К власти в Астраханской губернии пришла левая коалиция. На совместном заседании Совета рабочих и солдатских депутатов, левых партий и профсоюзов было решено сформировать Совет народных комиссаров в составе девяти комиссариатов.
Левые эсеры возглавили три ведомства: Перфильев – комиссариат внутренних дел (при этом он возглавлял Губернский Совет депутатов), Войцехович – продовольствие, а директор народной гимназии Бакрадзе – народное просвещение.
Большевики также обрели три командные высоты, сравнимые по влиянию: Аристов возглавил военный комиссариат, Вейнмарн – юстицию, Демидов – водно-ловецкие дела.
Максималист Цыпин теперь руководил комиссариатом труда и редактировал официальную советскую газету «Известия Совета рабочих и крестьянских депутатов».
Финансы поручили народному социалисту Рушевскому, который по профессии был экономистом-плановиком и возглавлял профсоюз конторщиков и бухгалтеров.
Здравоохранение возглавил беспартийный доктор Гузиков, организовавший медицинскую помощь раненым красноармейцам и рабочим во время январских боев.
Как видим, возник широкий общественный фронт, в котором нашлось место и умеренным социалистам и в котором отсутствовала одна доминирующая политическая сила.
Первый съезд Советов
15 февраля в здании коммерческого училища Воробьева[503] открылся первый съезд Советов. В первый день он собрал 400 делегатов, из которых почти две трети составляли мусульмане. Съезд продлился целых двенадцать дней, продемонстрировав широкую палитру взглядов, обнажил конфликт между левыми и правыми социалистами и показал готовность левых к созданию большой – но управляемой, разумеется, ими коалиции.
Съезд представлял весь социалистический спектр. Здесь были левые эсеры, эсеры-максималисты и правые эсеры, большевики и меньшевики, народные социалисты, анархисты и представители Рабочей еврейской партии «Бунд». Делегатов прислали профсоюзы, солдаты, ловцы, крестьяне, воины-инвалиды и представители военнопленных австрийцев, южных славян и турок. Присутствовали киргизы (то есть казахи) и калмыки. Отдельно были представлены многочисленные мусульманские организации.
Но большинство составляли обычные селяне, далекие от тонкостей политики и мыслившие категорией интересов своего подворья. Съезд открыл как раз один из них – ловец Баданов, – заявивший, что «боится социализации промыслов и поддерживает свободную хлебную торговлю»[504].
Журналист из «Астраханского листка» так красочно описал свои впечатления от делегатов съезда: «Все бородачи, загорелые. Молодых немного. В одежде преобладают пиджаки, куцые на делегатах из ловецких сел, длинные широкие землеробов царевчан и черноярцев. Выделяются бекеши и поддевки. Характерная особенность уездных представителей: нет шинелей. Многие из них солдаты, есть только что вернувшиеся с фронта, и ни одного в солдатской экипировке»[505].
Войну советские делегаты ненавидели от всей души.
По предложению профсоюзного активиста Александра Трусова в Президиум был избран левый коалиционный список: от левых эсеров Перфильев, Туйбахтин и Колчин, от большевиков Гольдберг и Липатов, от мусульман Ахмат Умеров. Перфильев и председательствовал большинство дней.
Правые социалисты были малочисленны, но активны. Из соображений демократии им давали слово, однако пользовались они им в основном, чтобы высказать свое превосходство над левым большинством, что вызывало понятное раздражение. С первого же дня, получив слово, правые говорили, что никакого мира с Германией не будет, что все разрушится и погибнет. Да, именно в таких тонах, как свидетельствовал эсеровский рупор «Голос революции».
Большевики отвечали не менее эмоционально. Бывший член КНВ Самуил Гольберг, например, предложил «всем скорпионам и дальше сулить нашим Советам самое ужасное», после чего продолжил: «пусть льется кровь, мы в ней не повинны, мы не боимся тиранов и эксплуататоров, мы объявляем им бой на смерть и жаждем их гибели».
Выступление Гольдберга было усилено эстетически. На сцену поднялись красноармейцы, встав сзади оратора с примкнутыми штыками.
В тот же день подавляющим большинством голосов был принят «Декрет о передаче власти в губернии Советам депутатов». В нем говорилось о необходимости «немедленно образовать на местах в селах, поселках, уездных городах Советы депутатов, а также волостные и уездные Советы».
Впрочем, правых пустили на съезд не всех. Возможности выступить были лишены их сильные лидеры – депутат Учредительного собрания Кузьма Терещенко и специалист в области земледелия Олег Михайлов. Перед Михайловым демонстративно закрыли дверь, а Терещенко преградил путь лично комиссар юстиции большевик Вейнмарн. Скорее всего, эсеровские вожди не сочли нужным оформить представительство от какого-нибудь крестьянского схода, а их делегирование от партии никем, кроме них самих, не признавалось.
