Здесь, на берегу Нила, Рузвельт дал прощальный завтрак и даже разрешил подать присутствующим шампанского, к которому сам так и не притронулся. Шумное, веселое застолье закончилось речью президента. Одного за другим называя гостей, он о каждом рассказывал что-то трогательное, доброе и забавное. «Верно! Верно! – кричали собравшиеся. – Он добрый малый!»
Дошла очередь и до Леона. Президент пересказал эпизод с охотой на льва и спасением Эндрю Фэгана. Публика веселилась. Сам журналист отсутствовал, отбыв из лагеря вскоре после злополучного приключения со львом. Потрясенный случившимся, он вернулся в Найроби.
– Кстати, едва не забыл. Кермит, мы ведь, кажется, заключили пари? – продолжал Рузвельт под общий смех собравшихся. – Что-то насчет самого большого льва, да?
– Да, отец, было дело.
– Если не ошибаюсь, речь шла о пяти долларах?
– Нет, отец, о десяти.
– Джентльмены! – воззвал президент к гостям. – Напомните нам, пять или десять?
– Десять, сэр! – послышались голоса. – Платите, сэр! Пари есть пари!
Рузвельт со вздохом достал бумажник, отыскал зеленую банкноту и передал Кермиту:
– Оплачено полностью. Вы все свидетели. – С этими словами он снова повернулся к гостям. – Немногие из вас знают, что после того, как мой сын застрелил льва, его произвели в почетные члены племени масаи.
– Браво! Кермит славный малый!
Президент поднял руку, призывая к тишине.
– Думаю, будет правильным ответить на оказанную честь тем же. – Он взглянул на Леона. – Пожалуйста, пригласите Маниоро и Лойкота.
Ранее Леон уже предупредил масаи, что их вызовет к себе бвана Тумбо – на суахили имя Рузвельта означало Могучее Брюхо.
Маниоро и Лойкот сидели неподалеку от палатки и явились быстро. Оба вырядились по случаю в просторные красные шуки, намазали заплетенные в косички волосы красной охрой и жиром и захватили ассегаи.
– Будьте добры, переведите этим отличным парням то, что я им скажу. Вы оказали моему сыну, бване Попу Химе, великую честь. Вы назвали его мораном вашего племени. Теперь я называю вас воинами моего народа, народа Америки. Вот документы, согласно которым вы оба теперь американцы. Вы можете приехать в мою страну в любое время, когда захотите, и я лично встречу вас. Вы – масаи, но отныне также и американцы. – Президент повернулся к стоявшему у него за спиной секретарю, и тот протянул два свернутых в трубочку и перевязанных красной лентой свидетельства о гражданстве. Рузвельт взял их, вручил масаи и пожал каждому руку. Получив бумаги, Маниоро и Лойкот исполнили танец львов вокруг обеденного стола. К ним присоединился и Кермит, – выскочив из-за стола, он прыгал, шаркал ногами и строил страшные рожицы. Гости аплодировали, а президент, сидя на стуле, трясся от смеха. Закончив представление, оба масаи с достоинством вышли из палатки.
Президент снова поднялся:
– Друзьям, с которыми мы расстаемся сегодня, я хочу оставить небольшие подарки на память о приятном времени.
Теперь в руках секретаря появилась стопка альбомов для рисования. Вместе они обошли стол, и Рузвельт вручил по альбому каждому из гостей. Открыв свой, Леон увидел адресованное ему лично посвящение.
Моему доброму другу и великому охотнику Леону Кортни – на память о счастливых днях, проведенных с Кермитом и мной на елисейских полях Африки.
Тедди Рузвельт
Каждая страница представляла собой рисунок, иллюстрировавший то или иное событие последних месяцев. Один изображал падающего с лошади Кермита, другой – Леона, добивающего льва. Каждый сопровождался короткой подписью. Выполненный рукой великого человека, подарок был поистине бесценным.
К сожалению, все хорошее быстро кончается: у берега уже стояли лодки, готовые переправить президентскую свиту через реку. Леон и Кермит молча спустились на берег. Слов не было – все, что приходило в голову, прозвучало бы либо банально, либо сентиментально.
Первым, когда они подошли к воде, заговорил американец:
– Передашь Лусиме кое-что от меня? – Он протянул несколько свернутых в трубочку банкнот. – Здесь только сто долларов, хотя она заслуживает большего. Скажи, что моя бундуки стреляла отлично, поблагодари от меня.
– Это очень щедрый подарок. Лусима сможет купить десять хороших коров. О лучшем масаи и мечтать не может.
Они обменялись рукопожатием.
– Пока, приятель. Что в переводе с языка англичанишки означает – все было чертовски здорово.
– Как сказал бы америкашка, супер. Прощай и счастливого пути, приятель.
– Я тебе напишу.
– Держу пари, ты обещаешь это всем знакомым девчонкам.
– Увидишь.
Кермит повернулся и пошел к лодке. Гребцы оттолкнулись от берега, и суденышко подхватил могучий, быстрый поток. Лодка ушла уже довольно далеко, когда Кермит поднялся со скамьи и что-то прокричал. Пусть и с трудом, Леон разобрал слова, перекрывшие шум гремящего ниже по течению водопада:
– Братья по воинской крови!
Он рассмеялся, помахал шляпой и проорал в ответ:
– Братья по воинской крови!
