горят от лжи.
Едва генерал Баллантайн и Ева скрылись из виду, как Эдди Робертс приказал аскари отвести арестованного в хижину и посадить у центрального столба, поддерживающего крышу. Потом он снял наручники с запястий Леона и надел их ему на лодыжки, так что столб оказался между ногами.
— Я с тобой рисковать не собираюсь. Ты ж ловкач известный, умеешь выворачиваться.
Эдди садистски ухмыльнулся.
Ишмаэлю было позволено раз в день заходить в хижину, чтобы покормить арестованного и вынести помойное ведро. Все остальное время Леону приходилось сидеть в ожидании посыльного от Пенрода. Тот прибыл через несколько дней с запиской на желтом бланке. Наручники сняли, Леона вывели из хижины и посадили в седло. Стальные кольца так натерли лодыжки, что он едва передвигал ноги. Тем не менее капитан Робертс приказал связать их под брюхом лошади.
Это путешествие по Рифтовой долине, от Лонсоньо до железной дороги, оставило не самые лучшие впечатления. Ехавший позади Эдди время от времени подгонял лошадку Леона, та срывалась на рысь, и несчастный всадник прыгал у нее на спине, рискуя вот-вот свалиться.
Когда два аскари буквально втащили арестованного в кабинет главнокомандующего, тот пришел в ярость и, выйдя из-за стола, помог усадить племянника на стул.
— Я тут ни при чем, — сказал он, и это прозвучало почти извинением.
— Все в порядке, сэр. Полагаю, у вас не оставалось другого варианта, как только связать меня.
— Сам напросился, — согласился Пенрод. — Еще повезло, что я не пристрелил тебя на месте. Признаюсь, такая мысль у меня мелькала.
— Где Ева, дядя?
— Скорее всего где-то в районе Суэцкого канала, на пути в Берлин. Я послал за тобой только после того, как пароход вышел из Момбасы. — Генерал вздохнул, и выражение его лица смягчилось. — Теперь, мой мальчик, это дело тебя больше не касается. Вообще-то я оказал тебе большую услугу: привел в чувство и избавил от беды.
— Может быть, вы и правы, сэр, да только не могу сказать, что преисполнен благодарности.
— Сейчас — нет, но потом, попозже, еще поблагодаришь. Она шпионка, ты об этом знал? Беспринципная, продажная.
— Нет, сэр, она — британский агент. Красивая молодая женщина, смелая и отважная, многое сделавшая для вас и Британии.
— Для таких женщин есть одно слово.
— Сэр, если вы произнесете это слово вслух, я за себя не отвечаю. И тогда вам уж точно придется меня расстрелять.
— Ты идиот, Леон Кортни, глупый влюбленный щенок, неспособный рационально мыслить.
Генерал потянулся за висевшим на спинке стула мундиром, и только тогда Леон заметил на плечах скрещенные мечи и три звездочки.
— Если вы закончили, сэр, то позвольте поздравить с производством в генерал-майоры. Такой взлет…
Предложение мира не осталось незамеченным. Напряжение ушло.
— Ладно, не будем поминать прошлое. Я зла не держу. Мы все делаем то, что нам положено. А за поздравление спасибо. Последние новости слышал? Пока вы там расслаблялись на лоне природы, какой-то сумасшедший серб застрелил эрцгерцога Франца Фердинанда. Австро-Венгрия предъявила Сербии ультиматум. Одно за другим. Короче, половина Европы в состоянии войны, и кайзер Вильгельм вот-вот тоже в нее вступит. Все точь-в-точь, как я и предвидел. Полномасштабная война. — Он похлопал по карманам, достал портсигар и закурил. — Элленби — я воевал с ним против буров — командует сейчас египетской армией. Они готовы выступить в Месопотамию, и мне предложено стать во главе кавалерии. На следующей неделе отплываю в Каир. Несколько дней проведу дома, так что твоя тетя будет довольна.
— Передайте ей, сэр, мои наилучшие пожелания. А кто сменит вас здесь, в Найроби?
