— Кто этот парень? — спросил Дед, кивнув в сторону гостиной. Его способность мгновенно менять тему разговора меня тоже давно не удивляла. — Что у тебя с ним?
— В каком смысле? — прикинулась я дурочкой.
— Он ведь живет в твоем доме?
— В любом другом ему шею намылят. Он умудрился рассориться со всей городской шпаной.
— И как, по-твоему, к этому отнесется Тагаев?
— А тебя это волнует? — задала я встречный вопрос.
— Меня волнует твое будущее. И я бы хотел, чтобы ты серьезно…
— Ты хотел, чтобы мы расстались с Тимуром, — напомнила я. — Теперь ты чего хочешь?
— На смену ему тут же появляется этот тип. Ты хоть что-нибудь о нем знаешь? Сколько вы знакомы?
— С таким отношением мне никогда не выйти замуж, — пробормотала я. — Успокойся, я не собираюсь бежать за ним на край света и оставлять Тимура тоже не собираюсь. Теперь, когда мой выбор уже не бросит тень на всю твою команду, я вполне могу связать с Тимуром свою судьбу вполне официально. — Идея Деду явно не приглянулась, а я ядовито продолжила:
— Или ты убежден, что из тюрьмы ему не выйти? — Это понравилось ему еще меньше.
— Если он виновен… — сурово начал он, но даже его эта мысль не увлекла. — Иногда очень трудно поверить в очевидные вещи, — подумав, изрек он.
— Ты хочешь сказать, что Тагаев убил девушку?
— Разве есть другие подозреваемые?
Я отошла к окну и поглядела на деревья в парке.
— Не хочу критиковать твои действия, — непривычно мягко заговорил Дед, — но пока ты добилась только одного: в городе назревает бандитская война, которую мы и в худшие годы смогли счастливо избежать. Не мне тебе говорить, что благими намерениями выстлана дорога в ад. Очень удобно действовать, как велит сердце, гораздо сложнее поступать правильно.
— Ты человек государственный и мыслишь масштабно, — съязвила я. — А я…
— Вот именно, — перебил Дед, вздохнул и заговорил тихо и доверительно:
— Больше всего на свете я хотел бы видеть его в тюрьме. А еще лучше — на кладбище. Я ненавижу его так, как только может ненавидеть один мужчина другого. Он отобрал у меня самое дорогое — тебя, хуже того, он не сделал тебя счастливой. Это я тебе говорю как частное лицо, а теперь… сделай все возможное, чтобы его вытащить. Я прошу об этом тебя, потому что только тебе могу доверять. Несмотря на всю ту глупость, что сидит у тебя в башке, на твои вымышленные обязательства по отношению к нему и прочую чушь, я знаю, ты не станешь запихивать в тюрьму невиновного, лишь бы освободить своего любовника. Тут кое-кто уже готов расстараться… Если он виновен, значит, виновен, если нет…
Дед поднялся и пошел в холл, я последовала за ним, наблюдая, как он обувается. Ни он, ни я более не произнесли ни слова. На прощание он все-таки по-отечески поцеловал меня и удалился. Я задумалась, чего в его словах больше: откровенности или хитрости. Теперь вроде бы все зависит от меня: останется Тагаев в тюрьме — Дед избавится от душевных переживаний, не останется — душевные переживания никуда не денутся, зато в городе будет тишь и благодать. В любом случае старый змей в выигрыше.
— Кто это был? — заглядывая в кухню, спросил Стас.
— Мой бывший работодатель.
— Звал назад?
— Сообщил, что мои дурацкие действия нанесли серьезный урон.
— Ему?
— И ему тоже. Вот что, мне надо навестить одну старушку.
— Можно нам поехать с тобой?
— Ты что, боишься оставаться один? — удивилась я.
— Конечно, у тебя кругом враги, теперь и у меня тоже.
— Поехали, — не стала я спорить.
Торчина Анна Григорьевна сама открыла нам дверь. На вид ей было никак не меньше восьмидесяти, седенькая, сгорбленная, в очках с толстенными линзами. Ее вид, однако, не вызывал уныния и скверных мыслей о грозящей старости. Напротив, старушка казалась довольной жизнью и вкуса к ней явно не потеряла.
— Вы Оля? — спросила она, улыбнулась и добавила:
— Проходите.
Полчаса назад я позвонила ей, чтобы договориться о встрече. Стаса с Сашкой я оставила в машине, чтобы не смущать старушку.
— Вот сюда… сейчас будем чай пить.
Я устроилась за столом, заинтересовавшись видом из окна. Прямо напротив был угол дома, где жила Гаврилова. Окна ее квартиры выходили на противоположную сторону, подъезда не увидишь.
— Вот тут оно лазает, — проследив мой взгляд, ткнула пальцем бабуля.
— Кто — оно? — улыбнулась я.
— А кто ж его знает. В темноте шасть вот по этим выступам. Юркий, вроде обезьяны. И за углом скроется, его и не видно.
Чисто теоретически человек мог подняться по стене и пролезть в окно третьей квартиры. Но квартиру проверили и следов взлома не обнаружили. Плюс калитка с замком, собака… и зрение у старушки так себе. Однако это единственная зацепка.
— Вчера опять лазил, — удовлетворенно сообщила старушка. — И калитка скрипела. Я нарочно окно открыла, дай, думаю, послушаю.
Если слух у нее такой же, как и зрение, неизвестно, что она там услышала.
