Вершиной продемонстрированного графом гостеприимства, моментально принесшего ему всеобщую популярность и снискавшего расположение едва ли не всех жителей Найроби, стал «день открытых дверей». Отто фон Мирбах объявил, что приглашает желающих на пикник на территории поля для поло. Кульминацией этого события должны были стать демонстрационные полеты и катание высокопоставленных лиц, таких как губернатор, лорд Деламер, Уорбойз и бригадир Баллантайн, на аэропланах. Затем в дело вмешалась Ева, стараниями которой последнее распространилось на всех мальчиков и девочек в возрасте от шести до двенадцати лет: им был обещан полет над городом.
Город жил предвкушением праздника. Дамы мечтали о том, чтобы превратить мероприятие в кенийское подобие Аскота. Простой пикник постепенно обретал масштабы события едва ли не королевского уровня. Лорд Уорбойз пожертвовал тремя сотнями телят. Члены Женского института не отходили от печей, готовя торты и пироги. Лорд Деламер, взяв на себя обеспечение праздника пивом, послал срочную телеграмму в расположенную в Момбасе пивоварню и получил твердое заверение в том, что требуемое количество напитка будет отправлено в ближайшие дни. Новость о грядущем событии расползалась по окрестностям, и уже владельцы далеких ферм готовили фургоны к путешествию в столицу.
В городе имелось всего лишь четыре портнихи. И спрос на их услуги резко подскочил. В парикмахерских на Мейн-стрит стригли и подравнивали бороды. В школе для мальчиков и католической школе для девочек объявили выходной. По классам прошел слушок, что каждый, кто совершит полет, получит от немецкого графа памятный подарок, миниатюрную модель «Бабочки».
В конце концов водоворот лихорадочной активности захватил и Леона. Отто фон Мирбах пришел к выводу, что справиться с оравой жаждущих прокатиться детишек ему не по силам. Одно дело развлекать взрослых, серьезных гостей, и совсем другое – возиться с отпрысками. В разговоре с Евой граф заметил, что не имеет ничего против детей вообще, но не готов принимать их такими, каковы они есть в реальной жизни, шумными, галдящими, надоедливыми.
– Кортни, я обещал, что научу вас летать.
Леон растерялся. После злосчастной охоты на буйвола Мирбах ни разу не упомянул о данном обещании и вел себя так, как будто окончательно о нем забыл.
– Не будем терять времени. Сейчас же отправляемся на летное поле. Сегодня, Кортни, вы сами подниметесь в воздух.
Сидя в кабине «Шмеля», Леон внимательно слушал графа, рассказывавшего о предназначении, функциях и параметрах работы многочисленных приборов, датчиков, переключателей, кнопок и рычагов. Разобраться во всем сразу было невозможно, но он уже знал приборную панель и обладал некоторыми практическими знаниями, приобретенными в ходе наблюдений за действиями других. Как говорится, глаза глядят, руки делают. Видя, как быстро ученик все запоминает, фон Мирбах усмехнулся и кивнул:
– Ja! Подсматривали за мной! Хорошо. Вы молодец, Кортни, на лету все хватаете.
Граф оказался на удивление хорошим инструктором – внимательным к деталям и, главное, терпеливым. Начав с включения и выключения двигателей, они быстро перешли к рулению при разном ветре – боковом, встречном, заднем. Леон попробовал рычаги, и машина отозвалась на его команды, как будто он управлял лошадью через шпоры и поводья. Получалось неплохо, и все же он удивился и немного растерялся, когда фон Мирбах бросил ему кожаный летный шлем.
– Надевайте. – Леон самостоятельно отвел «Шмеля» к дальнему концу поля. – Нос к ветру!
Он потянул за руль поворота и добавил тяги двигателям левого борта. «Шмель» послушно повернулся носом к ветру.
– Вы хотели летать? Так летите! – прокричал ему в ухо Отто.
Леон недоверчиво посмотрел на него. Лететь? Нет, еще рано. Он не готов. Ему нужно немного времени, чтобы…
– Gott in Himmel![27] – взревел немец. – Чего вы ждете? Ну же, взлетайте!
Леон медленно перевел дыхание, набрал в легкие побольше воздуха и взялся за рукоятки сектора газа. Он двигал их постепенно, вслушиваясь в стук двигателей, дожидаясь их синхронизации. Словно спешащая к автобусу старушка, «Шмель» перешел сначала на рысь, потом на легкий галоп и, наконец, на спринт. Штурвал в руках ожил. Через подушечки пальцев и подошвы ног входило ощущение легкости и абсолютной, но подвластной ему силы. Ветер пел в ушах, и ветру подпевало сердце. Нос пошел в сторону, и Леон вернул его на место движением руля. «Шмель» легонько подпрыгнул. «Рвется в небо, – понял Леон. – Мы оба хотим летать!»
Слева от него граф Отто махнул рукой. Жест был понятен без слов, и Леон осторожно подал рычаг вперед. За спиной у него от травянистой полосы оторвался хвостовой стабилизатор, и «Шмель» побежал еще быстрее. Отто еще только подал другой сигнал, а Леон уже тянул рычаг на себя. Колеса пару раз наскочили на неровности, аэроплан подпрыгнул и больше не стал опускаться. Ощутив отрыв, Леон поднял нос и выровнял его с линией горизонта. Теперь они набирали высоту. Он выглянул – земля уходила вниз. Он летел! Сам! Без посторонней помощи! Только его руки держали рычаги. Только его ноги стояли на направляющих педалях направляющих рулей. Он летел!