Сложности возникли не с малочисленными правыми, а с ловцами. На четвертый день съезда разговор дошел до продовольственной проблемы. Совнарком был крайне заинтересован в централизации продажи рыбы за пределы края. Это позволяло столь же централизованно закупать хлеб и мануфактуру и сдерживать рост цен. Ловцы, понятно, приветствовали свободу торговли.
Эмоциональный Перфильев в «горячей речи предостерег ловцов, настаивающих на частной продаже, от заражения торгашескими и кулаческими наклонностями». Из зала раздались крики: «Нас оскорбляют! Мы уйдем!» Возникла угроза реального раскола.
В ответ на это пять комиссаров – левые эсеры Перфильев и Войцехович, максималист Цыпин, народный социалист Рушевский и беспартийный доктор Гузиков – заявили об отставке и покинули зал. Их поддержал, никуда, впрочем, не уходя, правый эсер Семенов.
Холодный душ сработал. Никакого плана делегаты из приморских сел не имели и иметь не могли. После короткого перерыва съезд продолжил работу и стал обсуждать резолюцию, предложенную Совнаркомом. В ней говорилось о введении предельных закупочных цен, централизации продажи рыбы через артели и праве уездов самостоятельно распоряжаться выделенными квотами. В качестве премии ловцам была обещана бесплатная раздача снастей и прочих орудий лова из национализированных складов и магазинов.
Еще одним камнем преткновения стала социализация земли, на которой настаивали эсеры. Отношения между русскими селянами и представителями кочевых народов были непростыми. Кочевники обладали правом на большие земельные ресурсы, и крестьяне зачастую были вынуждены арендовать у них землю. Поэтому на I краевом съезде Советов в феврале 1918 года была принята резолюция о социализации земли. Против нее голосовали почти все калмыки и киргизы, а также значительная часть казачества: 347 делегатов против 425[506].
Резолюция предусматривала, что все земли – церковные, частные, казенные, киргизские, калмыцкие, казачьи и т. д. – отныне составляют общенародный фонд. Право на владение землей имеют только те, кто на ней трудится. В случае болезни или военного призыва можно было нанимать батраков, но не более чем на 30 человеко-дней в полевой сезон. При местных Советах предстояло создать земельные отделы, которые были должны перераспределить землю, как пашенную, так и выпасную. Земля под выпас распределялась пропорционально поголовью скота.
Дальше съезд пошел по более ровной колее. Александр Трусов рассказал о перспективах трудовой реформы. Он предложил создать конфликтные комиссии на предприятиях, организовать страхование от несчастных случаев и на случай заболевания, а также создать отдел по развитию промышленности. С Трусовым никто спорить не стал. Для селян это было далеко, а рабочие его всецело поддерживали.
Съезд принял решения, оправдавшие многие надежды работников на приход Советов к власти: найм и увольнение проходили впредь лишь по согласованию с профсоюзами, представители работников вводились в органы управления предприятиями, был запрещен детский труд.
Также без особых дискуссий был заслушан доклад наркомфина Рушевского. Рушевский был народным социалистом, то есть в политической палитре стоял как бы правее меньшевиков и эсеров. Но он искренне хотел перемен, считал себя нужным для революции и, будучи специалистом в банковском секторе, разработал целую программу действий. Вступив в полномочия двумя неделями ранее, он обнаружил, что в казне имелось всего шесть миллионов рублей. При этом только задолженность перед горожанами составляла 4 млн руб. Вдобавок та часть населения, что имела вклады в банках, торопилась их оттуда изъять.
Отдельной – и чувствительной – точкой стали долги перед солдатами и рабочими за дни январских боев. Те требовали в соответствии с решениями стачкомов и Советов оплатить им это время исходя из расчета 23 рубля за день, то есть в повышенном размере (средняя зарплата в этот период была примерно 15 руб. в день).
Делегаты съезда понимали серьезность финансового положения края, но рекомендовали искать деньги где-то в иных местах, но не у них. «В прениях много говорилось, у кого есть деньги, – отмечал Рушевский. – Ловцы говорят, что деньги у крестьян, крестьяне – что у рабочих, рабочие говорят о ловцах и буржуазии». Сам Рушевский считал нужным ввести местную валюту и учредить Народный краевой банк с отделениями на местах.
После этого съезд погрузился в дискуссию о власти, войне и мире. Ситуация на фронте была драматической. Германия и ее союзники вышли из переговоров. 18 февраля возобновились боевые действия. За несколько дней пали Полоцк, Минск, и только возле Пскова продвижение рейхсвера было остановлено.
Внутри правящей коалиции в Москве возник кризис. Если Ленин считал, что страна не располагает возможностями сопротивления агрессии и нужен мир, то «левые коммунисты» вместе с левыми эсерами настаивали на открытой вой