равильно, но, имея во многих отделах левых эсеров и старых чиновников, мало продуктивен»[868].
«Губисполком ведет половинчатую позицию, – вторил ей сотрудник ВЧК Федор Другов, – и, ссылаясь на могущество профсоюзов, все время терроризирующих советские организации угрозой стачки, захвата власти и т. п., фактически действует под давлением и влиянием Союза Союзов, вернее, председателя его, носившего имя беспартийного»[869].
«Беспартийным» председателем был металлист-большевик Федор Трофимов, сменивший портного-большевика Павла Унгера.
Разумеется, Союз Союзов не был враждебен к советской власти и никакого вооруженного выступления не готовил. Он просто рассматривал комиссаров, губисполком и спецслужбы не как своих начальников, а как инструменты рабочего класса, основой которого в Астрахани не без оснований считал себя. Такой точки зрения придерживались все профсоюзники независимо от партийной принадлежности.
На I съезде профсоюзов, состоявшемся в начале августа 1918 года, большевик Федор Трофимов заявил, что не надо разделяться на партии, поскольку у рабочих есть одна партия – защита своих прав и интересов всего народного государства[870].
За плечами Трофимова стояли почти семь тысяч металлистов – рабочих судостроительных и судоремонтных заводов, а также многочисленных мастерских. Это был сильнейший профсоюз, стремительно набиравший свой потенциал: при создании профсоюза 14 марта 1917 года в нем было сто человек. Уже в апреле их число достигло 1000. В сентябре 1917 года – 3300, в разгар январских боев 1918 года – 5100, а к августу 1918 года – 6628 человек[871].
Окрепли и другие профессиональные организации. Профсоюз водного транспорта объединял 18 000 человек, бондарей – 5000, болдинских грузчиков – 2700, деревообработчиков – 2500[872].
Не менее 1200 человек вступили в профсоюз судовых плотников, 700 – грузчиков, 600 – портных, 275 – пожарных, 160 – шоферов.
В профсоюзах сохранялась реальная многопартийность. На августовском съезде выступали большевики Унгер и Трусов, левый эсер Митенев, правый эсер Сигалов, меньшевик Абдушели (после очередного разгона ЧК его освободили из-под ареста, и он продолжил политическую агитацию)[873].
Профсоюзы были вооружены. При каждом из них была образована боевая дружина, и, к примеру, только профсоюз торгово-промышленных служащих сформировал отряд из 140 человек, для вооружения которых в штаб организации на Канаве (дом Дадашева) было завезено двести винтовок[874]. В боевой дружине рыбной секции числилось 703 человека, таскалей (грузчиков) – 672, строителей – 444, бондарей – 285. На Форпосте было вооружено 1234 рабочих[875].
Рабочие отряды по своей численности вдвое превосходили гарнизон, хотя, конечно, не имели пулеметов и орудий.
Рабочие дружинники несли патрульную службу, получая за это время свою обычную зарплату. Они были организованы и идейно мотивированы. В августе 1918 года именно организованные профсоюзами отряды разоружили взбунтовавшийся гарнизон.
Были и средства – к середине ноября касса профсоюзов, пополнявшаяся за счет взносов, достигла двух миллионов рублей[876]. Наличие собственных денег давало независимость и позволяло не обращаться по всяким пустякам к органам власти. Совершенно не случайно лидеры профсоюзов считали себя силой, способной поставить на место всяких зарвавшихся выскочек из ЧК и прочих государственных органов. Лидер портных большевик Унгер на конференции профсоюзов заявил: «если ко мне придет какой-либо комиссар с невыполнимым требованием, я его раздавлю, ибо у меня есть сила, я опираюсь на вооруженных рабочих»[877].
Визит Троцкого
6 ноября на железнодорожный вокзал Астрахани прибыл бронированный поезд наркомвоенмора Льва Троцкого. Лев Давидович в это время был на пике своей популярности. Талантливый оратор и журналист, он проявил себя и как хороший организатор. Если имя Ленина связывали с декретами о мире и земле, то имя Троцкого – с победами Красной армии. Город встретил знаменитого гостя с восторгом. Красноармейцы с трудом сдерживали напор многотысячной толпы, собравшейся у здания наркомата просвещения[878]. Одетый в черный кожаный костюм, второй лидер страны выступал с балкона. «У тов. Троцкого мощный голос, – писал очевидец, – он чеканит каждое слово и бросает его в простор широкой площади, и нет такого уголка, где бы не было слышно сказанного тов. Троцким»[879].