— И часто вы его видите?
— Нет. Два раза видела.
— Первый раз до или после убийства в том доме?
— После. До убийства ничего не видела и врать не буду. А уж после того, как ваши тут ходили и выспрашивали, я и начала приглядываться. Ночью, бывает, долго не уснешь, вот и глядишь в окошко. Тут много чего увидеть можно. Однажды собака чуть с балкона не свалилась. Кот, такой хитрец, на дереве сидел, то ближе подберется, то попятится, а собачонка из себя выходит, и уж не знаю, как на балкон-то влезла, на самые перила. Я давай Василию звонить, где, говорю, хозяева, куда смотрят.
— Это какому Василию вы звонили? — заинтересовалась я.
— Нашему, Глымову.
— Тому, что в доме консьержем работает?
— Конечно. Он ведь в соседнем доме двадцать лет прожил, пока квартиру на Балакирева не получил. Он тогда на химическом заводе работал, бригадиром. Потом сняли его из бригадиров, но квартиру успел получить.
— А за что сняли?
— Не помню уж точно. Вроде бы он подрался с кем-то. Поди из-за бабы. Уж до чего по молодости был бабник, просто беда. Да и нравом горячий. Чуть что не по его… Покойная-то Лидия с ним намучилась, и мужики его из-за своих баб со всей округи колотили смертным боем, а ему все нипочем. Лидия ко мне часто приходила, делилась, я-то ведь никому ничего, ни словечка, а у нее душа болит, придет, поплачет, вроде и полегче на душе станет. Потом у Василия сердце прихватило, видно, бог наказал. Да так прихватило, еле-еле выжил. Лидия плакала, хоть и непутевый, а жалко, муж все-таки. Детей у них не было, у Лидии болезнь какая-то… не могла детей иметь, она его всегда и оправдывала, мол, оттого и шляется. А как его из больницы выписали, совсем другим человеком стал. Все чего-то пилит да строгает, в саду возится. Да уж и возраст, пора было остепениться. Лида нарадоваться не могла, она, и когда переехали, все ко мне ходила, нет-нет да и зайдет. Только недолго ей в счастье жить пришлось, померла уж лет пять назад. Вот такие дела твои, господи.
— Позвонили вы Василию и что? — решила я продолжить разговор.
— Сообщил хозяевам, те собаку в дом загнали.
— Номер телефона он вам дал?
— Конечно. Как устроился, так ко мне заглянул и телефон оставил. Иногда позвонит мне или я ему, дежурство-то у него долгое, да и мне охота поболтать. Целый день одна, мои все на работе, раньше семи никто не приходит, да и устают, им не до разговоров. Все телевизор смотрят, а у меня от него голова болит. Я к Клаве, соседке, хожу в лото играть.
Я пробыла у старушки около часа, выпила чаю и наконец покинула ее. Странное впечатление оставил этот разговор. Чувство было такое, точно я что-то просмотрела, что-то очевидное, лежащее на поверхности. Недовольная своим неизвестным промахом, я вернулась в машину.
— Ты выглядишь раздраженной, что-нибудь не так? — спросил Стас.
— Все не так. — Я набрала номер Вешнякова. — Скажи, кто-то устроил Глымова на эту работу или он просто так пришел, по объявлению?
— Нет. Его убиенная Гаврилова как раз и рекомендовала. До него парень молодой дежурил, студент, потом отказался. Срочно нужен был человек, вот Гаврилова его и прислала. Для пенсионера зарплата вполне приличная, так что место неплохое.
— То есть Гаврилова с консьержем были знакомы раньше?
— Да.
— Почему ты об этом молчал?
— Я не молчал. Ты, должно быть, забыла… а может, я забыл. Они раньше жили по соседству, он ее еще с пеленок помнит, так что…
— Ты это проверил?
— Конечно. Действительно, жили в соседних дворах. Встретились с Глымовым в магазине, разговорились, она и сказала, что консьерж нужен, потом позвонила. Это было три года назад. Общались они с убитой, по его словам, мало, в основном здоровались. Она поинтересуется его здоровьем, он спросит, как дела. Особо тем для разговоров не находилось, разница в возрасте, да и знали друг друга не то чтобы хорошо. Я тебя понимаю, — вздохнул Артем. — Но старику-то с какой стати убивать девчонку?
— Может, он ей денег должен?
— Да у него на книжке сто тысяч рублей. Сумасшедшие деньги для пенсионера. Дача, машина. И то и другое не нужно, продавать собрался. На даче одному тоскливо, и грядками жена занималась, а на машине из-за здоровья ездить боится.
Говорил Артем весьма эмоционально, должно быть, решив, что я намерена вытащить Тагаева любыми способами, даже если для этого придется посадить невинного человека.
Закончив разговор, я с неодобрением взглянула на Стаса. Когда у человека скверно на душе, всегда приятно сорвать на ком-нибудь злость, так что дитя литовских пущ в этом смысле подвернулся весьма кстати.
— Может, ты объяснишь мне суть проблемы? — вдруг заговорил он, хотя мог бы сидеть и помалкивать. — Вдруг в голову придет гениальная мысль?
— У меня в этом большие сомнения, — буркнула я, но ситуацию описала довольно подробно, может, и скажет что путное.
— Значит, в доме трое, один из них убит, а кто-то из оставшейся парочки — убийца. Твой Тагаев на эту роль подходит идеально, — улыбнулся он.