Наконец, настала очередь большого ящика. Для начала на арену выплыла Сонька. В свете цветных прожекторов перья ее светились форменным нимбом. Сама
Сонька — маленькая, ладная, воздушная какая-то — не ступала даже, а именно плыла.
— София-я-я Савченко! — заорал Вовка-шпрех.
Барабанщик тут же выдал километровую дробь. Ипсиланти медленно открыл крышку. Униформисты, подхватив ящик, понесли по кругу, показывая зрителям, что в нем ничего нет, после чего опять установили в центре манежа. И Сонька, грациозно помахав зрителям рукой, вошла внутрь. Крышка захлопнулась. Для большего впечатления Ипсиланти набросил на ящик что-то вроде черного савана и отступил в сторону. Общий свет погас. Только два прожектора, перебивая друг друга, ерзали по ящику. Барабанщик подавился собственной дробью. Зал затаился. Ипсиланти торжественно застыл, как гипсовый памятник девушки с веслом, но без весла. И, наконец, победно взмахнув рукой, сдернул саван и распахнул ящик. Соньки в нем не было.
Публика многотысячным вдохом, казалось, выкачала из цирка весь воздух. Антошка, изображая на лице ужас, хватался за голову и разводил руками. Потом вытащил на арену за ухо меня. Мне тоже пришлось удивляться и кривляться, изображая высшую степень изумления. Отогнав нас коротким жестом, Ипсиланти поднял руку, и зал опять затих. Барабанщик заново закатил дробь. А в ту секунду, когда иллюзионист распахнул ящик, чтобы вернуть ассистентку миру, оркестр, не удержавшись, так грянул победный марш, что дрессировщик Коля Секвойский потом до утра не мог успокоить своих тигров.
Но Соньки в ящике не было.
IV. Короткое замыкание
Вот и дождь пошел. Странно. А еще говорят, что в раю дождей не бывает. Еще как бывает.
Яблоки заблестели из травы свежевымытыми зрачками. Переполненная дождевая бочка за окном потемнела, отражая мрачное небо, и стала сильно напоминать черный блестящий люк в преисподнюю. Заглянув в него, — отшатнулся, не узнав собственного отражения. Земля, крепко притянутая к небу нитями дождя, болталась, как на стропах парашюта. А дыра в заборе свистела прорехой во времени, остановкой во времени, моей остановкой в маленьком раю, так и не затронутом историей.
— Антракт, — шептал я сам себе. — Антракт.
Это и впрямь был антракт в моем странном спектакле. Спектакле, где не было ни начала, ни конца, ни какого-нибудь понятного порядка действий. Спектакле, в котором, как я думал, мне выпало играть роль странника во времени. В исчезнувшем времени.
— Антракт! — заорал Вовка-шпрех. — Антракт!
Антошка, сообразив, что произошла заминка, надвинул шляпу и попытался отвлечь публику собственными фокусами, глотая шарики и доставая их затем из многочисленных карманов своих широченных штанов. Но публика на него уже не реагировала. Все смотрели на черный ящик, вокруг которого продолжал суетиться Ипсиланти. Он тупо совал голову в ящик, что-то внутри переставлял местами, хлопал крышкой и шептал заклинания. Соньки, однако же, и след простыл.
— Антракт! — продолжал сотрясать воздух Вовка-шпрех, догадавшись, что публику может хватить коллективный удар. — Антракт! По техническим причинам! — И, не выпуская из рук микрофона, выталкивал иллюзиониста с манежа вон. Что было непросто, потому что Ипсиланти прирос к арене, как будто его в нее вбили копром.
Публика, ударенная током небывалого эмоционального напряжения, тоже продолжала сидеть, уставившись в центр арены. Тогда сообразительный электрик Семеныч двинул вниз рукоятку рубильника. Свет начал быстро гаснуть. Зрители ринулись к проходам, давя в темноте друг друга. Билетеры и все прочие сотрудники, включая артистов, получили по внутренним телефонам строгий приказ: всех выпускать, но никого не впускать. В результате чего еще не отошедший от вчерашнего дрессировщик Коля Секвойский чуть было не выпустил из клеток своих тигров. Откуда-то появился отряд милиции особого назначения и перекрыл входы. Из фойе вдруг донесся одинокий истошный вопль:
— Уби-или-и! Девку убили!
Но вопль был немедленно погашен расторопным сотрудником.
Возмущенная публика, завидев высунувшегося в фойе Вовку-шпреха, немедленно стала хватать его за грудки.
— Спокойно, граждане! — взмолился Вовка. — Антракт продолжается. Идите в буфет. Там есть бутерброды с семгой.
— Сам иди! — напирала активная старушка, прижимая к подолу перепуганного малыша. — Или девку покажь, или деньги верни. Фокусник.
— Я не фокусник, — обиделся Вовка. — Я шпрехшталмейстер!
— Хто?! — побагровела старушка. — Хто ты сказал? Ишь, понаехали тут. — И, набрав побольше воздуха, каким-то особым бабьим фальцетом сызнова запустила в потолок: — Уби-и-ли-и!
— Господа казаки! — заорал невесть откуда взявшийся настоящий казак в папахе и с шашкой на боку. — Господа казаки! — заорал он, хотя ни одного казака, кроме него самого, в цирке не было. — Все на круг! Требуем представителя власти! — И схватился за шашку.