У стен Астраханского Кремля Троцкий огласил историческую телеграмму о разрыве отношений Советской России и кайзеровской Германии. Время тяжелого Брестского мира истекло. Немецкие войска покидали оккупированные территории на востоке и возвращались домой. Эта новость была важнейшей, и собравшиеся люди кричали «ура!».
Вечером Лев Давидович покинул Астрахань. Город запомнился ему праздничной иллюминацией и афишами о бесчисленных киносеансах и концертах по случаю годовщины революции. Сложно судить, знал ли он, что астраханцы переименовали Кремль в «Городок им. тов. Троцкого», и такое название крепость носила до середины 20-х годов.
Из левых эсеров – в ревкоммунисты
Партия левых эсеров, являвшаяся ведущей еще в июне 1918 года, после авантюры с убийством Мирбаха быстро приходила в упадок.
Поначалу все проистекало хорошо. Председателем Совнаркома был избран дипломатичный Ашот Хумарьян, левый эсер Федор Митенев стал его заместителем и даже исполнял обязанности председателя, когда Хумарьян выехал в Баку для решения вопроса о беженцах[880].
В городском Совете максималист Цыпин подал в отставку с поста председателя. Его просили остаться. Он отвечал, что обязан сложить полномочия, поскольку астраханские рабочие ему не доверяют. В качестве аргумента Цыпин сослался на дискуссию на краевом съезде Советов, когда он предложил начать войну с Германией, а профсоюзные активисты кричали ему «Долой!».
Отставку Цыпина удовлетворили. При этом он остался членом Совета и возглавил Горсовнархоз, то есть отвечал за коммунальные и прочие службы. В этой работе ему помогали четверо левых эсеров – Шичков, Г. Иванов, Капкаев и Мартынов. Депутаты отдельным решением заявили о полном доверии им как специалистам[881].
Горсовет вместо максималиста Цыпина возглавил большевик Дайковский[882]. В его отсутствие собрания вел завотделом городских предприятий левый эсер Шичков. Кроме того, левый эсер Краснов стал заместителем председателя Совета (другим замом избрали большевика Беспалова), а левый эсер Либерман – секретарем.
И вместе с тем уже через неделю, 29 июля, от должности начальника тюрьмы был отстранен левый эсер Митин, замененный большевиком. Правда, это событие прошло без каких-либо последствий[883].
Первый кризис вспыхнул в начале августа. В военном комиссариате прошло заседание начальников отделов, на которое допустили всех, кроме левого эсера Фомина. Участники заседания решили распустить боевую дружину левых эсеров, о чем врио председателя губисполкома Онуфриев и военный комиссар Соснин сообщили фракции левых эсеров. Свое решение они мотивировали тем, что «партии левых эсеров не существует, и ее члены работают лишь как сотрудники партии большевиков»[884].
Одновременно левым эсерам было отказано в субсидиях на газету.
Разгорелся скандал. На заседании Совета народных комиссаров левый эсер Митенев заявил, что в таких условиях он и его товарищи работать не будут и уходят со всех руководящих должностей. С большим трудом Трусову удается снять кризис. Инцидент в военном комиссариате объясняют тем, что там просто происходило партийное заседание[885]. Заявление о роспуске боевой дружины левых эсеров дезавуировано. На левоэсеровскую газету выделяется 20 000 руб. с указанием, что право на такую поддержку имеет любая правительственная партия[886].
Следующий конфликт произошел в Мусульманском комиссариате. Большевики переизбрали коллегию комиссариата, включая его председателя левого эсера Еникеева. Мусульмане запротестовали. В качестве компромисса левым эсерам сразу же отдали четыре должности и создали конфликтную комиссию[887]. Результат оказался неожиданным для большевиков – бойцы Мусульманского полка приняли решение о создании собственной организации партии левых эсеров, которой раньше у них не было[888].
В начале октября на IV съезде ПЛСР приехавший из Астрахани Мануйлов в красках рассказывал, что местная организация стоит на платформе центральной партии, что она сильна и влиятельна: «у нас активные работники, более активные, чем у большевиков, масса за нами, а не за ними. Если наша партия войдет в состав организаций по Астраханской губернии, то большевики оттуда вылетят»[889].
По состоянию на 10 октября левые эсеры и максималисты еще широко были представлены в органах власти. В губисполкоме было 17 коммунистов, 3 левых эсера, 3 максималиста и два беспартийных. Еще более широкое представительство народников отмечалось в городском Совете Астрахани: помимо 28 большевиков и 122 сочувствующих, там имелось 12 левых эсеров и 32 их симпатизанта, 4 максималиста и 2 анархиста