Чувство это гнездилось у нее где-то в корнях волос, то есть, как только Надежда Николаевна Лебедева начинала испытывать это чувство, она знала, что вскоре в ее жизни последуют изумительно интересные, опасные и загадочные события, и она. Надежда, не сможет спать спокойно, пока не разгадает все криминальные загадки.
— Правильно, Надя, они якобы поклоняются богине зла — львиноголовой Ламашту. Совершенно случайно Шоша — внук Галии — ей об этом проболтался. Видишь ли, бабушка научила его ассирийскому языку и в детстве рассказывала, какой их народ древний. Вот семена, посеянные жрецом, и упали на благодатную почву.
— Из этого следует... — Надежда глядела на тетю Васю блестящими от возбуждения глазами.
— Именно, у древних ассирийцев существовало представление о связи божества со своей статуей. То есть вот построят они храм и там поставят статую, к примеру, своего самого главного бога Энлиля. Так вот если придут враги, завоюют город и увезут статую из страны, то страна может погибнуть.
И знаешь от чего? — Тетя Вася хитро прищурилась. — От потопа.
— Прямо как у нас — Всемирный потоп, — удивилась мать.
— Только потоп этот будет вызван не наводнением с моря, а очень сильной дождевой бурей, которую нашлют злые силы.
— Значит, где статуя, там и божество, — протянула Надежда.
— Они и уперли золотую статуэтку из коллекции! — припечатала мать. — Тут и думать нечего!
— Так-то оно безусловно так, — согласилась тетя Вася, — но все дело в том, что у древних ассирийцев не было никакого культа поклонения львиноголовой Ламашту. Они ее, если честно, как огня боялись и защищались всеми доступными способами.
Для этого был у человека свой бог-защитник, который полагался ему при рождении.
Считалось, что с потерей своего бога человек становится легкой добычей для злых демонов, которые появляются из подземного царства, а также для инкубов Лилу — ночных духов, которые приходят к женщинам и высасывают из них жизненные соки, и суккубов Лилит, проделывающих то же самое с мужчинами. А уж львиноголовая-то всех этих демонов за пояс заткнула бы, потому что она приходила из подземного царства и приносила с собой всевозможные болезни. И чтобы богу-защитнику было полегче, у каждого человека имелся еще свой собственный шеду, в образе человека или зверя, который держал его жизненную силу.
Вот смотрите. — Тетя Вася сорвалась с места, побежала в комнату и вскоре вернулась, держа плоский кусочек обожженной глины. — Это часть оттиска печати ассирийского времени. Человек и его шеду.
На глине слабо выступали рельефные изображения мужчины и зверя, похожего на леопарда.
— Что делать будем? — нарушила Надежда продолжительное молчание.
— Если они украли статуэтку Ламащту, то и таблички тоже у них, — заявила тетя Вася. — Несмотря на ссору, внук Галии придет вечером, чтобы помочь ей закрыть ларек и отнести вещи. Я хочу с ним поговорить.
— Расскажите еще что-нибудь про ассирийцев, — попросила Надежда.
— Ну, — тетя Вася улыбнулась, — по их представлениям земля уподобляется большому перевернутому круглому челну, а небо — твердому куполу, накрывающему мир. Небо сделано из синей яшмы и покоится на основании, в которое вбиты колышки, и привязано небо веревками. Эти веревки и канаты — Млечный Путь.
— Какая прелесть! — воскликнула Надежда, представив воочию такую картину.
— Каждой звезде определено на небосводе твердое место, чтобы ни одна не сбилась с пути. На востоке находится гора восхода, на западе — гора заката, которые заперты на замок, и открыть замок может только Солнце — Шамаш по-ассирийски, — что оно и делает каждый день утром и вечером соответственно.
— Очень интересно, — начала мать, — но невозможно себе представить, чтобы взрослые люди в здравом уме могли в такое верить.
— А жрец им про это и не рассказывает, он больше напирает на львиноголовую Ламашту.
— Чувствую я, что дело нечисто! — воскликнула Надежда.
В трубке потянулась череда длинных гудков. Макс уже готов был дать отбой, когда наконец послышался щелчок и старческий голос проскрипел:
— Алле?
Не веря своим ушам, Макс узнал здорово постаревший, но все же незабываемый голос Зинаиды Викентьевны — только она так тянула гласные. Макс готов был расцеловать старуху, если бы не разделяющее их расстояние.
— Зинаида Викентьевна! — крикнул он как можно громче: она неважно слышала еще пятнадцать лет назад, но ни за что не хотела в этом признаться.
— Кого? — переспросила старуха. — Здесь таких нет!
— Леню! — заорал Макс еще громче. — Маркова Леню! Скажите, Максим Белов!
— Кого? — снова переспросила старуха, теперь Макс готов был ее убить.
— Лени Маркова нет? Скажите, Максим Белов спрашивает!
— Леню? — Зинаида наконец разобрала. — Леня здесь... Ленечка! Тебя к телефону... Как — нету? Вот же ты... Тебя какой-то Белов спрашивает...
На какое-то время в трубке воцарилась тишина, а потом раздался голос Леньки, знакомый, но удивительно настороженный:
— Максим! Это правда ты?
— Ну я! А ты что — не узнаешь меня?
