А если девчонка все-таки была? Тогда все-все иначе. Но теперь, похоже, тайна так и останется тайной…
Максим потянулся, крепко потер глаза. Ночь, проведенная без сна, давала себя чувствовать. Сейчас вздремнуть бы часок-другой… А кто разбудит? Нет-нет, нельзя, так и вертолет проспишь! Он даже ущипнул себя, чтобы отогнать назойливую дремоту. Однако тень от кедра как-то странно изогнулась, озеро отодвинулось в сторону, обрыв закачался перед глазами. Максим с усилием поднял набрякшие веки. Еще минуту, и вставать! Он уже оперся руками о землю, как вдруг увидел, что за деревьями мелькнуло что-то светлое.
Она?..
Он скорее почувствовал, чем понял, что это она. И даже не удивился этому. Только сейчас, здесь он и мог ее встретить. Не удивился и тому, что перед ним уже не девочка, а взрослая красивая девушка — статная, высокая, с мягкими уверенными движениями. Белое платье выше колен с глубоким вырезом на груди подчеркивало красоту ее фигуры. А густой ворох медно-красных волос, стянутый на лбу зеленой, под цвет глаз, лентой, будто струился по плечам и спине, подобно снопу жаркого пламени.
Девушка вышла из-за деревьев и молча улыбнулась. Максим поспешно встал ей навстречу. Однако она остановила его движением руки, подошла ближе и опустилась на траву, жестом приглашая сесть рядом.
Максим не тронулся с места. Он почти с ужасом смотрел на открытую грудь и ноги незнакомки. Еще минута, и всю ее облепят тучи мошкары! Он сорвал с плеч пиджак, чтобы хоть немного укрыть девушку от насекомых. Она с улыбкой отстранила руку. Тут только он заметил, что вокруг них нет ни одного комара. Даже свирепые слепни, только что вившиеся у него над головой, неожиданно разлетелись в разные стороны.
Вот так фокус! Максим бросил пиджак и подсел к незнакомке. Теперь он мог рассмотреть ее ближе. Узкое, даже слишком узкое лицо. Прямой тонкий нос. Необыкновенно умные, необыкновенно выразительные глаза. И сразу стало ясно, — это и было самым необычным — ее глаза. Огромные, сильно удлиненные, с неестественно расширенными зрачками, они будто светились собственным светом. Казалось, зеленые сполохи метались в них, еле сдерживаемые тонкой сеткой ресниц, и целые потоки изумрудных лучей вырывались всякий раз, как она обращала к нему свой взор.
Максим молчал. Так вот она какая, таинственная купальщица, столь непонятно, столь удивительно вошедшая в его жизнь! Он так долго ждал встречи с нею, ему так много хотелось узнать от нее, расспросить ее, поблагодарить за все, чем она ему помогла! И вот она сидит перед ним, совсем рядом, в каких-нибудь двух шагах, а он рта не может раскрыть от смущения. Язык точно распух, прирос к гортани. В голове все перепуталось. Он неловко заправляет выбившуюся из-под брюк рубаху, не зная, что сказать, что сделать, куда деть грубые, в мозолях и ссадинах руки.
А девушка снова улыбнулась и коротко спросила:
— Уезжаете?
— Да… — еле выдавил он из себя, даже не удивившись такому вопросу, и, судорожно глотнув слюну, добавил — Сегодня, часа через три-четыре.
— Это хорошо, что вы уезжаете, — сказала она, бросив на него быстрый взгляд.
— Почему? — спросил Максим, немного приходя в себя и снова рассматривая незнакомку. Теперь внимание его привлек цветок, заколотый в прическе девушки. Цветок был, несомненно, Живой, но очень уж необычайной расцветки. Необычной была и его форма. Больше всего он походил на альпийский эдельвейс. Но с очень нежными, почти прозрачными лепестками, напоминающими удлиненные лиры. И тем не менее Максим готов был побиться об заклад, что где-то уже встречал такой цветок. Только где?
— Вы еще очень мало видели, — отвечала девушка. — Плохо знаете жизнь, людей, страну, — голос её звучал тихо, как шум листвы при слабом ветре, а глаза снова смотрели прямо ему в лицо, и в них будто струился мягкий свет. — О мире вы судите по этому глухому уголку и делаете много ошибок.
— Я делаю ошибки?!
— Конечно. Это естественно при том уровне информации, какую получает сейчас ваш мозг.
Ух ты! Максим даже зажмурился от такой учености.
— Какие же я делаю, по-вашему, ошибки?
— О, много! Очень много. Вчера, например, вы говорили девушке, что всю жизнь будете любить ее одну. Но ведь так не бывает. К тому же вы не любите ее даже сейчас. И вообще не знаете, что такое любовь.
Максим почувствовал, как мысли у него снова сбиваются. Еще час назад он был уверен, что любит Марину больше всего не свете. А теперь…
— Но я действительно люблю ее. Мы давно любим друг друга… — старался он убедить скорее себя, чем свою собеседницу.
Она покачала головой:
— Вы заблуждаетесь, она тоже не любит вас.
— Как?! Значит, по-вашему, она обманывает меня?
— Нет, она тоже не понимает своих чувств.
