Тихо, очень тихо, боясь разбудить милую больную женщину, подошел Максим к кровати. Но Лара уже проснулась, раскрыла глаза, потянулась к нему, испуганная, обрадованная, смущенная:
— Максим?.. Я знала, что ты придешь. Знала, что разыщешь меня, как бы я от тебя ни пряталась. Знала всегда, боялась этого и ждала. Каждый день, каждый час… Ведь ты один на всей земле по-настоящему близкий мне, любимый человек. Но не в этом дело. Все это время, с тех пор, как мы увиделись в последний раз в Ленинграде, я живу с неискупимой виной перед тобой. Я не знаю точно, в чем эта вина. И так ли она велика, как мне кажется. Но ока давит меня. Мне так надо высказаться перед тобой! Итак, слушай. Сядь сюда, ко мне на кровать и слушай.
Лара чуть приподнялась, надвинула одеяло на грудь, коротко вздохнула:
— Это был самый счастливый день в моей жизни, слышишь, самый счастливый, когда ты нашел меня на берегу Невы. Но ты слишком поздно разыскал меня. Слишком поздно! Нет, дело не в замужестве. Мужа я вычеркнула из жизни много раньше. Но я устала жить одна. Не знаю, поймешь ли ты меня. Я очень устала…
И когда мне встретился один хороший человек, мы подружились, сблизились… Нет, я не любила его. Да он и не требовал этого. Он был много старше меня. Он просто помогал мне жить. И получилось так, что, когда ты разыскал меня, я ждала от него ребёнка. Все это, конечно, можно было ещё исправить.
Я пошла бы на всё. Но многое зависело от тебя. Я собиралась рассказать тебе всё. И всё было бы так, как захотел ты. Но в тот первый день я не хотела омрачать твою радость. А потом… Потом это кошмарное несчастье. Я думала, не перенесу такого удара. Нет, это не громкие слова. Я не суеверна. Но два таких страшных совпадения… Помнишь наш разговор в читальном зале? Как я была счастлива тогда услышать твое первое полупризнание. И в тот же день ты узнал о смерти отца. Потом наша встреча в Ленинграде. И снова несчастье — с твоим сыном. И я… Может быть, это было глупо. Но я дала себе слово больше не видеть тебя.
Оборвать все. Оборвать навсегда. И я уехала к этому человеку. Счастлива ли была я в эти последние годы? Смешно задавать такой вопрос. Но без этого человека я вообще не смогла бы жить. Вскоре умер мой отец, а через два месяца мы похоронили дочку. Да, Максим, я не смогла её спасти…
Сынишка же родился мёртвым. Мне нельзя было, оказывается, иметь детей. Я и сама безнадежно больна. Дни мои сочтены, Максим… Но я говорю, кажется, совсем не то, что нужно. Я хотела только, чтобы ты понял, почему я спряталась от тебя. Ведь знала, ты будешь искать меня, знала, что оставляю тебя в кошмарном состоянии. А уехала к другому… — она закрыла глаза рукой и судорожно вздохнула, стараясь унять душившие ее рыдания. Кое-как ей удалось это, она снова заговорила, но так тихо, что Максим еле улавливал ее прерывистый шепот:
— Вспоминала ли я тебя все это время? Да, часто, очень часто. Ты поцеловал меня один лишь раз. И это был вообще единственный ПОЦЕЛУЙ в моей жизни. Но если бы ты разыскал меня снова, я бы сказала: нет! Нет, Максим, поздно. Жизнь идет по каким-то своим сложным и непонятным законам, и ломать их нельзя. В жизни далеко не все можно исправить, даже если представляется для этого возможность. Поэтому — не разыскивай больше меня, не пытайся встретиться с бедной Ларой. Как бы я этого ни хотела. Сколько бы этого ни ждала. Пойми меня! Ты видишь, я скова одна, совсем одна. И снова плачу. Смотрю на тебя и плачу. И буду плакать еще не раз. Так же горько, так же безутешно. И все-таки, прощай, прощай навсегда! И не сердись на меня, если сможешь…
— Лара, что ты говоришь! Ведь я сам… — он осторожно взял в руки ее худые, вздрагивающие пальцы…
И всё исчезло.
Холодный свет матового светильника залил огромный зал, мягко разомкнулись захваты на руках и ногах, легко соскользнул с головы подхваченный длинным рычажком блестящий обруч, кресло само ушло под пол.
Максим поднялся на лифте вверх и долго стоял перед экраном связи, не в силах нажать на кнопку вызова Мионы.
Наконец рука его легла на знакомую клавишу. Миона подошла к самому экрану:
— Не будем сегодня встречаться, Максим. У меня очень много работы. Да и тебе стоит побыть одному. Доброй ночи, милый.
— Доброй ночи, Ми.
Экран погас. Максим вышел на свежий воздух и, не разбирая дороги, прямо через лес, пошел вниз, к морю…
17.
В этот день он оказался здесь случайно, решил сократить дорогу к морю и, лишь увидев сидящую в задумчивости Этану, понял, что попал на аллейку с засохшим камилло.
Следовало свернуть, конечно, в сторону. Однако Этана уже заметила его:
— Рада вас видеть, Максим. Садитесь, прошу вас.
Пришлось подойти ближе. Однако не успел он сделать и шагу, как земля под ногами качнулась. Он вопросительно взглянул на Этану.
— Это челночный рудовоз. С Луны или с Марса. Они всегда так причаливают. Да вы садитесь, садитесь!
