— А меня зовут Стас, — откашлявшись, сообщил мой спутник.
— Очень приятно, — кивнула девушка равнодушно, но вдруг задержала на нем взгляд. Он широко улыбнулся. — Расследуете убийство? — сев и закинув ногу на ногу, спросила она. — Идиотская история.
— Почему идиотская? — поинтересовалась я.
— Потому что идиотская. Тагаев не убивал.
— Откуда у вас такая уверенность?
Она с усмешкой взглянула на меня.
— Я хорошо знаю Тимура. Очень хорошо. Какой смысл убивать эту дурочку? А если бы смысл был… поверьте, Тимур избавился бы от нее, не попав в историю.
— Но попал.
— Да, поэтому я и называю эту историю идиотской.
— Если я правильно поняла, вы считаете, что…
— Я бы подумала, — перебила она, — что в дом влезли грабители, которые понятия не имели, кто такой Тагаев. Но, говорят, ничего не украли. Ее убил какой-то псих. Просто потому что псих. По-другому не получается.
Я внимательно посмотрела на девушку и вдруг подумала: «А почему бы и нет? Мы ищем связь, потому что на первый взгляд она очевидна: подруга недавно почившего мафиози, которую душат в собственной квартире. Криминальные разборки. А если нет?»
— Вы дружили с Гавриловой? — спросила я.
— Как вам сказать… Работали вместе. В «Пирамиде». Теперь у меня свое кафе. Приходите, вам понравится. Живая музыка. Тут недалеко, на проспекте, называется «Ветер странствий». Впрочем, не это вас интересует. — Она вновь усмехнулась. — Настю я не особенно жаловала. Дура, жадная, к тому же наркоманка.
— Гаврилова? — не удержалась я. Признаться, ничего подобного в записях Артема не было.
— Гаврилова, — кивнула Алла. — Думаете, что ее Мишка взаперти просто так держал? Она же по наклонной катилась. С морфия на героин. Вот он ей и устроил палату № 6 на дому. Странная штука жизнь. Такой мужик, как Молчун, и вдруг запал на какую-то дуру, которой цена две копейки в базарный день. Носился с ней, точно она дитя малое, человеком сделать пытался. Только Настьке все не в прок.
— Возможно, она его просто не любила, — заметила я.
— Это точно. Она никого не любила, разве что деньги, потому что наркоту бесплатно еще никто не раздает. Ее тянуло к помойке, и дорогие тряпки или квартира ничего не меняли.
— А как же эта история с художником?
— История с художником лишь подтверждает мои слова. Угробила хорошего парня. Сначала к наркоте его приохотила, потом и вовсе…
— По-вашему, он покончил жизнь самоубийством?
— Не знаю. Болтали всякое. Наркота стоит денег, а он «подающий надежды», но отнюдь не богатый. Молчун денег ей не давал, знал прекрасно, на что они пойдут, так что, думаю, задолжал художник немало. Он ведь квартиру собирался продать. Настя покупателей искала, меня спрашивала, ведь он в ближайшее время мог стать бомжом. Но…
— Кредиторы редко убивают, предпочитают вернуть свое.
— Не знаю, может, в самом деле Молчун, но я в этом очень сильно сомневаюсь. Парень погиб, а Настю Молчун заставил лечиться. Ну она с наркоты перешла на водку. Когда Молчуна убили, Настя из «Пирамиды» не вылезала. У меня там девчонки знакомые остались, перезваниваемся. Тимур не убивал, — сказала она. — Все это чушь. Менты глупости болтают, потому что работать лень и настоящего убийцу искать тоже неохота. А вы должны, вы ведь ему человек не чужой. Правильно? — Она посмотрела без намека на язвительность, скорее с суровостью, и продолжила:
— Ну а я… любая помощь…
— Вы считаете его своим другом? — влез Стас, которого, в общем-то, никто не просил открывать рот.
— Другом? — усмехнулась она. — Нет, не другом… — Она одарила меня весьма красноречивым взглядом, поднялась и, не прощаясь, ушла.
— Извини, — кашлянув, пробормотал Стас.
— Да ничего, — милостиво отозвалась я. — В следующий раз старайся больше молчать.
— Между прочим, общеизвестно, что мафиози не склонны к моногамии, и такая девушка, как ты…
— Будешь надоедать, отправишься в гостиницу, — перебила я, он затих, что позволило мне выпить чашку кофе с удовольствием.
Итак, сведения, полученные мной, плохо стыкуются между собой. С одной стороны, жертва любви мафиози, с другой — наркоманка, которой не терпится оказаться на помойке. Допустим, истина где-то посередине, но что это дает мне? Я вдруг вспомнила выражение лица Аллы и досадливо поморщилась. Что ж, вкус у Тагаева неплохой, это следует признать. Кажется, девушка влюблена в него до сих пор. Интересно, ее преображение из танцовщицы во владелицу кафе произошло с его помощью? Впрочем, это не мое дело.
Я позвонила Артему и попросила уточнить сведения о возможном пристрастии убитой Гавриловой к наркотикам, знать не зная, зачем мне это надо. «То, что Тимур оказался замешанным в убийстве, это случайность или все-таки спланированная акция?» — думала я, шагая к машине. Алла права, в этом деле действительно много несуразностей, если, конечно, отмести версию о том, что Тимур действительно убил девушку в пьяном угаре. Как-то мне довелось присутствовать при вспышке его гнева. До убийства не дошло, но впечатление осталось незабываемое. Он был раздражен, очень возможно, больше чем просто раздражен, и в тот момент испытывал к женщинам самые недобрые чувства. К тому же был сильно пьян, а девушка могла сама, того не желая, спровоцировать его.
