– Слева, М’бого! Еще один!
Он повернул голову влево и увидел третьего раненого буйвола. Тот был близко и уже наклонил голову, чтобы поднять его на рога. Леон узнал животное по больному левому глазу – перед ним был тот самый бык, которого Отто ранил первым. Времени не оставалось. Он четко, сохранив равновесие, развернулся на носках и в самый последний момент качнулся вправо, оказавшись слева от полуслепого буйвола. Будь у животного целый рог, оно, возможно, вскрыло бы ему живот, а так все ограничилось тем, что огрызок лишь зацепил рубашку. Леон выгнул спину, и бурая махина пронеслась мимо, забрызгав штанины брюк своей кровью.
– Эй! – воскликнул Отто, поднимаясь с земли. Он еще не отдышался после падения, но голос звучал бодро и насмешливо, хотя и хрипло. Опершись на ружье, немец выпрямился. – Тореро!
– Стреляйте! – завопил Леон, увидев, что бык остановился.
– Nein! – прокричал в ответ граф, не поднимая оружия. – Интересно посмотреть, как вы управляетесь с копьем! Вы ведь еще хотите научиться летать? Так продемонстрируйте свое мастерство.
Первая пуля перебила буйволу заднюю ногу, из-за чего он разворачивался немного неуклюже, зато решимости покончить с обидчиками ему было не занимать. Нацелив на противника правый глаз, бык опустил голову и во весь опор устремился к цели. На этот раз Леон встречал его подготовленным. Держа копье в классической манере масаи, как фехтовальщик рапиру, он ждал до самого последнего момента, а когда этот момент настал, вновь развернулся под левый, слепой глаз буйвола. Когда бык проносился мимо – заскорузлый бок даже коснулся его ног, – Леон выставил копье перед быком, направив острие в ложбинку между ключиц. Наносить удар не понадобилось – бык сам наколол себя на копье. Острый, как лезвие бритвы, наконечник вошел в плоть на все три фута и без каких-либо усилий с его стороны. Леон выпустил древко, позволив животному унести его единственное оружие. Копье застряло в груди, и бык отчаянно замотал головой, пытаясь избавиться от источника боли и тем самым приближая конец, – сталь резала сердце и легкие.
Смертельно раненный, буйвол еще добрел до конца поляны и там остановился, отыскивая врага единственным взглядом. Найдя наконец Леона, он повернулся к нему, но как-то неуверенно, покачиваясь. Сил хватило еще на несколько шагов. Бык снова остановился и, подняв голову, громко заревел. Потом вместе с ревом изо рта плеснула кровь; он упал на колени и медленно опрокинулся на бок.
– Оле! – воскликнул Отто фон Мирбах, но теперь в голосе не чувствовалось насмешки, а когда Леон посмотрел на него, в глазах немца мелькнуло уважение.
К убитому буйволу медленно подошел Маниоро. Наклонившись, взялся за древко ассегая обеими руками и, резко выпрямившись, вырвал окровавленный стальной клинок из туши. Потом масаи повернулся к Леону и отсалютовал ему копьем:
– Я горжусь тем, что я твой брат.
Стараниями Отто завтрак больше напоминал банкет, главной темой которого была, разумеется, утренняя охота. Сидя во главе стола, с завидным аппетитом расправляясь с яичницей и запивая ее кофе, щедро сдобренным отборным коньяком, граф в красках описывал свои охотничьи подвиги. В завершение долгого и подробного рассказа он вскользь помянул Леона.
– Когда из трех буйволов остался один – да и тот полуслепой, – я разрешил прикончить его Кортни. Конечно, раненый, бык не представлял большой опасности, но надо отдать должное и нашему охотнику – ему удалось прикончить этого буйвола весьма эффектным ударом.
В этот момент внимание графа привлек шум за палаткой. Хенни Дюран и несколько скиннеров усаживались на подводу.
– Куда они собираются?
– За вашими буйволами, сэр.
– А зачем они здесь? Их головы, как вы сами сказали, ничего собой не представляют, а мясо наверняка старое и слишком жесткое, чтобы пускать его в пищу.
– Носильщики прокоптят его и высушат, а потом с удовольствием съедят. В этой стране ценится любое мясо.
Граф вытер салфеткой губы и поднялся из-за стола:
– Я поеду с ними. Хочу посмотреть, как это делается.
Характерное для графа решение все же застало Леона врасплох.
– Я поеду с вами.
– Вы мне не понадобитесь, Кортни. Оставайтесь здесь и проследите, чтобы «Бабочку» заправили. Мы немедленно возвращаемся в Найроби. Я возьму с собой фрейлейн фон Вельберг. В лагере ей будет скучно.
«Дал бы ты мне шанс, я бы ее развлек», – подумал Леон, а вслух сказал лишь:
– Как вам будет угодно, граф.
Отправив скиннеров на подводе, Хенни пригласил гостя в автомобиль. Ехать было недалеко, но бедняга ужасно волновался – какая честь и какая ответственность! Устроившись на переднем сиденье и видя, в каком состоянии пребывает водитель, граф предложил ему сигару. Проверенное средство помогло. После нескольких затяжек Хенни успокоился настолько, что мог более или менее связно отвечать на вопросы, а не бормотать что-то нечленораздельное и заикаться от смущения.
– Итак, Дюран, тебя здесь называют южноафриканцем, ja?
– Я бур, сэр.
– А что, есть какая-то разница?
– Большая разница, сэр. У южноафриканцев британская кровь, а у меня – чистая. Я принадлежу к избранному народу.