Явно назревал стихийный митинг. Первые ораторы уже взгромоздились на лоток с мороженым. Наиболее любопытные влезли на стойку буфета, давя бутерброды с красной рыбой и сырокопченой колбасой. Слухи, один невероятнее другого, начали проникать за стены цирка, где тоже постепенно собирались любопытные. Что-то надо было делать. И тут находчивее других оказался директор нашей программы Костиков. Ворвавшись в радиорубку, он включил микрофон, и на весь цирк разнеслось буквально следующее:
— Внимание! Срочное сообщение! Цирк заминирован! Цирк заминирован! Просьба соблюдать спокойствие и срочно покинуть здание. Собаки уже на подходе.
К чему Костиков приплел собак, он, наверно, и сам не понял. Но это подействовало. Фойе начало пустеть. Последние зрители, пользуясь тем, что буфетчицы в страхе разбежались, прихватывали с собой раздавленные бутерброды. И только казак до последнего хватался за шашку, пока ему не пригрозили, что отберут коня в фонд конного аттракциона братьев Магомадовых. Тут уж у казака глаза на лоб полезли. Он-то помнил, что на такси приехал.
А в манеже уже работал срочно прибывший знаменитый следователь, начальник отдела по борьбе с исчезновениями полковник Иванов с двумя помощниками — угрюмым детиной, больше похожим на сантехника, чем на оперативника, и суетливой девицей, которая, как потом оказалось, проходила практику, тренируясь на исчезновениях людей. С ними же прибыл прапорщик-собаковод с овчаркой по кличке Фомка.
Полковник Иванов был знаменит тем, что в прежние времена вылавливал по Москве неправильно мыслящих, а после того, как все поменялось, неправильные стали правильными и наоборот, возглавил отдел безопасности известного коммерческого банка “Виадук”. Впрочем, “Виадук” вскоре лопнул по не совсем зависящим от “Виадука” причинам, был переименован новыми собственниками в “Акведук”, а Иванов вернулся к оперативной работе, получив повышение в звании.
Что же касается исчезновения людей, на чем неустанно тренировалась практикантка, то с этим все было хорошо. В том смысле, что людей в последние годы пропадало немало. Воровали детей, банкиров, журналистов, бездомных. Или, как многие уже думали, дело не в воровстве, а в чем-то другом. Люди, в конце концов, не деньги — миллионами не своруешь. Однако же они исчезали, как в черной космической дыре. Бесследно. Правда, цирковых артистов пока в этом списке не было. Как и черных ящиков.
Полковник согнал на арену артистов, ассистентов, униформистов и прочий обслуживающий персонал, включая электрика Семеныча и вахтершу Клавдию Петровну, которая почему-то явилась с бутылкой воды и маленькой иконкой святой великомученицы Татианы, пострадавшей, как известно, за любовь. И все, затаив дыхание, следили за тем, как Фомка под наблюдением прапорщика-собаковода обнюхивает черный ящик Ипсиланти. Она кинулась было нюхать зеркальное нутро, но быстро убрала морду — то ли собственное изображение не понравилось, то ли увидела такое, чего видеть не надо. Зато подробно и с интересом обнюхала ножки, крышку, вяло тявкнула на девицу из кордебалета и, наконец, уселась рядом с ящиком, виляя хвостом, как авторучкой, будто расписываясь в собственной несостоятельности.
— Ничего не понимаю! — объявил прапорщик-собаковод, видя бесплодные потуги собаки. — Чтобы Фомка след не брала — так не бывает. Она даже через насморк след берет.
— Вы ей мяса дайте, — посоветовал Коля Секвойский. — Без мяса животные не работают. Пока тигру мяса не дашь, он хрен вам на тумбу залезет.
— Где купальники шьете? — поинтересовалась практикантка у облаянной танцовщицы.
— А может, из него какой тайный ход есть? — заподозрил Сантехник. — Бывает, что и стояк не туда ведет.
И полез, дурак, под ящик.
Но тайного хода не оказалось. В самом манеже тоже никаких отверстий не наблюдалось. Иванов, уже всерьез заподозрив неладное, стал опрашивать собравшихся: кто и что видел или слышал? Но те, кто был на арене, как выяснилось, видели одно и то же. Они видели, как Сонька вошла в ящик, а потом видели, что она оттуда не вышла. После чего грянул победный марш.
— А что я должен был играть? Вальс? — оправдывался капельмейстер
Ясикович. — Нам положено марш, мы марш и играем. Нам за это деньги платят. Хотя, с другой стороны, гражданин следователь, это такие деньги, что почти не деньги. — И, придвинувшись поближе к Иванову, доложил: — А Секвойский ворует у тигров мясо и меняет на водку. Поэтому они на тумбу и не лезут.
— Дьявол! Дьявол это! — вдруг возопила Клавдия Петровна. — Говорила я этому еврею! Говорила! Разве ж можно божий мир переделывать? — И принялась кропить ящик из бутылки.
— Ипсиланти не бывает еврей, — почему-то обиделся Ясикович. — Ипсиланти бывает грек.
— Наверно, короткое замыкание, — встрял электрик Семеныч. — Если изоляция слабая, точно замкнуло. А когда замкнет — мало не покажется.
— Какое замыкание? Там даже проводов нет, — высказался Вовка-шпрех.