— Ну это, знаете, уж слишком! — сказал Максим, борясь со все возрастающим сознанием неуверенности. — И вообще, — почему вы говорите об этом? — Он хотел прекратить этот трудный разговор, перевести на другую тему. Но тут взгляд его снова упал на цветок, и слова точно замерли на языке. Лепестки эдельвейса, только что отливавшие чистым изумрудом, на глазах у него стали оранжевыми, потом желтыми и вдруг вспыхнули ярким багрянцем. Между тем, лицо девушки, ее улыбка, голос оставались спокойными и приветливыми, как прежде:
— Я в большом долгу перед вами и мне казалось естественным помочь разобраться в том, что не доступно еще вашим рецепторам и вашей мыслительной системе. Вы сами убедитесь, что ваши и ее чувства обманывают вас обоих. И будет очень плохо, если вы прежде этого решите соединить ваши жизни.
— Но почему так, почему?! — спросил Максим, все еще стараясь побороть свои сомнения.
— Потому что вся её внутренняя конституция, все первичные элементы сознания и подсознания противоположны вашим.
Будто он сам не догадывался об этом! Но у него никого не было ближе Марины. Он привык к ней, даже к ее недостаткам. Она влекла его. Чего же ещё?
— Что я, не знаю своей девушки! — попробовал он возразить незнакомке. Она чуть заметно улыбнулась:
— Людям не дано знать друг о друге, как бы близки они ни были. Человек даже себя познает слишком поздно.
— Откуда же вы знаете Марину? — не сдавался Максим.
— Так я… — девушка замялась, словно сказала что-то лишнее, и торопливо поправила прическу.
— Что — вы? — переспросил он, взглянув прямо ей в лицо.
— Сейчас это не имеет значения, — ответила она, к чему-то прислушиваясь.
— Но вы даете такие советы…
— Я не вправе давать советов. Вы вольны поступать как найдете нужным. Но если сказанное мной хоть в какой-то мере поможет вам избежать ошибок в жизни, я буду рада. А теперь прощайте. И возьмите это в память о нашей встрече. — Она вынула из прически диковинный цветок и протянула Максиму.
— Спасибо. Это такой подарок… — на мгновенье руки их встретились, и Максим замолк на полуслове, охваченный внезапно нахлынувшим волнением. Он только теперь почему-то осознал, насколько необыкновенна эта их встреча, только теперь понял, как удивительно красива, как непохожа ни на одну из виданных им девушек таинственная незнакомка, только теперь уразумел, до чего глупо вел себя, пререкаясь с нею, вместо того, чтобы расспросить о всех загадочных событиях последних лет. А она уже поднялась с места, протянула руки ладошками вперед:
— Всего вам доброго.
Максим вскочил:
— Постойте! Я хотел сказать… Я хотел спросить вас
— Мне пора, Максим, — просто ответила она, — прощайте, — и, кивнув в последний раз, пошла к лесу.
— Да нет, как можно! Кто хоть вы, откуда? — он бросился за ней следом и… проснулся.
— Фу, чёрт! Приснится же такое! — Максим взглянул на часы — Чуть вертолет не проспал! И пиджак зачем-то сбросил, — он хотел подхватить его с земли, да так и застыл с поднятой рукой. В руке у него лежал… цветок. Тот самый цветок, который подарила незнакомка!
Максим не мог поверить глазам. Что же это?.. Выходит, не во сне, а наяву он только что разговаривал с ней, не во сне, а наяву она наговорила ему кучу непонятных вещей и скрылась в лесу Он в два прыжка пересек прибрежную поляну, обшарил опушку леса. Там не было ни души. Не видно было и следов незнакомки…
Он снова вышел к озеру. Здесь тоже ничего не напоминало о странном происшествии. Все та же сонная тишина висела над долиной. И те же неподвижные ели отражались в воде. А цветок — вот он, блестящий, словно покрытый лаком, с тонкими лироподобными лепестками. И запах от него — тот самый горьковатый запах, который преследовал его все эти годы.
Максим поднес цветок к носу, и повторилось чудо — цвет лепестков на глазах у него из зеленого стал желтым, потом оранжевым, наконец красным. Все это было совершенно нереальным, как продолжение сна. И в то же время Максим ее мог отделаться от мысли, что где-то видел такой эдельвейс. Но где, где? И вдруг вспомнил: алмазная гемма! Да, пенно там, на грани сгоревшего бриллианта видел он точно такой цветок. Но что же получается? Цветок из астийского времени? Астийский эдельвейс? И сама девушка — тоже из астийской эпохи? Астийская Нефертити? Тут уж действительно можно сойти с ума. Максим забыл и о времени, и об отъезде, и обо всем на свете. Но в это время сверху, от кордона, послышались торопливые шаги. И голос Марины:
— Максим! Максимка-а-а!
Он сунул цветок в карман, пошел ей навстречу. Марина сбежала к озеру:
— Вот он, полюбуйтесь? Давно пора ехать, дома все с ног сбились. А он… Да ты что, болен?
— Н-нет… Почему же?
— Так на тебе лица нет.
— Уснул ненароком, вот и…
— Нашел время! Пойдем скорее. Там все ждут!
Только в вертолёте, когда домики Отрадного скрылись в частоколе вершин, Максим сунул руку в карман, чтобы еще раз взглянуть на диковинный цветок. Однако в кармане было пусто. Он обшарил все кругом, оглядел пол кабины, заглянул под кресло — цветок исчез. Видно, он выронил его в спешке отъезда. Будь это дома, на земле, Максим обыскал бы каждый уголок, где был в этот день. Но могучий винт машины нес его все дальше и дальше, и от дома и от озера. И низкий гул мотора перечеркивал все, что оставалось за сплошным морем тайги…