Максим направился к скамье. Но вдруг взглянул случайно на гигантское дерево, высившееся над инопланетянкой, и вмиг застыл от ужаса. Нет, тот отвратительный треск, который словно вспорол ему мозг, он услышал позже, много позже. Сначала он увидел лишь, как громадный ствол почему-то накренился и, приняв совершенно неестественное положение, начал падать на них с Этаной. Только после этого в сознание ворвался треск, и он понял, что видит смерть.
— Этана! — закричал Максим.
Но она не поняла его. Да если б и поняла! Бесчисленные автоматы давно отучили ее от мгновенной реакции на опасность. Мозг же Максима работал, как высокочастотный генератор. Дерево шло так, что Этану накрывал ствол, а его самого — густой шатер сучьев. Он мог ещё отскочить в сторону, чтобы уйти от центральной части кроны. Для Этаны это было исключено. Он мог успеть подбежать к ней, стащить ее со скамьи. Но тогда оба оказались бы под стволом— времени на то, чтобы выскользнуть из-под него, не оставалось. Он мог наконец сильно толкнуть Этану вперёд. В этом был шанс на спасение. Один из тысячи! Но все же шанс.
И Максим, не раздумывая ни секунды, в стремительном прыжке, оттолкнувшись всей силой своих ног и распластавшись над землей, как делают иногда волейболисты, беря трудный мяч, бросился вперед и обеими руками, вытянув их как можно дальше, — толкнул Этану вперед.
В последнее мгновенье он успел ещё увидеть ее расширившиеся от удивления глаза и поднявшиеся для защиты руки. Но толчок был так силён, что она кубарем покатилась вниз по склону. А он перелетел по инерции через скамью и, зацепившись за нее ногами, тяжело упал в колючую траву. В тот же миг вместе с глухим грохотом мозг пронзила острая боль в ногах и бедре, и он провалился в черный, бешено крутящийся омут.
Очнулся Максим в незнакомом белом помещении, под низким прозрачным колпаком. Ноги словно окаменели. Тупая боль сковала всю нижнюю часть тела. И сразу вспомнилось все. Неужели он уже без ног?
От одной этой мысли липкий пот покрыл лицо и руки.
Непроизвольный стон вырвался из груди. Боль сразу усилилась. Но уже в следующее мгновенье откуда-то сзади, из-за головы, потянуло прохладой, запахло свежестью, боль начала стихать. Он попытался дотянуться рукой до колен. Однако что-то тёмное отгородило от него свет, колпак распался на две половинки, и красивое озабоченное лицо.
Этаны склонилось над ним:
— Вам больно, Максим?
Он молча кивнул. Она бережно, еле ощутимым прикосновением пальцев отвела у него со лба влажные волосы:
— Не волнуйтесь, так должно быть. Скоро это пройдет. К счастью, обошлось без осложнений. Повреждения в ногах и бедре были серьёзными. Но все удалось восстановить без малейших отклонений. Регенерация тканей заканчивается. Потерпите, Максим. Я знаю, это трудно, но… — ее мягкая прохладная ладошка легла на лоб, и боль почти прошла.
— Давно я так… под этим колпаком? — спросил он.
— Давно, мой друг. Скоро три месяца.
— О-о! — снова не сдержал стона Максим. — Так, значит, корабль…
— Старт корабля задерживается. Пришлось реконструировать некоторые системы.
— Но три месяца!
— Зато вы снова здоровый человек.
— А как там… на Земле?
— На Земле за это время не произошло ничего существенного. Но позвольте и мне задать один вопрос, — Этана пригладила ему волосы, задержала руку на виске. — Скажите, зачем вы сделали это?
— Сделал что?
— Бросились ради меня навстречу смерти. Ведь я… Ведь мы совершенно чужие люди.
— При чем тут свои или чужие? Я видел, дерево падает прямо на вас. Даже отскочив от скамьи, вы не избежали бы удара стволом. И тогда… Тогда была бессильна бы даже ваша медицина.
— Да, пожалуй. Это вы рассчитали точно. Но как вам не удалось рассчитать, что, бросившись ко мне и потеряв опору под ногами, вы сами лишились всякой возможности избежать удара?
— Я не успел об этом подумать.
— Вы не успели об этом подумать?.. — она покачала головой. — Вы не хотели об этом подумать, странный, так и не понятый мною человек. Но я утомила вас. Вам нужен еще покой и покой.
— Нет, мне уже лучше. И я попросил бы вас… Пусть придет Миона.
— Миона… Она не сможет к вам прийти.
— Неужели она так занята, что даже сейчас…
— Мы поговорим еще о Мионе. А теперь — спать, мой друг.
— Поговорим… О чем? С ней что-нибудь случилось?
— Ничего с ней не случилось. Но вам следует уснуть. Спать! Спать, Максим! — она посмотрела прямо ему в глаза, и он почувствовал, что против своей воли погружается в глубокий сон…
А когда он снова проснулся, то удивлением увидел, что нет уже ни белой комнаты, ни прозрачного колпака, и лежит он в своей постели, но рядом в кресле опять сидит Этана.
Увидев, что Максим проснулся, она подошла к нему:
— Добрый день, Максим. Вот и все! Ткани восстановились. Завтра встанете и будете ходить, как прежде. — Но в голосе инопланетянки чувствовалось что-то недоговоренное.
— Этана, ради всего святого! Прошлый раз вы говорили о Мионе так странно… Где она? Что с ней?
— Да что вы опять разволновались? Миона готовится стать матерью. И по законам Системы пока не сможет видеться с вами. Долго. Несколько месяцев.