– А теперь, друг мой, пришло время возвращаться на землю. Для тебя праздник закончился. Пора браться за работу. Прежде всего займись лошадьми. Позаботься, чтоб их доставили в Найроби в приличном состоянии. Потом собери трофеи, которые мы оставляли на временных стоянках по всему маршруту. Проверь, чтобы были высушены, упакуй и отправь на железнодорожную станцию в Капити. Их нужно как можно быстрее отослать в Смитсоновский институт. Ремонт снаряжения и транспорта тоже на тебе, включая все пять фургонов и оба грузовика. Когда справишься, доставишь все в Тандала-кемп и подготовишь к следующему сафари – лорд Истмонт договорился со мной еще два года назад. В помощники возьмешь Хенни Дюрана, но, думаю, работы хватит на двоих, так что в ближайшее время озорничать будет некогда. Боюсь, дамочкам в Найроби придется поскучать. – Перси подмигнул. – Справишься без меня – возвращаюсь в Найроби. Нога разболелась так, что мочи нет, а поправить ее может только один человек, док Томпсон.
Несколько месяцев спустя на территорию лагеря Тандала-кемпа въехал груженный оборудованием автомобиль, за рулем которого сидел Леон. За ним следовал другой, которым управлял Хенни Дюран. Выехав с рассветом, они прошли более двухсот миль по разбитым проселочным дорогам. Леон выключил двигатель, и тот, словно споткнувшись, остановился. Он устало поднялся с сиденья, стащил с головы шляпу, выбил ее о колено и закашлялся от поднявшейся в воздух мельчайшей пыли.
Из палатки вышел Перси:
– Ты где пропадал? Я уж думал, помер. Ладно, торопыга, заходи, надо поговорить. Мы…
– Где костер? – перебил его Леон. – Я в дороге с трех ночи. Мне нужно помыться и побриться, и, пока я этого не сделаю, разговаривать ни с кем не собираюсь. Даже с тобой, Перси.
– Ух ты, какой ершистый! – усмехнулся Перси. – Ладно, умойся. Приведи себя в порядок. А потом уж удели мне пару минут своего драгоценного времени.
Часом позже Леон вошел в палатку-столовую, где за длинным столом, сдвинув на кончик носа очки для чтения, сидел Перси Филипс. Перед ним лежала стопка нераспечатанных писем, счета, расходная книга и еще какие-то документы. Чернильные пятна на пальцах свидетельствовали о том, что старый охотник занимался делом.
– Извини, зря я на тебя набросился, – начал Леон.
– Об этом не думай. – Перси положил ручку и жестом предложил ему стул напротив. – Знаменитостям вроде тебя капризничать иногда дозволяется.
– Сарказм есть низшая форма остроумия. Пока что я знаменит только тем, что тяну, как ишак, твой воз.
– Вот. – Перси подтолкнул через стол стопку газетных вырезок. – Почитай-ка лучше вот это. Глядишь, и воспрянешь духом.
Заинтригованный, Леон перебрал собранную Перси коллекцию. Здесь были вырезки из десятков газет и журналов, как европейских, так и североамериканских.
Что удивительно, заметок на немецком было больше, чем на английском. Впрочем, полученных в школе знаний вполне хватило, чтобы уловить суть. Внимание привлек броский заголовок: «Величайший белый охотник Африки – так говорит сын президента Америки». Фотография под заголовком изображала его самого – лихого, отважного охотника. Леон взял другую вырезку – на снимке ему пожимал руку улыбающийся Тедди Рузвельт. Подпись гласила: «Я предпочитаю удачливого охотника ловкому. Полковник Рузвельт поздравляет Леона Кортни, только что убившего чудовищного льва-людоеда».
На следующей фотографии Леон держал два громадных загнутых бивня, аркой сходившихся у него над головой. Снимок сопровождали такие слова: «Величайший охотник Африки с парой рекордных бивней». И дальше в том же духе. Колонки текста, десятки фотографий, на которых он целился в оставшихся за кадром зверей или скакал через саванну на фоне бесчисленных стад – лихой наездник, отважный охотник и красавчик. Леон пересчитал вырезки – сорок семь. Последняя заметка шла под таким заголовком: «Человек, который спас мне жизнь. Разве вы не находите, что эта забава бодрит посильнее, чем партия в гольф? Эндрю Фэган, старший редактор „ААП“».
Просмотрев вырезки, Леон аккуратно сложил их в стопку и подтолкнул к Перси Филипсу, который тут же вернул их ему.
– Мне они не нужны. Во-первых, полная чушь, а во-вторых, больно уж приторно – не по моему желудку. Делай с ними что хочешь. Можешь сжечь, можешь отослать своему дяде Пенроду. Это он их собирал.
Между прочим, хочет тебя повидать. Но это потом. А теперь почитай вот это. Куда как интереснее.
Перси протянул через стол пачку писем.
Леон быстро просмотрел почту. Почти все письма были на дорогой веленевой бумаге. Большинство написаны от руки, несколько отпечатаны на машинке. В последнем случае бумага использовалась менее дорогая. Одни были адресованы «Herr Courtney, Glücklicher Jäger, Nairobi, Afrika», другие – «M. Courtney, Chasseur Extraordinaire, Nairobi, Afrique de l’Est», третьи еще проще – «Величайшему охотнику Африки, Найроби, Африка».
Леон перевел взгля