Выслушав перевод, Ева засияла от радости:
– Пожалуйста, Баджер, скажи, что я пришла просить у нее благословения.
Леон исполнил ее просьбу.
– Благословение ты получишь, – пообещала Лусима. – Дитя мое, я вижу, что у тебя нет матери. Ее унесла страшная болезнь.
Улыбка на лице Евы поблекла.
– Ей известно о моей матери, – прошептала она. – Теперь я верю всему, что ты о ней рассказывал.
Протянув руку, Лусима коснулась ее щеки розовой ладонью.
– М’бого мой сын, а ты будешь моей дочерью. Я займу место твоей матери, которая ушла к предкам. И я дам тебе материнское благословение. Может быть, ты все же найдешь счастье, которое так долго от тебя ускользало.
– Ты моя мать, Лусима Мама. Можно мне, как дочери, поцеловать тебя?
Улыбка Лусимы могла бы, наверно, разогнать ночную тьму.
– Такое не в обычае нашего племени, но я знаю, что поцелуем мзунгу выказывают уважение и любовь. Да, дочь, моя, ты можешь поцеловать меня, а я поцелую тебя. – (Ева робко шагнула в объятия шаманки.) – Ты и пахнешь как цветок.
– А ты – как земля после дождя, – ответила через Леона Ева.
– Твоя душа поет, но я вижу унижение и усталость. Тебе нужно отдохнуть. Отдохните в хижине, которую мы построили для вас. Может быть, здесь, на горе Лонсоньо, твои раны заживут и к тебе вернется прежняя сила.
Служанки Лусимы отвели их к новой хижине, где пахло дымом сожженных трав и свежим коровьим навозом, которым обмазывали пол. Гостей уже поджидали тушеные цыплята, жареные овощи и маниока, а когда они перекусили, рабыни показали им постель из шкур с вырезанными из дерева подголовниками.
– До вас здесь никто еще не спал. Вы будете первыми. И пусть наша радость от встречи с вами будет и вашей радостью, – сказали служанки и оставили пару в покое.
Утром девушки-рабыни отвели Еву к небольшому озеру, пользоваться которым разрешалось исключительно женщинам. После того как она искупалась, ее волосы украсили цветами, а вместо грязного, рваного платья дали свежую неношеную шуку. Хихикая и осторожно прикасаясь к гостье, словно она была дорогой и хрупкой безделушкой, девушки показали, как подворачивать и носить обновку. Получилось что-то вроде римской тоги. Обуви не дали, и Ева босиком отправилась к большому дереву в центре деревни, под которым ее ждала Лусима. Леон тоже был там, и они втроем позавтракали кислым молоком и кашей из сорго.
Потом разговаривали. Ева и Лусима сидели рядышком, переглядывались, держались за руки и, похоже, понимали друг друга без слов, поскольку общались на каком-то ином, не речевом уровне. Иногда Леон чувствовал себя лишним.
– Ты долго была одна, – обронила Лусима.
– Да, я слишком долго была одна, – согласилась Ева и, протянув руку, дотронулась до Леона. – Теперь нас двое.
– Одиночество точит душу, как вода камень.
– Скажи, Мама, буду ли я снова одна?
– Хочешь знать, что ждет тебя впереди?
Ева кивнула:
– Твой сын М’бого говорит, что ты можешь заглядывать в будущее.
– М’бого – мужчина, а мужчины всегда стараются все упростить. Будущее не так однозначно. Посмотри! – (Ева послушно подняла голову и посмотрела в небо.) – Что ты видишь там, мой цветок?
– Вижу облака.
– Какого они цвета? Формы?
– Трудно сказать. И форма, и цвет меняются у меня на глазах.
– Так же и с будущим. У него много форм и оттенков, и оно меняется в зависимости от того, какие ветры дуют в нашей жизни.
– Значит, ты не можешь сказать, что станет со мной и М’бого? – разочарованно, как обманутый ребенок, спросила Ева.
Лусима рассмеялась:
– Я этого не говорила. Иногда темные завесы расходятся, и мне удается заглянуть в будущее. Но я не могу увидеть все.
– Пожалуйста, Мама. – Ева сложила руки перед собой в умоляющем жесте. – Загляни в мое будущее и скажи, обретем ли мы с М’бого счастье.
– Мы совсем недолго вместе и еще плохо знаем друг друга. Может быть, я смогу заглянуть в твое будущее, если загляну в твою душу.
– О Мама! Я так рада!
– Рада? А если я так тебя полюблю, что не захочу рассказывать о будущем?
– Не понимаю.
– Будущее не всегда хорошо. Если я увижу что-то такое, что опечалит тебя, разве ты пожелаешь это услышать?
– Я хочу только, чтобы ты сказала, что мы с М’бого всегда будем вместе и никогда не расстанемся.
– А если я скажу, что вам не суждено быть вместе, как ты поступишь?
– Я умру.
– Я не хочу, чтобы ты умирала. Ты слишком мила и добра. Если я увижу, что вам суждено расстаться, не лучше ли мне солгать, чтобы ты не умирала?
– Ты ставишь меня перед трудным выбором, Мама.
– Жизнь трудна. Ничего определенного нет. Нужно просто жить, принимая с благодарностью каждый день. – Лусима посмотрела в глаза Еве, увидела в них боль и смягчилась. – Вот что я тебе скажу. Вы будете счастливы вместе, потому что ваши сердца соединены, как два растения. – Она провела ладонью по старой лиане, змеей обвившей древнее дерево. – Видишь? Лиана стала частью дерева. Они поддерживают друг друга. Их невозможно разделить. Вот так же и вы двое.