— А какого цвета были лапы у Робсона?
— Белые, — нисколько не задумываясь, ответил Макс, — черный он был, как Поль Робсон, только лапы белые.
— Максим, и правда ты! — Голос Леньки стал не таким напряженным. — А я тут, понимаешь, в таком водовороте — всего пугаюсь. К телефону не хотел подходить, только когда узнал, что ты... Я вообще-то в этой квартире редко бываю, сейчас ненадолго зашел...
— А у меня только этот номер и был, значит, такая наша судьба была — пересечься...
— А ты сейчас в Питере? По делам, что ли?
— Можно сказать, что и по делам, — осторожно ответил Макс.
— Ты извини, — замялся Ленька, — мне, понимаешь, бежать надо, у меня и правда дело серьезное.., земля под ногами горит.
Скажи, как позвонить тебе?
— Ха! — ответил Макс. — Мы с тобой, похоже, в одинаковом положении. У меня тоже земля под ногами горит, и даже звонить мне лишний раз небезопасно. Ленька, мне очень нужно.., давай встретимся в том месте.., помнишь, где на льду играли?
— Где ты меня из проруби вытащил? — проговорил Леня очень серьезно, поняв намек — дело у Макса такое важное, что он даже сослался на то, что Леонид обязан ему жизнью. Такое другу лишний раз напоминать не будешь, если совсем не припекло!
— Все понял, через полчаса успеешь?
— Успею, — коротко ответил Макс.
На набережной Фонтанки встретились два человека, не видевшие друг друга пятнадцать лет. Один — по-западному небрежно элегантный, в мятых свободных джинсах и легкой куртке, серая английская кепка на рыжих волосах, но весь этот европейский стиль подпорчен пятнами красноватой глины; видно, что господин где-то хорошо приложился к российской землице, приобщился, так сказать, к корням. Второй — похудее и порке в плечах, одет нарочито незаметно, в полинялые джинсы и неброский свитер.
Встретились, обнялись, отстранились, чтобы рассмотреть друг друга, сличить с прежним, смириться с переменами.
— Отлично выглядишь, Максим! Свободный мир явно пошел тебе на пользу! — Маркиз смотрел на старого друга, чуть склонив голову набок. — Только откуда эта грязь на фирменном барахле? Валялся в канаве по пьяному делу?
— В канаве, твоя правда. Только не по пьяни, Ленечка, а от снайпера прятался, жизнь свою спасал. В таком положении не то что в канаву — в дерьмо плюхнешься, не раздумывая.
— Ну-ну, — вздохнул Маркиз, — раз ты в таком виде, то делаю вывод — тебе даже переодеться негде. Чего стряслось-то? Приехал туристом, завели в подворотню, набили морду и отняли бумажник?
— Ты, мой милый, плохо обо мне думаешь, — укоризненно проговорил Макс. — Разве я похож на человека, который пойдет с неизвестным злодеем в подворотню? И уж тем более я не похож на человека, у которого так просто можно отнять бумажник.
— Это верно, — кивнул Маркиз, приглядевшись к другу — широкие плечи, развитые мускулы, в хорошей форме, в общем.
— Приехал я в Россию не как турист и не на родные осины поглядеть, уж извини, — Макс говорил очень серьезно, — приехал я по делам. Приехал я, сопровождая выставку «Ассирийское наследство». Знаешь про такую?
Леня смотрел на Макса сузившимися глазами и думал: «Что это — подстава? Вдруг откуда-то прямо на голову сваливается Максим Белов, с которым мы не виделись пятнадцать лет, и сразу же начинает разговор про ассирийскую статуэтку! Так не бывает...»
— Вот смотри... — Макс достал визитку и еще какие-то документы. — Я — ответственный за безопасность коллекции. Нанял меня лично сам господин барон Гагенау.
«Самое милое дело, — думал Маркиз, — появляется друг, с которым мы давно не виделись, просит помощи, я веду его в свою квартиру, про которую никто не знает, и — конец, через пять минут приезжают туда люди заказчика и наша с Лолой песенка спета. Но есть два момента: во-первых, Максиму совершенно лишнее было заговаривать про Ассирийское наследство», а во-вторых, если они знают телефон квартиры, то, стало быть, знают и адрес. И тогда вовсе незачем подсылать Максима ко мне — просто приезжай да бери нас с Лолой тепленькими..."
— Что ты молчишь? — спросил Макс. — Ты мне не веришь?
Леня поглядел на мутную воду реки Фонтанки. Вон там, ближе к тому берегу, была тогда та злополучная прорубь.
Что ж, долги надо платить, даже если это связано с риском для жизни. Ведь тогда зимой Максим тоже рисковал: лед мог треснуть, и тогда они утонули бы оба.
— Ну вот что, — решительно начал он, — будет у нас долгий разговор. В кафе или ресторан в таком виде не пустят. — Он показал на пятна грязи у Макса на рукаве. — А в какую забегаловку пустят — там поговорить спокойно не дадут. К тому же ни тебе, ни мне сейчас светиться в городе, я так понимаю, незачем.
— Правильно понимаешь, — кивнул Макс.
— Значит, по русскому обычаю, берем бутылку водки, жратвы всякой и идем ко мне.
— Отчего же водку, а не коньяк, к примеру? — рассмеялся Макс.