– Конечно. А кто ж еще?
– А как ее зовут, эту провидицу? – Граф повернулся к Леону.
– Ее зовут Лусима, сэр. – Теперь Леон понимал, как вести игру.
– Вы хорошо ее знаете? – продолжал допрос граф.
Леон беззаботно рассмеялся:
– Она усыновила меня, сэр, так что знаем мы друг друга очень неплохо.
– Ха-ха-ха! Если она вас усыновила, это говорит не в ее пользу. Я бы на ее проницательность полагаться не стал. Однако… – Граф посмотрел на Еву и развел руками. – Понимаю: пока я твою прихоть не исполню, в покое ты меня не оставишь. Что ж, так и быть. Отвезу к старухе – пусть предскажет тебе судьбу.
– Спасибо, Отто. – Ева погладила его по запястью, и Леона как будто обожгло изнутри. – Видишь, та цыганка в Праге была права. Ты так добр ко мне, так заботлив. А когда мы туда отправимся? Может, после того, как ты поохотишься на этих своих буйволов?
– Посмотрим, – уклончиво ответил граф и сменил тему: – Кортни, я буду готов на рассвете. Отсюда до того места, где мы их видели, всего лишь несколько километров. Я хочу, чтобы мы были там как можно раньше.
Ежась от ночного холодка, притихший мир еще ждал солнца, когда граф Отто фон Мирбах остановил машину у края начинавшихся за полосой густых зарослей. Возле сложенного из сухих веточек костра сидели на корточках, грея руки, Маниоро и Лойкот. Увидев идущего к ним Леона, масаи быстро забросали огонь землей.
– Что скажете? – спросил он.
– Когда ушла луна, они подходили к лагерю, пили из ямы. Мы слышали. Утром прошли по их следу от ямы досюда. Они здесь, в чаще. Совсем недавно мы снова их слышали, – доложил Маниоро. – Старые, страшные. Кичва Музуру точно хочет охотиться на них?
Огненной Головой графа прозвали как за рыжий цвет волос, так и за бесстрашие, почитаемое масаи важнейшим достоинством мужчины.
– Да, точно. Мне не удалось его переубедить.
Маниоро пожал плечами:
– С каким бундуки пойдешь, М’бого? Большое-то осталось в Тандале.
– Бундуки у меня сегодня не будет. Но это не важно – Кичва Музуру стреляет без промаха, как волшебник.
Маниоро посмотрел на него исподлобья:
– А если кто-то опрокинет пивной горшок?
– Тогда я ударю буйвола в глаз вот этой штукой.
Леон помахал крепкой дубинкой, которую подобрал у дороги.
Масаи покачал головой:
– Это не оружие. Ею даже почесаться нельзя. Вот, возьми. – Он протянул одно из своих колющих копий рукоятью вперед. – Вот оно – настоящее.
Лезвие было превосходным, в три фута длиной, обоюдоострое. Леон провел им по предплечью – он срезал волосы не хуже бритвы.
– Спасибо, брат, надеюсь, оно мне не понадобится.
Оставив их, Леон вернулся к машине. Граф как раз доставал из кожаного футляра двустволку калибра 10,75 мм, вполне способную справиться с буйволом.
– Ну что, Кортни, готовы немного размяться? – поинтересовался немец.
Держа в зубах незажженную сигару, сдвинув на затылок серо-зеленую шляпу, он закладывал в магазин стальные патроны.
– Надеюсь, сэр, вы не планируете бить рекорды, – ответил Леон. – В любом случае я готов.
– Вижу-вижу. – Фон Мирбах с презрительной усмешкой взглянул на копье. – Вы с этим на кого собираетесь охотиться? На кроликов или буйволов?
– Оно вовсе не никчемное, сэр. Нужно лишь уметь нанести удар в нужное место.
– Если вы, Кортни, убьете этой палкой буйвола, я научу вас летать на аэроплане.
– Вы так великодушны, сэр. – Леон склонил голову. – И не попросите ли вы фрейлейн фон Вельберг оставаться до нашего возвращения в машине? Эти животные отличаются непредсказуемостью, и после первого выстрела всякое может случиться.
Прежде чем обратиться к Еве, граф вынул изо рта сигару.
– Meine Schatze[26], будь хорошей девочкой и сделай, как говорит наш юный друг, ладно?
– Разве я не всегда хорошая девочка? – спросила она с беззаботной улыбкой, но совершенно не вяжущимся с ней тоном.
Отто бросил сигару в уголок рта и протянул ей свой серебряный портсигар. Ева открыла крышку, вытряхнула длинную, с красной головкой парафиновую спичку «Веста», чиркнула ею о подошву сапожка и, держа на вытянутой руке, поднесла к кончику сигары. Неторопливо раскуривая «коибу», граф не спускал глаз с Леона, и Леон понимал, что эта демонстрация власти и покорности предназначена ему. Немец не был, конечно, слеп и бесчувственен и, уловив приближение эмоциональной грозы, указал Еве ее место.
– Пожалуйста, будь осторожен, – первой нарушила молчание Ева. – Не представляю, что буду делать без тебя.
«Уж не пытается ли она таким образом защитить меня от его ревности? – подумал Леон. – Если так, уловка сработала как нельзя лучше».
Отто усмехнулся:
– Переживай за буйвола, а не за меня.
Он повесил на плечо ружье и, не сказав больше ни слова, последовал за Маниоро и Лойкотом в колючую чащу. Леон, стараясь не шуметь, поспешил за ним.