– Если ты увидишь в будущем опасность, предупредишь нас? Предупредишь, Мама?
Лусима пожала плечами:
– Может быть. Если решу, что знание пойдет вам на пользу. А сейчас… солнце уже достигло полудня. Мы проговорили все утро. Ступайте, дети мои. Воспользуйтесь тем, что есть. Будьте счастливы.
Шли дни. Благодаря заботам и вниманию Лусимы Ева постепенно изжила страхи и неуверенность, и жизнь ее наполнилась счастьем и смыслом, о существовании которых она раньше и не догадывалась.
– Я знала, что мы должны прийти сюда, но до сегодняшнего дня не понимала почему. Эти дни, дни на Лонсоньо, ценнее любых бриллиантов. Что бы ни случилось потом, они останутся с нами навсегда, их никто у нас не отнимет, – сказала она Леону.
Прошло пять дней, прежде чем Ишмаэль, сделав полукруг у основания Лонсоньо и поднявшись с лошадьми по южному склону, появился в деревне. Увидев Еву босиком и в шуке, верный слуга пришел в ужас.
– Даме столь благородной и красивой, как вы, не должно уподобляться безбожным дикарям, – упрекнул ее он.
– Шука намного удобнее, – возразила Ева. – К тому же от моей старой одежды остались одни лохмотья.
– По крайней мере, теперь вы будете есть человеческую пищу, а не те помои, что предлагают масаи, – решительно заявил Ишмаэль.
Дни летели, словно в чудном сне. Гуляя, как два ребенка, по сказочным рощам Лонсоньо, Леон и Ева потеряли счет времени. И каждая маленькая радость, что дарил им этот щедрый мир, – крошечная пташка с ярким хохолком или закованный в панцирь грозный жук-рогач – все дальше отодвигала заботы и проблемы другого, внешнего мира. Когда Леон только встретил Еву, она прятала свою истинную натуру за маской церемонности, редко улыбалась и почти не смеялась. Теперь же, вдалеке от условностей и опасностей, оставшись наедине с любимым, она отбросила притворство. Улыбки и смех подчеркивали и дополняли ее красоту. Каждый миг вместе был счастьем, каждое мгновение разлуки отзывалось болью. Просыпаясь утром, Ева в первую очередь говорила себе, что Отто умер и никто не знает, где они скрываются. «Мы в безопасности, – повторяла она, – никто и ничто не встанет между нами».
Когда тщательно оберегаемые Ишмаэлем запасы кофе подошли к концу и он с печальным видом сообщил им сию трагическую новость, они только рассмеялись.
– В том нет твоей вины, о возлюбленный пророка. И этот грех не впишут против твоего имени в золотой книге, – успокоил беднягу Леон.
Тем не менее, удаляясь, Ишмаэль горестно качал головой.
Жители деревни относились к ним с трогательным вниманием и приветствовали неизменной улыбкой. Еве постоянно что-то дарили: то стебель сахарного тростника, то букет диких орхидей, то веер из красочных перьев, то плетеный браслет. И даже Лусима пила из чаши их любви. Каждый день она проводила с ними по несколько часов, делясь своей мудростью и пониманием жизни.
Начались дожди. Лежа по ночам в объятиях друг друга, они слушали монотонный шум воды, перешептывались и тихонько смеялись. Потом дожди прекратились, и Леон понял, что с того дня, как они поднялись на гору по ее северному склону, прошло почти два месяца. Когда он поделился этим наблюдением с Евой, та лишь улыбнулась.
– Зачем ты говоришь мне об этом, Баджер? Пока мы вместе, время ничего не значит. Чем займемся сегодня?
– Лойкот знает одно место на северной стороне, в скалах, неподалеку от водопада царицы Савской, где гнездятся орлы. С давних пор, поколение за поколением, они выводят там свое потомство. Сейчас как раз то время, когда у орлов появляются птенцы. Не хочешь посмотреть?
– О да, Баджер, да! – Ева захлопала в ладоши, как ребенок, которому пообещали праздник по случаю дня рождения. – А на обратном пути можно будет сходить к водопаду и искупаться в его волшебных водах.
– Придется делать большой крюк. Получится целое путешествие в несколько дней.
– Нам ведь некуда спешить.
Им понадобилось три дня, чтобы пересечь гору в самом широком ее месте, – путь преграждали глубокие расщелины и густые чащи, к тому же чуть ли не за каждым поворотом поджидали приятные сюрпризы и чудесные открытия. В конце концов они достигли цели и сели на краю обрыва, любуясь плавно проплывающей внизу орлиной парой, слушая, как перекликаются орлы друг с другом и с птенцами, наблюдая, как старшие приносят в когтистых лапах добычу – кроликов и даманов, обезьянок и мелких птах.
Только вот само гнездо оставалось невидимым из-за выступа, на котором они сидели.
– Я так хотела посмотреть птенцов, – расстроилась Ева. – Лойкот наверняка знает место, откуда их можно увидеть. Спроси у него, Баджер, хорошо?
Вернувшись к ней после долгого разговора с Лойкотом, Леон покачал головой:
– Он говорит, что гнездо можно увидеть с одной скалы, но путь туда труден и очень опасен.
– Попроси, пусть покажет. Лойкот сам привел нас сюда, пообещав, что мы увидим птенчиков. Дал слово – пусть держит.