Латышев возглавлял особый отдел XII армии, которая вела бои на дагестанском направлении и базировалась на Астрахань. Местная ЧК была от него автономна, и действительность была не столь однозначна.
20 сентября пленарное заседание Союза Союзов приняло официальную резолюцию с осуждением фактов арестов профсоюзных активистов сотрудниками ЧК. Один из них – лидер профсоюза фельдшеров Курбатов – был расстрелян. При этом чекисты солгали семье, заявив, что Курбатова перевели в Самару[831].
Работники спецслужбы вовсю продолжали злоупотреблять полномочиями в личных целях. Так, агент «Горячий» угрожал арестом мужу своей бывшей возлюбленной[832].
Губисполком решил принять меры. В октябре 1918 года было задержано трое сотрудников ВЧК, вымогавших весьма солидные деньги – десять тысяч рублей – с некоего Панюшкина. Панюшкин платить деньги не захотел и написал жалобу. В результате двое сотрудников ВЧК – Песоцкий и Шаблиевский – были расстреляны, а их коллега Бубнов отправлен в тюрьму с весьма мрачными перспективами[833].
Астраханская губЧК была органом откровенно слабым.
К концу года здесь сменилось уже шесть руководителей.
«Бакинцы» – прибывшие с Кавказа партработники РКП(б) – были откровенно недовольны таким положением дел. Они хотели использовать ЧК для укрепления своего влияния против местных лидеров и пока не преуспевали.
По настоятельной просьбе «бакинцев» из ВЧК, от Лациса, прибыла специальная рабочая группа во главе с Гофманом.
Однако, ознакомившись с местной политической ситуацией, она отказала бакинцам в поддержке и устранилась от какого-либо вмешательства.
Причина заключалась в непреклонной твердости астраханских профсоюзов. Их лидер Павел Унгер довел до сведения московских представителей, что Союз Союзов требует от ЧК немедленно сообщать об арестах активистов профсоюзов и накладывает запрет на расстрел членов профсоюзов. Гофман пытался протестовать и апеллировать к губисполкому. Астраханский губисполком спорить с ним не стал и постановил провести отдельное совещание. Совещание состоялось 29 сентября. В нем участвовали Унгер, Трусов, Дайковский, левый эсер Шичков и ряд иных рабочих лидеров, которые постановили: «ЧК должен извещать профсоюзы об арестах их членов, а ввиду того, что в ЧК оказалось много неблагонадежных лиц, совещание поручает губисполкому в срочном порядке реорганизовать таковую!»[834]
Тогда «бакинцы» стали бомбардировать телеграммами Дзержинского, предлагая распустить местную ЧК и перепоручить ее функции прифронтовой, то есть оперативно подчиненной армейскому начальству[835].
Этот план тоже не удался.
В октябре 1918 года войска окружили здание ЧК, разоружив и арестовав всех находившихся внутри. Сама губЧК была расформирована[836]. Но 2 ноября комиссию воссоздали. У бакинцев не хватало влияния поставить на должность председателя кого-то из своих, и они согласились с кандидатурой 22-летнего астраханца Сергея Генералова, рассчитывая на его большую решительность. Однако бакинцы оказались разочарованы. Расстрелов не последовало, и Генералов поддержал амнистию офицеров и освобождение заложников: в середине ноября были прекращены дела на 297 человек, а через неделю – еще на пятьдесят[837].
Более того, решением Губисполкома в состав обновленной ЧК вошли левые эсеры, которых бакинцы и центровики оттуда пытались выдавить любой ценой[838].
Чаяния бакинцев начали исполняться после прибытия в Астрахань командования Каспийско-Кавказского фронта.
Реввовенсовет Каспийско-Кавказского фронта в лице командующего флотом Сергея Сакса и председателя РВС Александра Шляпникова считали местные власти и партийные структуры за некое недоразумение, препятствовавшее нормальной работе.
Оперативную работу они поручили начальнику Особого отдела (то есть ЧК) фронта Карлу Грасису.
25-летний журналист Карл Грасис был выходцем из бедной латышской семьи, но с детства стремился к познанию мира и, невзирая на отсутствие денег и хорошего базового образования, поступил в университет. В университете он отучился три года, пока за критику царизма не был отчислен и сослан в Чебоксары, где его и застала революция. Литературный талант молодого человека, писавшего стихи и заметки с 13-летнего возраста, оказался востребован, и революция втянула его в свой водоворот. После победы советской власти в Казани Грасис возглавил местный Наркомпрос, а когда Казань пала под натиском дивизий белой гвардии, был отправлен на юг бороться с бандитизмом.