Я с тоской пнула колесо своей машины. Может, Тимур поэтому и не хотел моего вмешательства в расследование, чтобы не открылась эта неприглядная истина? Довольно глупо. Нет, я не хочу видеть его убийцей. Очень не хочу. Допустим, это все-таки чей-то хитрый ход… иди идиотский, как выразилась Алла. Впрочем, почему идиотский, раз Тагаев в тюрьме? Возможно, это и было целью. И то, что выглядит это преступление столь дурацки, только на руку заказчику.
— Может быть, откроешь машину? — услышала я. Я открыла. Стас плюхнулся на сиденье и заботливо спросил:
— Тебя огорчили ее слова?
— Что? А, нет. Ты же сам сказал, ждать моногамии от мафиози довольно глупо.
— Я рад.
— Чему?
— Твое отношение к этому говорит о том, что он тебе, в сущности, безразличен.
— Просто я не ревнива.
— Глупости. Когда любишь по-настоящему, ревнуешь даже к солнечным лучам.
— Это как? — удивилась я.
— Они, а не мои руки касаются твоего лица, — улыбнулся Стас. — Как видишь, я романтик.
— Идиот ты, прости господи, — покачала я головой и наконец-то тронулась с места. На «идиота» он совершенно не обиделся и тут же принялся трещать:
— Знаешь, в работе следователя, безусловно, есть свои плюсы. Постоянно узнаешь что-то новое…
— Ага. С людьми общаешься, часто бываешь на воздухе.
Он засмеялся и спросил:
— Где ты этому научилась?
— Чему?
— Ну… задавать вопросы и вообще… У тебя это получается, как у заправского сыщика.
— Ты мне льстишь.
— Нет, серьезно. Какое у тебя образование?
— Ниже среднего.
— Я серьезно. Что, так трудно ответить?
— Юридическое.
— Тогда понятно. А в милиции работала?
— Год.
— А потом стала пресс-секретарем?
— Да, выдвинули из рядов за ум и смекалку.
Я притормозила возле супермаркета. Стас поинтересовался:
— Куда мы?
— Вот сюда. У Сашки кончились консервы.
— Если здесь найдется фасоль, я приготовлю такое блюдо, пальчики оближешь.
— Ты еще и готовишь? — усмехнулась я.
— Я живу один с семнадцати лет, поневоле научишься. А почему ты не спросишь, где я учился?
— Мне неинтересно. Если ты хороший человек, так какая разница, что ты там закончил, а если жулик, правды все равно не скажешь. А вранье чего слушать?
— Ты меня подозреваешь? — вроде бы обиделся он.
— А ты как думал?
— Я думал, тебе прекрасно известно, какие чувства движут мною. По-твоему, если мужчина хочет помочь женщине, попавшей в беду…
— В беду попал ты. Это тебя ребята обещали на куски разрезать. Я-то при чем?
— Не могу понять, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно. Лично я вижу ситуацию так: ты принцесса, которую окружают злобные недруги, а я твой верный рыцарь…
— Я слышала, что поляки страшные бабники, но чтоб дураки…
— Я литовец.
— Тоже не очень хорошо.
Стас засмеялся и ткнул пальцем в длинный ряд банок:
— А вот и фасоль. Берем?
Поход за продуктами занял довольно много времени. Сашка забрался в тележку и весело поглядывал оттуда, вызывая улыбки у покупателей.
— Карточки принимают? — спросил Стас, поравнявшись с кассой. Он продолжал разыгрывать джентльмена и непременно хотел расплатиться сам. Я взяла Сашку на поводок и прошла к выходу, народу возле касс столпилось много, и я решила выйти на улицу, чтобы не мешать людям. Сашка семенил к машине, и тут откуда-то сбоку возникли двое молодых людей и решительно подхватили меня под руки. А я с печалью подумала, что если ждешь от кого-то ответных действий, то расслабляться не стоит.
Конечно, можно было попытаться оказать сопротивление. К примеру, тому, что справа, задвинуть ногой в известное место, однако тому, что слева, ничто не мешает задвинуть мне сразу во множество мест. Опять же, насколько я знала, такие типы обожают тренироваться в стрельбе, используя в качестве мишеней не в меру прытких противников. Сашка, сообразив, что происходит нечто необычное, заливисто залаял, попытался ухватить одного из моих обидчиков за ногу, тот хотел его пнуть, а я завопила:
— Не трогай мою собаку. — Это было последнее, что я успела сделать. Под нос мне сунули носовой платок, запахло эфиром, и я тихо-мирно обвисла в руках моих врагов.
Мое возвращение в сознание было не из самых приятных. На самом деле делать этого не хотелось, потому что было ясно: ничего хорошего мне не светит, а плохое я не люблю. Однако мысль о Сашке беспокоила меня, и я поспешно открыла глаза.
Я лежала на диване в довольно просторной комнате без окон. Вскоре выяснилось, что окна были, просто их закрыли ставнями. Горел ночник, освещая часть дивана и круглый стол, на котором стоял стакан с водой.