Он сам осёкся, видимо, вспомнив, что я его понимаю.
Товар. Мы — рабы, живой товар. Не заложники, не ценные пленные, а рабы, или, того хуже — доноры органов. Я решил пока не говорить об этом Самире, зато вспомнил о ней.
— Ляо, будь другом, не надевай на неё мешок после еды.
— Ладно, — хмыкнул Ляо, сунул мне фляжку воды и поднял Самиру.
Некоторое время она продышалась, разглядела кабинет, размяла освобождённую руку.
— Merci, — сказала она и продолжила на французском, обернувшись ко мне. — Je ferai le portrait d’une Française pour que ce soit plus facile à dire (Я решила изобразить француженку, чтобы нас не поняли). Avez-vous pu trouver quelque chose (Удалось что-то выведать)?
— Peu. Ils sont emmenés en Utopie. Ce n’est qu’un artiste, je l’ai persuadé d’organiser une émeute, mais il a très peur des propriétaires. J’ai également demandé de vous laisser sans sac. (Немного. Везут в Утопию. Он всего лишь исполнитель, я уговаривал устроить бунт, но он очень боится хозяев. Ещё я попросил оставить тебя без мешка.)
— Merci! On peut parler! (Спасибо, мы сможем говорить!)
— Вы же вроде бы русские, почему она разговаривает по-французски? — нахмурился Ляо. — Скрываете что-то? Учтите, будете секретничать — перестану кормить!
— А долго ещё плыть, дедушка Ляо? — осведомился я.
— К завтрашнему обеду причалим, — нехотя ответил он. — Руку давай!
Решил не сопротивляться, да и руки на этот раз связали неплотно. То ли потому, что поняли, что я не собираюсь нападать, то ли потому, что цепочка действовала и так. Только погас свет и захлопнулась дверь, Самира зашептала.
— Эльдарчик, спасибо тебе большое, спасибо, я не знаю, что бы делала без тебя…
— Перестань. Всё нормально.
— Что, что ещё он сказал?
Я коротко пересказал всё, что удалось выведать, а заодно про свою попытку развязать цепочку.
— Значит, кричать бесполезно?
— Ага, — кивнул я. — Цепочка всё блокирует.
— Спасибо! Спасибо, что хоть попытался. Обнять бы тебя…
— Да, это было бы полезно. Снимает стресс. Слушай, где ты так хорошо научилась азбуке Морзе?
— Какой азбуке?… А, ты про код Герке! Это в обязательной программе было в одной из школ… не помню, где тогда был папенька, наверное, ещё в Абиссинской Федерации. Ты знаешь… — начала она и вдруг замолкла. — Помнишь, ты…
— Что?
— Да нет, ничего.
— Умеешь же наводить интригу. Чего?
— Потом расскажу. Давай попробуем уснуть?
Больше говорить нам всё равно не дали — вскоре спустился сын капитана с ружьём, скинул портки и завалился спать на третьем матрасе, в метрах трёх от нас, пробормотав:
— Wǎn’ān, — что означало «спокойной ночи».
Вырубился я на удивление быстро — возможно, это было остаточное влияние транквилизатора. Утром после кормёжки, питья и иных процедур Ляо сообщил.
— Всё. Через час причаливаем. Надеваю мешки.
Снова противный, раздражающий привкус ткани во рту. Самира успела сказать:
— Я буду подавать сигналы!
Я замолк. Не надо думать, что я смирился с поражением, всё это время я обдумывал планы побега, просчитывал ситуации. На некоторое время наступила кромешная тьма, после — долгожданный скрип люка. Снова куда-то потащили по лестницам, под утреннее солнце. Дул лёгкий солёный ветер, слышались крики чаек и шум волн.
— Прощайте, — услышал я голос Ляо.
— М-мм! — промычал я в ответ.
Теперь я слышал голоса на совершенно незнакомом наречии, архаичном, явно аборигенном, с щёлкающими согласными. Нас кинули куда-то на что-то, похожее на сани и волокли по песку и кочкам, примерно как мы волокли сутки назад наш драгоценный груз. Шум моря стих, зато других звуков становилось всё больше. Сперва послышались десятки голосов — разных, на разных языках, в том числе и на знакомых, следом к ним прибавился шум вполне привычных мне, человеку из цивилизации, двигателей.
Вокруг явно был какой-то город или посёлок. Наш путь вскоре закончился — нас сгрузили, как мешки с картошкой, под какой-то навес, повозились с цепочками, видимо, привязывая их к крюкам, затем вытащили кляп. И я наконец-то увидел местность.
Пара длинных не то бараков, не то быстровозведённых глинобитных домиков вдоль неширокой улицы. На одном из них была вывеска с надписями на трёх языках, среди которых виднелось «Kafe». Ходили группы аборигенов в национальных одеждах. Виднелись три пыльных джипа — два стоящих и один медленно проезжающий мимо.
И мы — пять человек, сидящих под крытым соломенным навесом лицом к данной картине. Помимо Самиры, здесь сидел белокожий мужчина лет тридцати с небольшим, слегка полноватый, в изношенной одежде и очках, которые выглядели чудом уцелевшими. А слева сидели двое смуглых ребят, не то арабов, не то персов. Один был моложе меня, второй — лет сорока.
— Do you speak English? Sprechen Sie Österreichisch? Sprechn sie Norvegen? — спросил он.