Прибывший в Астрахань инициативный латыш решил арестовать местных советских руководителей. 7 декабря был задержан председатель ЧК Генералов, а вслед за ним взяты под стражу военный комиссар Аристов, красный командир Жлоба и председатель Губисполкома Липатов[839].
Мина Аристов отсидел без допросов и предъявления обвинения 12 дней, после чего объявил голодовку. В ответ особисты пригрозили избить его нагайкой, но все же были вынуждены отпустить знаменитого военкома. У хлопотавшей за него и Липатова красной медсестры Рахиль Вассерман трижды проводились обыски[840].
Пока прежний начальник ЧК Сергей Генералов сидел в местной «Бастилии»[841], по обвинению во взятках были расстреляны сотрудник губЧК Василий Шабловский и следователь Василий Песоцкий[842].
С кадрами у особистов были явные проблемы. Упомянутая выше Рахиль Вассерман рассказала на партийном собрании РКП(б) красочную историю про шпика, которому было поручено осуществлять за ней наружное наблюдение: «Я шла часов в 11.00 утра по Сапожниковскому мосту, и ко мне подскочил человек, пьяный, вооруженный, инвалид с одной рукой и устроил дебош, крича: “скинь сапоги, скинь пальто и шляпу, если сейчас же не скинешь, я с тобой разделаюсь, ты белая гвардия, я за тобой давно слежу!” Собралось много народа, но спас меня штаб, где я сейчас нахожусь, красноармейцы его окружили, обезоружили, и он оказался сотрудником прифронтового ЧК»[843].
Грасис потребовал, чтобы обо всех собраниях работников ему сообщалось заранее. На собрания, проводимые коммунистами, он посылал своих агентов, которые старались их сорвать[844]. Так как срывать получалось не всегда, по причине критики советских органов на рабочих собраниях, Грасис вообще запретил собрания рабочих[845].
При этом сам начальник Особого отдела явно вышел за рамки дозволенного руководством, заявив на одном из собраний, что Лев Троцкий «не оправдал возложенных на него надежд, и надо не обороняться, а наступать»[846].
Как отмечалось впоследствии проверкой ЦК, «вся деятельность Грасиса говорила о полном игнорировании местных советских сил, все зиждилось на “мандате” с правом расстрела, обысков, арестов и пр., и при его дальнейшей необузданной деятельности в конце концов должно было вспыхнуть восстание»[847].
«Бакинцы» понимали это и попросили прислать в Астрахань сто латышей, поскольку в готовности вооруженных астраханских рабочих и солдат терпеть их инициативы не без оснований сомневались[848].
Но бакинцам тоже досталось.
Александр Шляпников, подозревая их в интригах, лично объяснил лидеру «бакинской партии» Надежде Колесниковой, что та будет арестована, и секретарь губкома партии Колесникова была вызвана в ЧК, где ее продержали без всякого допроса в комнате несколько часов[849].
Местное правительство упорно сопротивлялось попыткам проводить в городе политику репрессий.
В середине ноября Ревтрибунал постановил освободить более двухсот человек и прекратить еще несколько десятков уголовных дел, включая дело лидера черносотенцев Тихановича-Савицкого[850]. Среди принятых решений показательно, например, постановление по гражданину Никифору Рубцову, обвиненному в контрреволюционном выступлении с оружием в руках, которому… вынесли общественное порицание[851]. 11 декабря было освобождено еще 60 человек[852], однако ЧК продолжала активно проводить новые задержания.
31 декабря 1918 года коллегия краевого отдела юстиции отметила, что «тюрьма перегружена, но разные органы продолжают направлять арестованных без соблюдения законных формальностей, без постановлений, без предъявления обвинений». Под разными органами недвусмысленно имелась в виду ЧК[853].
Устав ждать от ЧК обвинительных заключений, отдел юстиции продолжил освобождение узников из тюрьмы. Только в январе 1919 года решением Особой комиссии при отделе юстиции было амнистировано 82 человека[854].
Астраханская юстиция обладала достаточными ресурсами, чтобы спорить с чекистами за влияние. Достаточно отметить, что к этому времени в ведомстве работало 442 сотрудника! Это были следователи, мировые судьи, гособвинители, охранники местной тюрьмы, работники угрозыска. Начальнику отдела юстиции тов. Шварцу даже был подчинен некий «Карательный отдел»