– Похоже, британцев ты не очень жалуешь.
– Некоторые мне нравятся, сэр. Мой босс, например, Леон Кортни. Хороший Sout Piel.
– Sout Piel? А это что такое?
Хенни мельком взглянул на Еву.
– Так мужчины между собой говорят, сэр. Это не для женских ушек.
– Не беспокойся, фрейлейн фон Вельберг по-английски не понимает. Итак?
– Sout Piel, сэр, означает «соленый хрен».
– «Соленый хрен»? – заулыбался фон Мирбах. – Объясни.
– Это они так стоят: одна нога в Лондоне, вторая – в Кейптауне, а хрен в Атлантике болтается.
Шутка пришлась графу по вкусу – он от души рассмеялся.
– Sout Piel! Мне нравится. Ja! Верно подмечено. – Отсмеявшись, он помолчал, потом вернулся к прежней теме: – Значит, британцы тебе не нравятся? Ты ведь дрался с ними на войне, так?
Хенни ответил не сразу – вопрос был не из простых, да и участок дороги попался не самый ровный.
– Война закончилась, – осторожно ответил он наконец, прикрывшись бесстрастным тоном.
– Ja, закончилась. Но война ведь была плохая, несправедливая. Англичане сжигали ваши фермы, убивали скот. – Хенни промолчал, однако на лицо его как будто набежала тень. – Женщин и детей отправляли в лагеря. И многие там умирали.
– Верно, – прошептал Хенни, – умирали многие.
– И что теперь? Страна разорена, детей кормить нечем, а твой народ превратили в рабов, nein? Ты ведь поэтому остался? Чтобы воспоминания не мучили?
На глаза навернулись слезы, и Хенни вытер их мозолистым пальцем.
– Ты под чьей командой воевал?
Впервые за время пути Хенни посмотрел немцу в глаза:
– Я не говорил, что воевал.
– Подожди, попробую угадать. Может быть, со Смэтсом?
Хенни покачал головой и поморщился:
– Янни Смэтс предал свой народ. Они с Луисом Ботой перешли к «хаки». Продались британцам.
– Ага! – воскликнул граф с видом человека, уже знающего ответ. – Ну конечно. Ты ненавидишь Смэтса и Боту. Тогда все понятно. Ты был с Коосом де ла Реем. – Ответа не последовало, да немец его и не ждал. – А скажи-ка мне, Дюран, что за человек был генерал Коос де ла Рей? Говорят, он один стоил больше Боты и Смэтса, вместе взятых. Это правда?
– Да, человек был необыкновенный, – сказал Хенни, не сводя глаз с дороги. – Для нас – все равно что Бог.
– А если бы снова началась война, ты пошел бы за де ла Реем?
– За ним – куда угодно, хоть к воротам ада.
– А другие твои товарищи, они бы пошли?
– Пошли бы. Мы все бы пошли.
– Не хочешь встретиться с де ла Реем? Поздороваться? Пожать руку?
– Невозможно, – пробормотал, качая головой, Хенни.
– Со мной возможно все. Я умею устраивать так, что и самое невозможное случается. Только ничего никому не говори. Даже своему боссу, Sout Piel, который тебе нравится. Это между нами. И запомни, когда-нибудь я еще сведу тебя с генералом де ла Реем.
Сидевшая между двумя мужчинами Ева скучала и вообще, похоже, чувствовала себя лишней. Мужчины беседовали о чем-то своем, да еще и на чужом языке. Отто фон Мирбах знал, что из иностранных Ева говорит только на французском.
Для заправки «Бабочки» Леон воспользовался одним из пятидесятигаллоновых бочонков, доставленных Густавом из Найроби на грузовике. Для Маниоро и Лойкота тоже нашлось занятие: Леон отправил их на ближайший холм – собрать последние новости из окрестных деревень. Пару раз он отрывался от работы и слушал долетающие с далеких холмов пронзительные голоса. Общаясь между собой, чунгаджи пользовались чем-то вроде вербальной скорописи, и он даже различал отдельные слова, но в целом уловить смысл не мог.
Залив горючее во все четыре бака аэроплана, он мыл руки возле своей палатки, когда оба масаи спустились наконец в лагерь. Новостей было немало, но лишь немногие представляли интерес для Леона. Первая касалась Лусимы, собиравшей в следующее полнолуние совет старейшин племен на горе Лонсоньо. Такое собрание было традиционным для этого времени года событием, которое всегда начиналось с принесения в жертву предкам белой коровы. Масаи верили, что от соблюдения ритуалов зависит благополучие всех племен.
Еще говорили о недавнем набеге на одну из деревень разбойников-нанди. Они увели с собой тридцать шесть голов племенного скота, и мораны нагнали их на берегу реки Тишими. Всех животных вернули, тела похитителей бросили в воду. Следов не осталось – об этом позаботились крокодилы. Местные власти ведут расследование в Наросуре, только шансов найти мстителей мало – настрадавшиеся от набегов местные жители разом потеряли память. Никто ничего не знает – ни об угнанном скоте, ни об исчезнувших нанди.
Откуда-то из-под Кикорока в долину пришли четыре льва, все молодые самцы. Из родного прайда их, похоже, выгнал вожак, не стерпевший появления претендентов на его самок. Две ночи назад эта четверка задрала шестерых телят неподалеку от горы Лонсоньо. Старейшины деревушки Сонджо призвали на помощь моранов. Воины уже собрались и готовы преподать львам хороший урок.