Вдохновившись этим примером, член офицерской организации Сумароков сообщил, что с ученической скамьи был социалистом и даже участвовал в революции 1905 года, а в период январских событий мирно вел частные уроки. Сумарокова обязали к шести месяцам общественных работ[568].
Участвовавшего в выступлении с оружием в руках гимназиста Б. Наводчикова просто отдали на поруки родителям[569]. 14 человек приговорили к тюремным срокам, из них восьмерых – от полугода до двух лет, а шестерых – от трех до 20 лет. Самое большое наказание выпало на долю Бирюковых. Петр Иванович как начштаба мятежа получил восемь лет лишения свободы, а его отец-атаман – двадцать пять. Не повезло и осужденному на десять лет прапорщику Склярову – тому самому, что командовал караулом у Белых казарм, а потом пытался найти убежище у князя Тюменя.
Часть осужденных к лишению свободы была освобождена по амнистии прямо в зале заседания суда. Среди них оказался Григорий Алексеенко, приговоренный к пяти годам тюрьмы[570]. Иван Алексеевич Бирюков вскоре тоже получил снисхождение. Нет, его не выпустили. Но в марте 1919 года, когда колчаковцы взяли Уфу, а деникинцы рвались к Царицыну, в Советской России прошла очередная амнистия. Бирюков попал под нее. Его срок решением Астраханского ревтрибунала был сокращен вдвое. Летом 1919 года срок сокращается до 2,5 лет[571]. И опять решением Астраханского ревтрибунала. Но Ивану Алексеевичу не повезло – его перевели в Саратов, где он и был расстрелян тамошним ЧК. Основанием для расстрела Бирюкова и других заключенных, признанных заложниками, послужил террористический акт, осуществленный в это время в Москве.
Надо сказать, что амнистия не была оценена значительной частью тех, кто ее получил. Историк Борис Пугачев приводит биографии 23 участников январского мятежа. Из них девять пошли служить в Красную армию. Остальные 14 – нет, не пошли работать в сельское хозяйство и не эмигрировали спокойно в Персию. Эти 14 амнистированных, давших честное слово не воевать против Советов, поехали к Краснову, Деникину и Толстову.
Например, командир 1-го полка Иван Востриков, приговоренный к двум годам лишения свободы и отпущенный на поруки, поехал в Гурьев, чтобы дальше воевать. Его брат Максим, урядник, был приговорен к десяти годам, освобожден, но, вместо того чтобы поехать в собственную станицу, направился к деникинцам. Командир пулеметчиков Владимир Горбунков: мятеж – арест – амнистия – Гурьевская армия. Прапорщик 3-го полка Василий Ляхов: мятеж – год общественных работ – Гурьев. Прапорщик 3-го полка Федор Пономарев: мятеж – освобождение по амнистии в октябре 1918 года – Гурьев. Прапорщик Диомид Соколов: мятеж – 5 лет лишения свободы – амнистия в январе 1919 (!) года – Гурьев. Юнкер-артиллерист Василий Шкадин: мятеж – два с половиной года тюрьмы – амнистия – Гурьев[572].
Возникает вопрос: насколько разумно выпускали на свободу людей, которые использовали ее только для того, чтобы убивать других людей?
История астраханских денег
Решение печатать местную валюту принимал еще Комитет народной власти, столкнувшийся с дефицитом наличности. Причина дефицита была простой: правительство Ленина не собиралось снабжать деньгами местные власти, его не признававшие. В принципе, такой подход был вполне логичным. Хотя после победы Советов в Астрахани политические препятствия оказались сняты, проблема дефицита наличных денег так и не была урегулирована. У центрального правительства хватало своих сложностей, поэтому астраханские власти вернулись к идее выпустить местные деньги. Идею внес комиссар финансов Рушевский. 2 марта Совнарком поддержал его.
Вместе с собственными дензнаками появился и Народный банк, в который влили частные банки.
Была учреждена «Экспедиция заготовления Краевых знаков», и типография Дементьева на синей, салатной и светло-желтой бумаге начала печатать местные деньги.
Было решено выпустить боны достоинством в 1, 3, 5, 10, 25 и 100 рублей.
Сторублевая купюра представляла собой прямоугольник, вверху которого старым шрифтом с «ятем» было написано «Временный кредитный билет Астраханского казначейства». Справа размещалась надпись «Сто рублей», удостоверенная подписями комиссара финансов и губернского казначея. Слева полулежала пейзанка, одетая в древнегреческий хитон. Рядом с ней стоял мужчина в брюках и рубашке с длинным рукавом, который показывал на приближающийся пароход. Неподалеку от главных героев были заботливо уложены дыни, арбузы, персики, помидоры и виноград. Все это закрепляла звезда Давида. Внутри звезды были цифры: «1918».