Думаю, эти фразы в переводе не нуждаются. Правда, что за «австрийский» язык — для меня была загадкой, эволюцию немецких языков я как-то упустил, хотя до этого слышал и про баварский, и про прусский. Но он до удивления был был похож на самый чистокровный немецкий. А вот местный норвежский был каким-то лютым вариантом скандинавско-норвежского эсперанто, что понять я его бы не рискнул. А вот Самира, похоже, его знала:
— Ja, sege jer!
Ответил и я.
— Yes, I speak. Ich spreche sehr schlecht (Говорю, но очень плохо).
— О, отлично! — он перешёл на английский. — Меня зовут Беар Гриллс, я писатель, историк, ведущий… Я давно занимался тайной серебряных драконов, вы знаете, что это?
— Не знаю, к сожалению.
Имя и фамилия человека, как и лицо, как и род деятельности показались мне смутно знакомыми. Неужели тоже реликт? Что-то мне в последнее время на них везло.
— Ну как же… Это якобы одомашенный племенами нгатри и пинтупри вид реликтового серебристого дракона. Самого крупного на материке, до трёх метров в длину. Больше только малые антарктические и великие антарктические!
Самира, похоже, уловила часть беседы и включилась, используя норвежский. Мне удалось разобрать и перевести слова:
— Новости… драконы вылетели… Камчатка.
— Что⁈ Неужели⁈ — глаза учёного округлились, он задал пару вопросов на норвежском, из которого я услышал «долетели»?
— Последний раз мы видели новости уже почти трое суток назад, — вклинился я.
— Мы вылетели из Дарвина, ну, вы знаете, колония на севере, в понедельник. Мой геликоптер сбили в трёхстах километрах к югу от Тярака… Полёт в этих краях — это всегда лотерея. Затем пятеро суток меня везли. Дважды передавали из рук в руки. Знаете, у них какие-то самодвижущиеся повозки вроде дисколётов, никогда не встречал! И вот вторые сутки я здесь.
— Что это за место? Рынок рабов?
Слово «невольничий» на английском я забыл. Да и вопрос был несколько наивным — всё было понятно и так. Словно в подтверждение моих слов из-за стенки выглянул и злобно взглянул на меня один из тех самых парней, который был среди нападавших в джипе. Его рука была обмотана бинтами и тряпками. Именно он тащил Самиру, и именно его удалось поджарить. Получается, он всё это время сопровождал нас, сопровождал свой ценный груз.
— Да, разумеется. Это главный рынок так называемой Республики Утопия. Которая не признаётся ни одним цивилизованным государством, кроме, кажется, Зимбабве и…
Тут подсказала Самира:
— Социалистическая Республика Швабия.
— Да-да, она. В общем, северо-западное побережье Оранжевого Моря. Сюда периодически делают рейды ваши, русские, и очень редко — израильтяне. Но местные очень быстро меняют дислокацию, то уходят глубже в буш, то выходят к побережью…
— То есть шансы, что нас будут здесь искать — минимальны?
Гриллс кивнул.
— Абсолютно точно.
— Что вам ещё известно?
— Нами, насколько я понимаю, владеет частная военная компания «Серые Кхмеры» из Сиама. Они работают под прикрытием рыбных промыслов, заодно приторговывают собранным у контактных аборигенов.
В этот момент я вздохнул с небольшим облегчением. Мне вспомнилось сказанное во сне моим собеседником, доктором Кастелло, который предположил, что меня схватила Восточная клика и японские военные из Южной Полусферы Великого Процветания. Получается, это не было правдой. Получается, я говорил во сне с придуманным самим собой персонажем, а вовсе не с кем-то, обладающим способностью проникать во сны.
Либо, поправил я сам себя — собеседник всё же был настоящим, но сознательно запугивал меня или вводил в заблуждение.
Я перевёл рассказанное Самире, затем продолжил диалог.
— У нас похожая история. Наш вертолёт разбился на севере Нового Израиля.
Коротко пересказал нашему собрату по несчастью нашу историю, начиная от Новой Бессарабии, опустив подробности миссии, информацию про груз и про тот странный плотоядный цветок. Про последний я до сих пор не рассказывал даже Самире.
— А кто эти несчастные? — я обернулся к смуглым парням и на всякий случай сказал. — Салам Алейкум!
— Алейкум Ассалам, — хмуро отозвались они, а старший ещё и добавил: — Сохили Устахонхои.
И кивнул куда-то назад. Это было названием персидской колонии далеко на западе, насколько я мог помнить. Гриллс вздохнул.
— Несчастные плохо знают местные языки. Они здесь ещё дольше, чем я. Судя по всему, их волокли через весь материк.
— И кому нас продадут, вы можете предсказать?
— Вы же с вашей дамой сенситив-мэны? Я тоже. Точно не уверен, но предполагаю, что наш работорговец занимается исключительно сенсами.
— Сенсами? Я ничего не чувствую.
Гриллс позвенел цепочкой.
— И я тоже. Но тут практически все сенсы, и слуги, и даже двое наших немногословных друзей по несчастью — тоже. Так что вы вполне подходите под их категории товара. Правда, как это согласуется с тем, что всё ваше попадание сюда — цепочка случайностей…
Я кивнул.
— То же самое хотел сказать. Аборигены, которые сбили наш геликоптер, вряд ли были связаны с теми, кто нас похитил.