21 февраля прошло первое объединенное собрание профсоюзов. Присутствовало 147 делегатов от 31 организации.
Требование восьмичасового рабочего дня было достигнуто, хотя чуть позже Советам и профсоюзам придется убедиться, что в ряде случаев от данного правила надо отходить.
Было принято положение о рабочем контроле. Фабзавкомы получили право определять минимальную выработку, получать информацию о формировании себестоимости продукции и обрели доступ ко всей деловой переписке. Эти правила ликвидировали коммерческую тайну, но зато позволяли проверить, действительно ли у предприятия нет возможности повышения зарплаты.
Между тем на рынке труда ситуация обострялась. С января 1918 года закрылось 35 предприятий, и без работы осталось полторы тысячи человек. Число беженцев уже к июлю достигло 28 000 человек и постоянно росло. Среди них было как минимум 7000 армян, спасавшихся от вторжения турецкой армии в Закавказье[585]. Многие беженцы осели в селах. Например, в Астраханском уезде теперь проживало 2700 беженцев, не считая 2000 австрийских военнопленных и 950 высланных туда же германских подданных. Еще 2500 беженцев и иноподданных, а также 850 пленных было в Енотаевском уезде, свыше 7000 в Черноярском и 8100 в Царевском уездах. Помощь им оказывалась датским и шведским консульствами[586].
Помощь была недостаточной. Пленные ходили с мешками по улицам и выпрашивали хлеб[587].
Комиссар труда Фролов (большевик) пробовал централизовать движение трудовых ресурсов, то есть выявить наличие вакансий и направить туда работников. 10 апреля им была открыта Биржа труда. Ежедневно на нее приходило по 140 человек. К середине лета удалось трудоустроить 2800 человек[588].
Были открыты доступные столовые. К концу лета их было четыре[589]. Обед в них стоил всего 50 копеек, а для членов профсоюзов существовала половинная скидка.
Совнарком пытался поддерживать производство субсидиями, а рынок труда – общественными работами.
Например, машиностроительному заводу бр. Седовых был сделан заказ на строительство понтона.
Относительно уверенно чувствовали себя секторы, ориентированные на личное потребление и имевшие запасы сырья. На Солянке, например, выдавал продукцию кирпичный завод «Прогресс», считавшийся по местным меркам крупным предприятием с сотней занятых сотрудников. До восьмиста человек трудились в швейных мастерских, часть из которых разместилась в самом центре города – на углу Табачного ряда и Ахматовской улиц в бывшем магазине Ильина. В мае ими был открыт швейный магазин.
Зато мыловаренная промышленность переживала кризис. Она и так была представлена в основном мелкими предприятиями, а отсутствие привозного сырья вынудило власти централизовать производство. Весной продолжали работать только два завода – быв. Рыбкина и быв. Ботэ. Они произвели соответственно 15 тонн и одну тонну мыла, что для нужд быстро разраставшегося городского населения было явно недостаточно. На предприятиях работало всего 24 сотрудника. Власти предприняли попытку восстановить стеклозавод Софийского в Татарской Башмакове. Это было единственное предприятие такого типа в губернии. Ему выдали кредит. Несмотря на помощь, к лету завод так и не открылся.
Был предпринят ряд попыток переустроить экономику губернии.
Национализированным баскунчакским солепромыслам предоставили кредит в 2,6 млн руб. на вывоз соли. У берегов озера лежали старые запасы, примерно 800 тыс. тонн, которые начали размалывать и отправлять на речную станцию во Владимировку. Число работников здесь тоже сократилось, что привело к утроению зарплаты оставшихся. В общей сложности Баскунчак давал работу 3000 грузчиков и 150 служащим, включая мельников и машинистов.
Сложнее обстояло дело с деревопереработкой, без которой невозможна была работа ни бондарных, ни судоремонтных мастерских. Поставки леса из Центральной России почти прекратились, а имеющихся запасов могло хватить только до середины осени. Работники требовали повышения зарплаты.
Нельзя сказать, что зарплата не росла. За полгода она увеличилась примерно на треть[590]:
Для сравнения, зарплата краевого комиссара составляла 500 рублей на протяжении первого полугодия 1918 года и была повышена в июле до 800 рублей. То есть зарплата рабочих и руководителей края была вполне сравнима, и заработки росли. Однако цены росли еще быстрее, и денег у людей не хватало.
Кроме того, ряд профсоюзов откровенно злоупотреблял своим влиянием. В июне профсоюз металлистов постановил поднять заработок на 50 %. Отвечавший за городские предприятия левый эсер Шечков объяснил, что в результате механик будет получать 1260 руб., а инженер 900 руб. В итоге горсовнархоз заблокировал решение[591].