Граф одобрительно кивнул и жестами попросил закончить набор высоты и повернуть сначала влево, потом вправо. Маневрировать пришлось одновременно рычагами и педалями, но все получилось, и «Шмель» прекрасно отзывался на все его команды.
Мирбах снова кивнул и, наклонившись, прокричал:
– Некоторые рождаются для неба, с ветром в волосах и звездами в глазах! Похоже, Кортни, вы один из нас.
Сделав над полем широкий круг, Леон стал заходить на посадку. Сбрасывать скорость и одновременно снижаться он еще не научился, и вместо того чтобы поднять нос и дать аэроплану пойти вниз под собственным весом, опустил его. Машина нырнула к земле, еще налету ударилась о полосу и подскочила, как воздушный шарик. Пришлось дать газу, набрать высоту и идти на второй круг.
Граф рассмеялся:
– Вам еще многому предстоит научиться, Кортни. Попробуйте повторить.
Вторая попытка удалась лучше. Поскольку плоскости у «Шмеля» были широкие, посадочная скорость была невелика. Аэроплан пролетел над оградой на высоте в тридцать футов и со скоростью в сорок узлов. Над полосой Леон задрал нос, но посадка все равно получилась жесткая, и у него щелкнули зубы. Тем не менее на этот раз аэроплан не подпрыгнул и остался на земле. Отто снова рассмеялся:
– Хорошо! Намного лучше! Давайте еще.
Ощущение уверенности уже пришло к нему и теперь только крепло. Еще трижды Леон сажал «Шмеля», каждый раз превосходя предыдущую попытку, и последняя получилась просто идеальной, с одновременным касанием земли сразу тремя колесами.
– Отлично! – крикнул граф. – А теперь в ангар!
У Леона кружилась голова. Первый день обучения – и такой успех! Настоящий триумф! А ведь впереди еще много дней.
Он развернул «Шмеля» перед ангаром и собирался перекрыть подачу топлива, но граф покачал головой:
– Нет! Я выхожу, вы остаетесь.
– Как это? Не понимаю, – удивился Леон. – Хотите, чтобы я что-то еще сделал?
– Я обещал научить вас летать и научил. Вперед, Кортни. Лети. Получится или нет, вернетесь вы или разобьетесь – мне все равно.
Граф перебрался через бортик, спустился по стремянке и ушел, оставив Леона одного. Три часа учебной практики, много это или мало? Готов ли он к самостоятельному полету?
Сомнения не уходили, и все же он справился с ними и, сделав над собой усилие, взялся за ручку дросселя. Аэроплан тронулся с места, а Леон вдруг понял, что все наставления и инструкции вылетели из головы, что он совершенно не помнит, что, как и в какой последовательности делать. Подгоняемый ветром, «Шмель» побежал по полосе. Скорость росла постепенно, аэроплан все бежал и бежал, и Леону удалось поднять его в воздух буквально за считаные секунды до столкновения с ограждением. Колеса разминулись с забором на три фута, но он все-таки летел! Бросив взгляд через плечо, Леон увидел графа – тот стоял перед ангаром и, похоже, умирал от смеха.
– Какое своеобразное чувство юмора, – пробормотал под нос Леон. – Ранить парочку буйволов, послать на смерть новичка. И все ради собственного удовольствия. Только бы посмеяться.
Он покачал головой, но в следующее мгновение от злости не осталось и следа, потому что он летел, летел сам, без посторонней помощи, и весь мир принадлежал ему.
Небо было чистое и ясное, за исключением серебристого облачка, висевшего так близко, что, казалось, протяни руку – и дотронешься. Леон положил «Шмеля» на крыло, развернулся и прошел над ним, едва коснувшись колесами белых барашков.
– Так вот чем занимаются ангелы! – воскликнул он. – Вот как проводят время боги! Играют с тучками.
После очередного поворота аэроплан врезался в облако, и Леон на пару секунд ослеп, оказавшись в белесом тумане, а уже в следующее мгновение они со «Шмелем» вырвались к солнечному свету. Он рассмеялся – счастливо, от души – и бросил машину вниз. Земля устремилась навстречу, огромное бурое пространство. Он вышел из пике, едва не задев колесами макушки деревьев. Впереди открылась широкая безлесная пустошь, равнина Ати, и Леон опустился еще ниже. Теперь он несся на высоте тридцать футов со скоростью около ста миль в час. Под колесами в ужасе разбегались стада животных. В одном месте «Шмель» едва не задел правым крылом голову мчавшегося во весь опор жирафа.
Леон поднялся выше и повернул к холмам Нгонг, за которыми виднелись тростниковые крыши Тандала-кемпа. Опустившись пониже, он пронесся над головами парочки африканцев, взиравших на него в немом изумлении. Это были Маниоро и Лойкот. Леон перегнулся через бортик, помахал им, и масаи, узнав его, радостно запрыгали и завопили.
Он искал среди них белое лицо – не любое, но одно, особенное – и, не найдя, испытал острое разочарование и повернул к посадочной полосе. «Шмель» скользил над вершинами холмов, когда Леон заметил впереди, почти на