11.
Робот Этаны появился точно через два дня. Максим едва успел позавтракать, как вход в столовую раскрылся, и оранжевый автомат, помигивая фиолетовым фонариком, вплыл в проем стены. Он бесшумно пересек комнату и остановился у самого стола. Усики-антенны «коровки» приподнялись, круглый глаз объектива уставился на Максима.
Тот непроизвольно встал. В недрах автомата что-то щёлкнуло, и он произнес на чистейшем русском языке:
— Командир просит вас к себе. Если вы свободны, можете следовать за мной.
Максим взглянул на часы. Времени было ровно шесть утра. Раненько назначает свидания Этана! Но так-то даже лучше.
— Я готов, — сказал Максим, невольно кивнув машине.
Робот сейчас же развернулся и направился к выходу.
Максим поспешил за ним. Так дошли они до Дворца командиров, свернули в южную пристройку, поднялись по небольшой лестнице и, пройдя несколько пустых комнат, остановились перед высокой стекой с замысловатым барельефом. Робот сейчас же двинулся назад. И как только фонарик его исчез за поворотом, стена распахнулась, открыв большой овальный зал.
К удивлению Максима, уверенному, что Этана примет его в рабочем кабинете, перед ним была красивая гостиная, в центре которой стоял стол из золотисто-розового камня, а вдоль всех стен протянулся неширокий диван из полированного розового дерева. Окон здесь, как и всюду на корабле, не было, но чуть выше спинки дивана по всей длине стен, так же, как у Мионы, задрапированных белой шелковистой тканью, тянулся сплошной ряд зеркальных светильников, источающих близкий к дневному свет. Пол зала был сделан из полированных плиток темных тонов дерева, потолок выложен цветной мозаикой, изображающей восход Риго.
В глубине комнаты виднелся музыкальный инструмент, подобный тому, что он видел у Мионы. На столе стоял большей букет цветов и несколько ваз с фруктами.
Не менее удивила его и сама Этана. На этот раз она была в белом, сильно открытом платье, с прической, собранной в один узел, небрежно заколотый крупной аквамариновой шпилькой, а главное — с почти теплой, даже приветливой улыбкой.
Она встала с дивана и пошла ему навстречу с традиционно поднятыми руками. Он молча поклонился. Этана подошла совсем близко, на миг опустила веки и вдруг ослепила его изумрудной вспышкой, вырвавшейся из-под вскинутых ресниц.
— Здравствуйте, Максим, счастлива вас видеть.
Руки инопланетянки были все еще протянуты к нему, и он не придумал ничего другого, как поцеловать ее пальцы. Впрочем, она не выразила ни малейшего неудовольствия:
— Садитесь, прошу вас, — Этана опустилась на диван, жестом показывая место возле себя. Максим неловко сел поодаль. Однако она передвинулась к нему ближе, неуловимым движением изменила освещение на более спокойное, зеленовато-сумеречное, непринужденно положила руку на плечо Максима:
— Рада буду слышать обещанное вами доказательство, что разум не является мерилом высоты развития цивилизаций.
Максиму снова едва удалось скрыть удивление. Уж двумя-тремя фразами можно было бы обменяться, прежде чем приступить к столь серьезной полемике. Однако Этана считала это, видимо, совершенно излишним. Максим постарался собраться с мыслями:
— Это не совсем так, Этана. Я говорил, что разум не является единственным мерилом.
— Вот как! Что же имеется в виду ещё?
— Вы сами скажете об этом. Но прежде позвольте задать один вопрос. В прошлый раз вы неоднократно упоминали о цивилизациях «не истинно разумных», идущих по «порочному пути», развивающихся «не должным образом». Что значит это?
— Это значит многое: и чрезмерную концентрацию власти в руках одного или нескольких людей планеты, и безграничное накопление оружия, основанного на высших формах энергии, и вовлечение в арсенал междоусобных войн биологического фактора, и злонамеренные эксперименты по изменению генетического кода человека, и создание искусственных полуразумных, заведомо порочных организмов, и увлечение изготовлением недостаточно контролируемых кибернетических устройств, и прочее, и прочее..
— То есть то, что можно было бы объединить в понятие антигуманизма?
— Пожалуй.
— Следовательно, мыслимы цивилизации высокогуманные и негуманные?
— В принципе, да.
— Но это и будет другим мерилом совершенства цивилизаций.
— Понятие разума включает в себя и понятие гуманизма, — спокойно возразила Этана.
— Должно включать! — резко ответил Максим.
— Что вы хотите этим сказать?
— То, что в действительности это, видимо, не всегда имеет место. Биологический фактор в войне, то есть намеренное уничтожение целых стран, целых народов искусственно выведенными возбудителями болезней? Это вы хотите сказать?
— В частности, и это.
— Но кто вызывает к жизни такую мерзость, разве не ум ученого? И разве не разум создает термоядерное или еще более страшное оружие, не разум рождает полчища тупых беспощадных машин, уничтожающих впоследствии все живое? Или вы допускаете существование двух разумов — гуманного и негуманного?
