Несколько минут прошло в молчании. Потом Максим сказал:
— Петр Андреевич, пойдемте завтра снова туда Снег вон перестал. А там, наверное, этих камней <,
— А, глупости! Такие находки не повторяются.
— Найдем, Петр Андреевич, обязательно найдем. Если такой геолог, как вы…
Крайнов усмехнулся:
— Такой геолог… Пойми, дружок, это ювелирное изделие, а не геологический объект. И, стало быть, не геологи, а археологи должны теперь заняться Вормалеем. Разве написать кому? — он полистал записную книжку. — Нет, хватит с меня. Отписался! Да и какие у нас доказательства?
— Как какие, а алмаз?
— Алмаз! Где он, алмаз? Кто поверит, что мы видели его? Я сам себе не поверил бы, если б не это пятно. Бриллиантовая гемма из астийских слоев… Мистика! Наваждение! Бред сумасшедшего! Каждый здравомыслящий человек назовет нас просто шарлатанами. И правильно сделает.
Максим посмотрел прямо ему в глаза:
— Что же, значит, все так и бросить? Никому ничего не говорить?
Крайнов поднялся с места и долго ходил по комнате, покусывая тонкие губы. Наконец подошел к Максиму, мягко коснулся его вихров:
— Нет, дружок, бросать нельзя. Ни в коем случае! Я думаю, что и этот алмаз, и та твоя первая находка могут стать прелюдией к очень большому открытию. И я чувствую, ты смог бы довести его до конца. Но для этого нужны знания. Много знаний. Поэтому кончай школу и обязательно поступай в институт, изучай геологию, палеонтологию, основы антропогенеза. А пока… Пока пусть, кроме нас с тобой, об этом не знает никто.
— Почему?
— Потому что никто не поверит тебе. Могут даже поднять на смех, обвинить в подлоге, как это было однажды у меня. И отобьют всякую охоту к дальнейшим поискам А я хотел бы, чтоб это стало целью всей твой жизни.
— Как моей? А вы сами?
— Что я! Я уже слишком стар и слишком болен, чтобы браться за такое дело. Да и слишком велик у меня груз скептицизма.
— Но вы все-таки думаете, что и алмаз, и шестеренка…
— Да, Максим, и алмаз, и шестерня, и крестик из ключа— все*это звенья одной цепи.
— Даже крестик из ключа?
— Несомненно. После прошлогоднего разговора с тобой я беседовал со многими здешними старожилами и пришел к выводу, что история с ключом—истинная быль. Крестик, судя по всему, был небольшой механической деталью из такого же материала, что и шестерня, и так же обладал повышенной радиоактивностью. Отсюда и ощущение теплоты, о которой упоминают все, кто знаком с этой историей
Не исключена возможность, что воды ключа, ионизированные крестиком, действительно обладали целебными свойствами.
— Здорово! Но ведь все это было выше астийских слоев, над обрывом.
— Возможно. Однако самый мощный водоносный горизонт приурочен здесь именно к астийским отложениям. Крестик был, по-видимому, вынесен из них на поверхность земли. Конечно, это слишком маловероятный случай. Но три таких случайности сразу! К тому же я сам несколько лет назад…
— Тоже нашли алмаз?
— Нет, мне попались кое-какие окаменелости. Не совсем обычные окаменелости. Но ты не поймешь этого пока. — Геолог вдруг замолчал, словно спохватившись, что сказал что-то лишнее. А Максимка так и впился в него глазами, ожидая услышать нечто совершенно необыкновенное.
— Окаменелости значит — кости? — осторожно подтолкнул он Крайнова.
— Да, так мы называем кости вымерших животных.
— Так вы нашли… скелеты наших предков-обезьян? — выпалил Максимка.
— Экий ты прыткий! — улыбнулся Крайнов. — Такого никому и во сне не снилось. К тому же, с остатками обезьян вообще не все ясно.
— Не все ясно?
— Да. Только давай сразу условимся, мы будем говорить об остатках не любых обезьян. Их было много. Одни вымерли, не дав после себя никаких новых видов. Другие оказались пращурами современных горилл, шимпанзе, орангутанов. Мы будем говорить только о тех обезьянах, которые считаются прямыми предками человека. Их называют рамапитеками. Так вот, эти-то рамапитеки и ставят до сих пор в тупик ученых-антропологов. Дело в том, что остатки их нигде не поднимаются выше астийских слоев. Кости же наиболее примитивных людей-питекантропов встречаются лишь начиная с верхов свиты Джетис — что-то около семисот тысяч лет назад. А от астия до питекантроповых слоев — ни единой косточки!
— За полтора миллиона лет?!
— Да, почти полуторамиллионный интервал лишен всяких ископаемых остатков наших родичей.
— Куда же они подевались?
— Вот это и составляет самую загадочную страницу нашей родословной. А правильнее сказать, ее просто нет… страницы этой. Будто кто нарочно выдрал из летописи планеты. И что было между рамапитеком и питекантропом — одному богу известно.
— Так, Петр Андреевич, может, плохо еще здесь искали?
— Попробуй, поищи!
— А что? И попробую! Я давно уж этим делом интересуюсь. С тех пор, как прочел одну книжку, — учительница дала.
— Правильно, Максим. Стоящее это дело. Поэтому и советую тебе — займись им в будущем. И не где-нибудь, а здесь, в Вормалее. Именно здесь слои астия хранят какую-то тайну. Может быть, самую большую тайну, с какой сталкивался человек.