— Для тебя есть хорошая новость. Твой старый приятель. Лягушонок Снелл, получил звание полковника и принимает у меня дела. — Заметив кислое выражение на лице племянника, генерал поспешил его успокоить. — Да, знаю, что ты думаешь. Но я до отъезда сделаю для тебя еще одно доброе дело. Хью Деламер набирает отряд добровольцев независимо от КАС. Я перевел тебя из резерва к нему. Будешь офицером по связи и разведке. Хью рассчитывает, что ты проведешь для него воздушную рекогносцировку. Я ввел его в курс дел, так что от Снелла он тебя защитит.
— Очень хорошо. Только есть одна маленькая проблема с воздушной рекогносцировкой — у меня нет аэроплана.
— Аэроплан у тебя появится, как только кайзер Вильгельм объявит войну. Вернее, два аэроплана. Хью Деламер выписал пилота с морской базы в Момбасе и отправил в Перси-Кэмп, чтобы он привел сюда «Шмеля». Так что сейчас обе птички Мирбаха стоят в ангаре возле площадки для гольфа.
— Боюсь, не совсем понимаю. Разве он не забрал их с собой, когда отплыл в Германию?
— Нет. Оставил с ними своего механика, Густава Килмера. В случае объявления войны машины становятся собственностью противника. Килмера мы отправим в концлагерь, а аэропланы экспроприируем.
— И впрямь хорошая новость. Я, признаться, так пристрастился летать, что и представить не мог, как буду без этого. Вот освобожусь и сразу отправлюсь в Тандала-Кэмп — посмотреть, чем там занимались Макс Розенталь и Хенни Дюран в мое отсутствие. А потом проверю, в каком состоянии аэроплан.
— Послушай, Дюрана ты в Тандале не найдешь. Уплыл в Германию с фон Мирбахом.
— Господи, — искренне удивился Леон. — И с чего бы он это?
— Похоже, приглянулся немцу. В общем, его здесь нет. А в следующую пятницу и меня не будет. Надеюсь, проститься придешь?
— Можете не сомневаться, сэр. Такого события я ни за что не пропущу.
— Это в каком еще смысле? — Пенрод поднялся. — Ладно, можешь идти.
— Последний вопрос, сэр, если позволите.
— Валяй, спрашивай. Только я уже догадываюсь, о чем спросишь, так что ничего не обещаю.
— Вы каким-то образом обмениваетесь сообщениями с Евой Барри, пока она в Германии?
— С Евой Барри? Это ее настоящее имя? Так и думал, что фон Вельберг лишь для прикрытия. Вижу, ты знаешь ее лучше, чем я. Только не ищи в моих словах двойной смысл.
— Вы не ответили на мой вопрос, генерал.
— Неужели? Разве не ответил? Ну, пусть оно так и остается.
Приехав в Тандалу, Леон первым делом заглянул в палатку Макса Розенталя. Тот складывал вещи в дорожный мешок.
— Уходишь от нас, Макс?
— Местные настроены против таких, как я. Того и гляди начнутся погромы. Не хочу провести всю войну в британском концлагере. В общем, отправляюсь к германской границе.
— Мудрое решение, — согласился Леон. — Думаю, здесь скоро многое переменится. Собираюсь на поле, хочу поговорить с Густавом насчет аэропланов. Если задержишься до утра, я, может быть, подброшу тебя к Аруше.
Он вернулся в Найроби ближе к сумеркам, но на главной улице царило непривычное оживление, и пришлось протискиваться между повозками, на которых в город прибыли поселенцы с дальних ферм. По колонии расползся слух, что фон Леттов-Форбек сосредоточил на границе ударную группировку и готов выступить маршем на Найроби, разоряя и сжигая по пути подвернувшиеся хозяйства. На плацу у штаба КАС солдаты генерал-майора Баллантайна спешно ставили палатки для размещения беженцев. Женщины и дети осваивались на новом месте, тогда как мужчины подтягивались к сборному пункту в помещении банка «Барклайз», где лорд Деламер формировал из волонтеров полк легкой кавалерии.
Проезжая мимо, Леон обратил внимание на несколько собравшихся в стороне от пыльной улицы групп добровольцев, пылко обсуждавших перспективы надвигающейся войны и ее возможное влияние на жизнь колонии. Неподалеку стояли оседланные лошади. Большинство волонтеров были вооружены охотничьими ружьями и горел