Купюры меньшего достоинства были попроще.
Всего было напечатано бон на 78 767 000 рублей, что представляло собой весьма значительную сумму[573]. Старые деньги предлагалось сдать, если у граждан их было более двух тысяч[574]. Дензнаки выпускал Астраханский Народный банк, учрежденный 25 марта.
Астраханцы восприняли боны неодобрительно. Они предпочитали казначейские билеты центрального банка, а в идеале серебряные дореволюционные рубли.
Первыми выступили рабочие компаний «Кавказ и Меркурий», «Русь» и «По Волге». Они отказались принимать в качестве зарплаты неожиданные деньги. В ответ Совнарком заявил, что будет привлекать виновных к суду: штрафу в размере 1000 рублей или трем месяцам тюрьмы[575].
Понятно, что к суду никого не привлекли, однако пример речников оказался заразителен, и ему последовали железнодорожники. Их сопротивление было сломлено в апреле. Но когда матросы и проводники пришли на рынок, торговцы отказались продавать за эти деньги товар. На Большие Исады пришлось посылать вооруженный пулеметом автомобиль.
Боны отдавались дешевле номинала. Комиссар финансов Семен Жадаев связывал это с разгульной жизнью гарнизона.
«Не моя вина, – докладывал он делегатам II съезда Советов, – что в первую очередь крепость оставила большое количество выданных им бонами денег в притонах на Косе, уронив тем самым их стоимость до трех рублей за 100 рублей»[576].
Жадаев был не прав. Дело было не в гарнизоне, составлявшем менее процента населения губернии, а в экономике. Девальвировались и керенки. Обесценивание банкнот было очень удобно для оплаты правительственных долгов, но создавало масштабные социальные проблемы.
Впрочем, уже в конце апреля астраханский Совнарком сумел отладить работу с правительством Ленина, и в край пришли «настоящие деньги». Уже 9 мая было принято решение изъять из оборота сторублевые местные купюры, а с 10 июля власти приступили к уничтожению бон.
Трехрублевую купюру сегодня можно купить на нумизматическим рынке примерно за $50.
Несмотря на успех с выпуском местных денег и последующим получением казначейских билетов центрального правительства, край испытывал серьезный финансовый голод.
За первое полугодие 1918 года было собрано 26 млн. руб. налогов, в то время как недоимка составила 35 млн руб. Денег не платили ни предприниматели, ни граждане. В Енотаевском уезде, например, не удалось собрать земский сбор за 1917 год, что парализовало волостные управления и слабенькую местную систему образования[577]. При этом собрание села Княжино (ныне Вольное) постановило не платить налоги и в 1918 году[578]. Красноярское земство объявило себя несостоятельным, предложив учителям самим искать себе работу[579]. На апрельском съезде уездных советских делегатов заметная часть депутатов открыто заявляла, что считает затраты на агрономов лишними[580].
Селяне открытым текстом говорили, что не считают нужным содержать ни школы, ни больницы, ни землеустроителей. У них есть свой мир, и если губернским властям нужны все эти странные причуды, то пусть сами и платят.
Между тем деньги у губернских властей уходили стремительно. К июлю было отпущено из банков 58 млн руб., в том числе 16 млн руб. на субсидии водному транспорту, который ввиду военных действий оказался блокирован за Симбирском. Еще 10 млн руб. было решено отпустить на систему образования, а в июле эту сумму увеличили до 15 млн руб.[581] Финансировались здравоохранение, приобретение мануфактуры, пенсии инвалидам мировой войны и вдовам Георгиевских кавалеров.
Весной отдельные проблемы составила оплата участникам январских боев. Солдаты требовали жалованье, а рабочие – оплаты забастовочных дней. Сумма была одинаковая – по 414 руб. на человека. «Надо было удовлетворить требования 4500 вооруженных человек, собравшихся в крепости и нередко грозивших оттуда советской власти», – рассказывал Жадаев[582].
Не забыли и про семьи погибших. Родственникам павших и раненых борцов за советскую власть выплатили компенсацию в 5773 рубля, а близким случайно погибших гражданских – в 1515 рублей[583].
Рабочий вопрос и промышленность
Профсоюзное движение, ведомое такими яркими людьми, как Трусов и Трофимов, переживало период своего стремительного роста. Возникли союзы строителей, домашней прислуги, кожевников и многие другие. Число членов профсоюзов достигло 52 000 человек, включая, впрочем, безработных