— А что это может быть за тайна, Петр Андреевич?
— Трудно предположить. Получается, что еще в астийское время… Нет, это невозможно, невероятно, просто не укладывается в голове. И в то же время такие факты… Голова раскалывается от противоречий.
Долго не мог уснуть Максим в тот вечер. В словах геолога было что-то недосказанное. Чувствовалось, что он знает гораздо больше, чем открыл перед Максимом, и оттого вся история с алмазом выглядела особенно интригующей. Не давала она ему покоя и на следующий день.
— Знаешь, Маринка, — говорил он по пути из школы домой, — все наши обрывы на Студеной хранят, оказывается, великую тайну, и если разгадать ее…
— Сразу богатым станешь?
— Сказала тоже! При чем тут богатство? Помнишь, я рассказывал тебе о шестеренке? А вчера мне попался камень. Интересный такой! И Петр Андреевич, геолог, говорит, раз есть здесь такие вещи…
— Петр Андреевич, Петр Андреевич! — перебила Маринка. — Присушил он тебя, что ли? Только и знаешь теперь, что в земле рыться. Димка вон вчера такую лисицу притащил. Шкура — бархат! Хвост — в-во! А тебя опять на обрывы потащило.
— Мало ли в тайге лисиц. А тут такой камень! Петр Андреевич сказал, никак нельзя мне это дело бросать. А надо кончать институт и обязательно докопаться до самой тайны.
— Что же ты, и после института хочешь в земле копаться?
— Не только в земле. Но раз я начал это, раз попался мне такой камень…
— Будто тебе одному! Отец Ванятки вон тоже нашел камень. Да не простой, двухцветный.
— Как двухцветный? — не понял Максим.
— А вот так. Днем он зеленый, что твоя трава. А вечером будто кровью наливается.
— Что ты говоришь?! А где он нашел его, в обрывах?
— Будет дядя Степан в обрывах копаться! Он Малеевское пепелище разворошил. Там, сказывают, и золото и всякие драгоценности были попрятаны. Он только говорит, что один камень нашел, а на самом деле…
Максим даже споткнулся от неожиданности:
— Неужели и крестик откопал?
— Какой крестик?
— Ну тот, что будто Малей из ключа выкрал.
Марина прыснула смехом:
— Ты веришь в эти сказки?
— Сама же говоришь…
— Я говорю о Малеевском кладе. А крестик… Ха! Мало всего народ болтает!
— Но как отыскал Степан, где был дом Малея?
— Чего искать-то? Пепелище под самым кордоном, всякий знает.
— Покажи мне это место, Маринка!
Она затрясла головой:
— Топко там теперь — низина. Вот пойдем зимой на лыжах, покажу.
— Нет, сегодня, сейчас! — затормошил ее Максим. — Ну, что тебе стоит, раз недалеко, до вечера успеем.
— Да что тебе так приспичило?
— Интересно взглянуть.
— Куда как интересно! Ну ладно, пойдем, тут рядом.
К удивлению Максима, «пепелище» действительно оказалось сразу за кордоном, чуть выше по Студеной, но теперь это была всего-навсего большая яма с оползшими стенками, густо поросшими малинником и крапивой. Максим продрался сквозь колючие заросли и глянул вниз. На дне ямы груды битого кирпича, кое-где поблескивали осколки стекла.
Он вернулся к Марине:
— Если бы раскопать все это!
— Зачем?
— Может, и крестик сыскался бы.
Она посмотрела на него, как на больного:
— Ты не тронулся часом? Крестик! Зачем он тебе?
— Не мне, науке. Ведь если б был сейчас этот крестик, мы бы с Петром Андреевичем… — Максим на минуту задумался. Потом решительно рубанул рукой воздух. — Но я найду его! Хотя бы год пришлось здесь копаться
— Чего-чего? — усмехнулась Марина. — Копаться здесь?
— Пойми, это очень важно, Маринка. Я дал слово раскрыть тайну Вормалея. И раскрою, чего бы это мне ни стоило! А хочешь, давай вместе. Петр Андреевич сказал…
— А пойди ты знаешь куда со своим Петром Андреевичем и всеми вашими тайнами впридачу! Сил моих больше нет! Думала, ты парень как парень, а ты… ты… — она отвернулась и вдруг всхлипнула.
Максим растерянно замолчал. Потом несмело коснулся ее плеча, постарался заглянуть в глаза:
— Ну зачем так, Маринка? Я говорю, давай вместе. Тут дел на всю жизнь…
— Что вместе? Чего на всю жизнь? В этом навозе копаться, глину в обрывах месить? Нет уж, ищи дураков где-нибудь подальше. А я знать тебя больше не хочу! — она схватила портфель и, не оглядываясь, пошла к дому.
— Так… — Максим прижался лбом к холодному стволу дерева, расстегнул ворот рубахи. — Поговорили…
Он собирался рассказать сейчас Марине все-все, поделиться всеми своими планами, попытаться уговорить ее пойти вместе в институт, а она… Эх, Маринка! Он бросил за спину сумку с книгами, но домой не пошел, свернул с тропы в сторону и зашагал прямиком по лесу.
В тайге было по-осеннему сумрачно и сыро. В низких местах поблескивали лужицы воды. И Максим, занятый своими мыслями, не сразу заметил, как ботинки его все чаще стали проваливаться в мокрый мох. Вдруг земля под ним предательски закачалась и противный хлюпающий звук вырвался из-под ног.