Забравшись в буш, буйволы разбрелись в поисках корма, и следы стали путаться, петляя и пересекаясь. Шли медленно, осторожно, останавливаясь через каждые пять шагов, осматриваясь, проверяя, что впереди. Углубившись в буш не больше чем на сотню ярдов, они услышали неподалеку хруст ломающихся веток, а потом негромкое сопение. Маниоро поднял руку – все замерли. Тишина продолжалась с минуту, которая растянулась для них в добрых пять, потом снова послышался хруст. Что-то большое шло через кусты – прямо к ним. Леон тронул графа за руку, и тот бесшумно сбросил с плеча и взял на изготовку ружье.
Внезапно плотная буро-зеленая стена раздвинулась. Первыми показались массивная голова и плечи. Бык был старый, помеченный шрамами и изрядно потрепанный жизнью. Один рог у него обломался, и от него остался только зазубренный огрызок, второй почти стерся – животное постоянно точило свое единственное орудие о стволы деревьев и термитники. Шея высохла, сморщилась и местами облысела. Левый глаз, пораженный офтальмией, побелел и походил на стекляшку. Людей животное заметило не сразу. Некоторое время бык стоял, тупо пережевывая клок травы. Из уголков рта по торчащим стебелькам сползала слюна. Потом мотнул головой, отгоняя маленьких черных мух, роившихся у больного глаза и пивших стекавший по щеке желтоватый гной.
«Ах ты, бедолага, – подумал Леон. – Пулю в голову – вот чего ты заслужил».
– Стреляйте.
Он снова тронул графа за руку и замер в ожидании выстрела. То, что произошло следом, стало для Леона полной неожиданностью. Вместе того чтобы стрелять, Отто фон Мирбах вдруг крикнул:
– Ну же, давай! Покажи нам, на что способен!
В следующий момент он выстрелил, но не в голову, а над головой. Буйвол вздрогнул, посмотрел на них своим единственным видящим глазом, шумно фыркнул и, развернувшись, исчез в буше. Сбежал. Скрылся в той же чаще, из которой и вышел. За мгновение до того, как он пропал из виду, граф выстрелил из второго ствола.
Леон видел, как слетела пыль с горба старого буйвола чуть левее угадывавшегося под морщинистой серой шкурой спинного позвонка.
– Вы нарочно его ранили! – возмущенно воскликнул он, еще не до конца сознавая, что такое могло случиться.
– Jawohl! Конечно! Вы сами сказали, что опасны только раненые, а мы ведь пришли сюда размяться по-настоящему. Один уже ранен, и я намерен пощекотать и двух других!
Прежде чем Леон оправился от шока, немец издал воинственный крик и ринулся в буш за раненым быком. Обоих масаи случившееся поразило не меньше. Некоторое время они ошарашенно смотрели вслед графу.
– Да он спятил! – не то с ужасом, не то с восхищением воскликнул Лойкот.
– Да уж, – мрачно подтвердил Леон. – Спятил. Слушайте.
Чаща ожила: стучали копыта, хлестали ветки, трещали сучья. Потом сердитое сопение… тревожное мычание… резкие звуки выстрелов… хруст костей… Леон понял: граф стреляет по всем трем буйволам не для того, чтобы убить, а чтобы только ранить. Он обернулся к масаи:
– Вы здесь ничего больше сделать не можете. Кичва Музуру разбил пивной горшок на сто кусков. Возвращайтесь к машине и присмотрите за мэм-сагиб.
– М’бого, это большая глупость. Мы должны пойти вперед все вместе. В одиночку ходить нельзя.
В чаше грянул еще один выстрел, за которым последовал долгий предсмертный рев. Хорошо, что хоть одним меньше, подумал Леон. Но оставались еще два быка. Времени на разговоры не было.
– Ладно, идемте! – бросил он.
Все трое побежали и почти сразу увидели Отто фон Мирбаха, стоящего на краю небольшой полянки. У его ног лежал убитый буйвол. Задние ноги животного еще дергались в посмертных конвульсиях. Бык, должно быть, бросился на охотника, когда тот только-только вышел на поляну. Граф свалил его одной пулей в голову.
– Вы ошибались, Кортни, они совсем не опасны, – холодно заметил он, перезаряжая ружье.
– Скольких еще вы ранили? – рявкнул Леон.
– Обоих, разумеется. Не расстраивайтесь, вам еще может выпасть шанс научиться летать.
– Сэр, вы доказали свою отвагу. В вашей смелости никто не сомневается. А теперь дайте мне ваше ружье и позвольте закончить все.
– Не в моих правилах поручать мальчишке мужскую работу. К тому же у вас ведь есть отличное копье. Зачем вам еще и ружье?
– Из-за вас кто-нибудь погибнет.
– Не исключено. В любом случае этим несчастным буду не я. – Вставив в магазин последний патрон, граф зашагал к дальнему краю поляны. – Один из них спрятался где-то в этих кустах. Вытащу его за хвост.
Леон понимал, что немца не остановить. Он только вздохнул и покачал головой.
Бык поджидал врага за первыми кустами и, дав охотнику углубиться на пять-шесть ярдов, вырвался из засады. По бушу словно пронесся ураган. Но и граф оказался на высоте. Мгновенно развернувшись, он вскинул ружье и выстрелил, когда стволы почти уткнулись во влажные черные ноздри. Еще один идеальный выстрел. Передние ноги буйвола подломились, и сила инерции бросила животное к охотнику. Пролетев лавиной по земле, громадная туша врезалась ему в ноги. Графа отбросило на несколько шагов, и он, не удержавшись, повалился на спину. Ружье отлетело в сторону. Задыхаясь и хватая ртом воздух, немец сел. Леон бежал к нему, когда на середине поляны его настиг крик Маниоро.