Но пресечь все перекосы было невозможно. Среди ловцов заработок достиг 100 рублей, на холодильном заводе – 150 рублей в день[592]!
В августе о намерении бастовать заявил профсоюз конопатчиков. Действия конопатчиков нравились не всем рабочим активистам[593]. Конопатчики занимались приписками. Они занижали нормы выработки в два-три раза и за счет этого выписывали себе большие премии[594].
Лидер Союза Союзов 30-летний Павел Унгер вынес вопрос на конфликтную комиссию и предложил установить межотраслевые ставки, чтобы избежать перекосов в зарплате по одинаковым профессиям в разных отраслях. Его предложение прошло незначительным большинством (28 против 25).
Пока шли споры вокруг конопатчиков, решение в 2,5 раза поднять зарплату принял профсоюз грузчиков[595].
Наконец, пекари избрали председателем фабзавкома пьяницу, устанавливали себе без всякой нужды сверхурочные работы для повышения зарплаты, уносили домой хлеб и муку и на четверть сократили нормы выработки. Уставший с этим бороться начальник городского комиссариата продовольствия Михаил Непряхин в очередной раз подал в отставку[596]. Это предупреждение сработало, и пекари по требованию объединенного профсоюза были вынуждены пойти на уступки.
Продовольственная проблема
Астрахань – рыбный край, но зимой уловы не могли прокормить миллионное население губернии. Хлеб поступал с перебоями, и с 30 января нормы его выдачи были сокращены до символических 1/2 фунта (примерно 220 граммов), которые старались выдавать равными долями белым и черным хлебом[597]. Вместо хлеба можно было взять десяток яиц[598].
Проблемы усиливались еще и тем, что прибывало городское население. Проку от беженцев из северных городов и охваченного войной Дона не было. Профессиональными качествами ловцов они не обладали, но, естественно, претендовали на довольствие.
Совнаркому приходилось импровизировать.
Первым делом были решено отпугнуть от Астрахани жителей других губерний, собиравшихся бежать на юг в поисках еды. Уже 15 марта на заседании советского правительства было решено «телеграфировать всем Советам Российских республик о безработице и отсутствии хлеба в Астрахани, дабы этим предотвратить наплыв рабочей массы»[599]. Безработных было решено бесплатно отправлять по железной дороге в северные губернии[600].
Астраханские власти не возражали против свободы торговли, если, конечно, дело не затрагивало интересы региона. Поэтому, разумеется, еще 7 апреля был запрещен вывоз хлеба за пределы губернии.
Развивались торговые связи с другими губерниями, приобретавшие самые неожиданные формы.
Был, например, заключен договор с далеким Архангельском о своеобразном бартере: обмене шхуны «Бр. Редькины» на шаланду и баржу в Астрахани[601].
Проблемы возникли с Саратовом. Местные власти действовали на манер баронов-разбойников эпохи Средневековья. Они перехватывали и присваивали астраханские грузы, не платя ни рубля. В слободе Покровской было реквизировано 60 вагонов с рыбой. Рыбу продали, деньги присвоил местный Совет. На станции Палласовка было задержано 17 вагонов с мукой для Астрахани. Аристову пришлось выслать туда отряд вооруженных мусульман, чтобы хлеб дошел до места назначения[602].
В апреле в Саратов было отправлено 62 вагона баскунчакской соли в обмен на состав с железом и гвоздями. Этот состав и так должен был приехать в Астрахань, но саратовцы задержали его у себя. Груз пришлось выручать отправкой соли, которой южане располагали с избытком. Два губернских советских правительства долго выясняли по телеграфу взаимоотношения, пока не вышли на пошаговый режим товарообмена – и астраханцы, и саратовцы очень опасались обмана. В Саратов поставляли и рыбу, выловленную национализированными промыслами. Госпредприятия были обязаны отдать 10 % выручки в казну, остальная выручка шла на зарплату сотрудникам и текущую деятельность.
Активная торговля шла не только с Саратовом. Из Енотаевского и Астраханского уездов в Ставрополье шли целые караваны с рыбой, запряженные лошадьми и верблюдами. Назад они везли хлеб. В Дагестан были отправлены шхуны за хлебом, в Баку – за сахаром, а персы поставляли фрукты, которые Астрахань продавала вверх по реке. Часть товаров шла в Иваново-Вознесенск, откуда взамен поступало мануфактуры на 4 млн руб. В Москву для закупки двух тонн чая отправились артельщики. Купленный астраханцами чай пытались по дороге перехватить власти Уфы и Самары, и продовольственному комитету пришлось вмешаться