— Ни в коем случае. Речь может идти лишь о двух ступенях в развитии разума: низшей и высшей. На первой, действительно, возможно проявление такого антигуманизма. Для второй это абсолютно исключено.
— Понятно. И вот эти-то цивилизации низшего разума и стоят как бы на распутье, подняться ли на более высокую ступень или прийти к полному самоуничтожению?
— Вы совершенно правы.
— Что же, по-вашему, предопределяет то, каким путем они пойдут?
— Во всяком случае, не помощь иной цивилизации.
— Но все-таки? — не отступал Максим.
— Масса факторов может склонить чашу весов в ту или другую сторону Общих закономерностей здесь нет.
— Вы так думаете?
— Я знаю это.
— Поэтому и не можете сказать, каким путем пойдет развитие цивилизации Земли, хотя уверены, что мы стоим на распутье?
— Вам виднее это.
— Допустим. Но разве для вас безразлично, каким путем мы пойдем дальше?
— Нет, не безразлично. Мне очень хотелось бы видеть землян на высшей ступени разума. Но, поймите, помочь вам в этом я не могу ничем, абсолютно ничем. Ибо о каких-либо проповедях не может быть и речи, — их достаточно произносится и на Земле. Передать же вам все наши знания я просто не имею права. Вы не доросли до них. Это все равно, что дать ребенку бомбу. Ну разве могу я, к примеру, сообщить вам сведения о гравитации, энергии мезонного поля, технике преобразования генетического кода и тому подобном? Повторяю, вы не доросли до них.
— Кто — мы?
— Как кто? — усмехнулась Этана. — Вся ваша цивилизация, все человечество Земли.
— Ну да, особенно если прийти к выводу, что «вся планета фактически занята лишь одним: изготовлением и накапливанием оружия уничтожения друг друга», — вспомнил Максим недавно услышанное от Мионы. — Действительно, есть отчего предать нас анафеме! Но что значит «вся планета»? Разве я, мои отец и мать согласны были с этим?
Разве хотели этого Антон, Лара, дядя Степан и другие знакомые вам земляне? А таких людей миллионы, абсолютное большинство планеты. Хотят и делают это лишь те, кто стоит у власти и в фанатическом, ослепляющем разум стремлении утвердить эту власть или отнять ее у своих политических противников готовы уничтожить сотни тысяч ни в чём не повинных людей, а то и всю цивилизацию планеты.
Но разве по ним, этим одичавшим от жажды власти сатрапам следует судить о характере цивилизации? Да и как вообще можно оперировать такими абстрактными понятиями, как народ, человечество, население всей планеты? Это же не какая-то аморфная однородность, а совокупность отдельных индивидуумов, абсолютно разных по своему умственному, моральному, эстетическому уровню.
— Особенно на вашей планете, — подхватила Этана. — Просто калейдоскоп какой-то!
— Я думаю, это относится не только к Земле, но к к другим планетам, стоящим на такой же стадии развития. Иначе не кз чего было бы формироваться тому законченно-совершенному типу разумного существа, какие составляют цивилизации, подобные вашей.
— Любопытно…
— Да. И вы, я полагаю, не до конца рассмотрели этот калейдоскоп. Слов нет, в многомиллиардном муравейнике, каким вам кажется, по-видимому, человечество Земли, найдется немало тупоумных себялюбцев да и просто отъявленных негодяев. И они, несомненно, прежде всего к схватываются объективами ваших автоматов-разведчиков. Но ведь основная-то масса людей, независимо от их национальности и социального положения, хотят лишь одного: честной спокойной жизни для себя и своих детей. К тому же вы наблюдаете планету, человечество как бы в виде мгновенной фотографии. Без истории его становления. Но можно ли судить о будущем, не зная прошлого?
Знаете ли вы, что около четырехсот лет назад мракобесы-церковники сожгли на костре выдающегося сына Земли, великого итальянского мыслителя, космолога и философа Джордано Бруно? Сгореть на костре… Можно ли представить смерть более мучительную и страшную! И он мог избежать её, сказав лишь одно слово отречения. Однако Бруно предпочел смерть отступничеству от своих идей. И красные гвоздики на Площади цветов в Риме, где когда-то пылал костер инквизиторов, до сих пор славят подвиг одного из творцов нашей цивилизации.
А можете ли вы понять, как русский революционер Николай Кибальчич, двадцатисемилетний молодой человек, приговоренный к смерти через повешение, в своей одиночной камере Петропавловской крепости, боясь упустить хоть одну минуту из оставшихся ему часов жизни, чертил острием камня \на тюремной стене схему изобретенного им ракетного двигателя и вместо просьбы о помиловании писал:
«Если моя идея будет признана исполнимой, то я спокойно встречу смерть, зная, что эта идея будет существовать среди людей, для которое я готов пожертвовать жизнью».
— Но все это из области чувств, эмоций, — возразила Этана. — Я знаю, этого на Земле больше чем достаточно Однако, поймите, цивилизацию создают не чувства, а разум. Только разум!
Сейчас вы привели несколько примеров проявления чувств прекрасных, изумительных. Мне было очень приятно вас слушать. Но с таким же успехом вы могли привести и другие примеры — проявления чувств ужасных, отвратительных. Насколько