Кредитование отрасли превратилось в ее финансирование. В течение 1918 года Народный банк выдал артелям и предприятиям 95 млн руб. ссуд, из которых по завершении путины было возвращено только 29 млн руб. Подобная практика разгоняла инфляцию.
Главная проблема была в отчуждении между работниками и предприятиями. Ловцы не воспринимали артели как свои и не сберегали приобретенное путем социализации имущество. А прежняя администрация разбежалась. Поддерживать производственную дисциплину было некому. Крупнов отмечал: «Опыт текущего года показал, что работники на промыслах частных организаций в лице трудовых артелей, ловецких союзов, товариществ и прочее, получив в свое пользование рыбные промысли, с более или менее исправным инвентарем и имуществом, в большинстве случаев отнеслись к общенародному достоянию недостаточно сознательно и не приложили никаких забот к поддержанию в должной исправности промысловых строений, судов, инвентаря и проч., благодаря чему часть построек на некоторых из промыслов обрушилась, промысловые суда, как то: прорези, рыбницы, плашкоуты, бударки – частью рассохлись на берегу, частью остались затоплены в воде, придя таким образом почти в полную негодность, так что на восстановление и ремонт их потребуются колоссальные затраты»[932].
Местами же, в условиях слабой охраны промыслов, наблюдались случаи умышленного разрушения промысловых построек с целью расхищения строительного материала и промыслового инвентаря.
Падение дисциплины и производительности труда вынудило власти ограничить право работников на 8-часовой рабочий день. Летом 1918 года было принято решение об обязательности сверхурочных работ во время путины, разумеется, при дополнительной оплате[933].
Но там, где ловцы понимали свой интерес, они были готовы выполнять распоряжения власти. Например, артели сформировали сборные группы контроля за охраной зимовальных ям от браконьеров, причем оплата труда этих охранных групп производилась самими артелями.
Комиссариат преуспел в ремонте национализированных промысловых судов, но часть из них была изъята военным ведомством в условиях, но зарплату командам было обязано платить местное правительство.
В августе 1918 года в Астрахань прибыл Чрезвычайный уполномоченный СНК Республики Иван Петрович Бабкин. Вместе с ним прибыл продовольственный отряд в количестве 100 человек[934]. Официально Бабкин возглавлял астраханскую контору Московского городского продовольственного комитета Совета рабочих депутатов. Для размещения конторы была отведена Мочаловская гостиница[935].
Иван Бабкин, всю жизнь проработавший в металлообработке, видел рыбные промыслы первый раз в жизни. В детали их работы он не погружался. Перед ним стояла задача увеличить объемы отгрузки рыбы в Центральную Россию. Самым коротким путем к этому была, конечно, мобилизация ресурсов, а не организация производства.
Препятствием для волевых решений служил местный комиссариат по водно-ловецким делам во главе с большевиком Крупновым. 20 августа на совместном заседании профсоюзов, ссылаясь на директивы Центра, Бабкин проводит решение о ликвидации комиссариата и преобразовании его в отдел Губисполкома. Затем он, минуя местный продкомитет, начинает скупать рыбу всех сортов, а в начале ноября 1918 года издает два приказа:
– о запрете свободной торговли тюленьими и рыбными жирами;
– о запрете розничной и мелкооптовой торговли рыбой.
Бабкин написал дословно следующее: «Все рыбные товары, производимые в пределах Астраханского края и провозимые через него, объявляются государственной собственностью, причисляются к нормированным продуктам и поступают на учет продовольственного отдела Астраханского Губернского исполкома, которым и распределяются».
Всю рыбу и тюленьи жиры предприятия и артели также должны были сдавать подчиненным Бабкину структурам.
В результате палатки на астраханских рынках, где горожане могли купить рыбу, были закрыты, а торговцы разогнаны. Прямым следствием приказа стало уменьшение выловов, так как селяне теперь ограничивались добычей и засолкой рыбы только для своих семейных нужд.
Из центрального Совнархоза пришло требование отправить всю заготовленную рыбу в Москву. В условиях дефицита хлеба и других продуктов такое решение обрекало Астрахань на голод[936].
Этого показалось мало, и в конце 1918 года Бабкин предложил провести «немедленную национализацию мелкого индивидуального ловецкого хозяйства, предполагая взять орудия лова у ловцов на учет по справедливой оценке, платить им определенное месячное жалованье и заставить работать, или же просто объединить их в трудовые ловецкие коммуны, с тем чтобы они ловили рыбу сообща и получали деньги, не считаясь, кто сколько поймал, – поровну»[937].
Губисполком и другие советские структуры, где пока что преобладали астраханцы, наотрез отказались поддержать это предложение.
Комиссар Крупнов открыто оппонировал, предупреждая о последствиях: «я должен, смотря правде в глаза, сказать, что в предстоящую весеннюю путину провести национализацию мелких хозяйств в жизнь, без резкого падения продуктивности ловецкого труда и громадного недолова, почти невозможно, потому что большинство ловцов – средние и мелкие собственники и настроены кулацки, а меньшинство несознательные и не организованы»[938].
Не сумев продавить астраханцев на губисполкоме, Бабкин пошел другим путем, через партийную дисциплину. Он встретился с секретарем губкома РКП(б) Колесниковой, прибывшей недавно в Астрахань из Баку, и заручился ее поддержкой. 1-я губернская партийная конференция потребовала немедленной национализации всей рыбной промышленности. В конце декабря 1918 года губком РКП(б), минуя местное правительство, учредил краевое предприятие по рыбной промышленности и даже избрал Президиум Областьрыбы[939].
Бабкин приобрел такое влияние, что приветствовал III краевой съезд Советов от имени Совнаркома.
До конца года было национализировано 300 рыбных промыслов и 159 паровых и моторных судов. Мелких хозяев решили не трогать. ВСНХ, то есть центральный хозяйственный орган, поддержал члена коллегии Главрыбы Батова, который доложил о несвоевременности принудительного объединения ловцов в коммуны.
В целом, разумеется, политика абсолютной централизации добивала и так находившееся в глубоком кризисе хозяйство.
Снабжение: нарастание кризиса
Летом 1918 года предпринимательская инициатива астраханцев обеспечивала имеющую деньги часть населения практически всеми товарами. «На Никольской улице и набережной Волги торговая жизнь кипит ключом, – отмечали журналисты. – От самого собора и до Волги по Никольской улице почти нет промежутков, которые не были бы заставлены каким-нибудь товаром. На набережной Волги настроена масса маленьких деревянных киосков, которые в совокупности могли бы составить, пожалуй, самый настоящий “Мюр и Мерилиз”. Здесь Вы можете найти все, что Вы пожелаете»[940]. Но осенью 1918 года перестал поступать хлеб из Царевского уезда. Административно уезд относился к Астраханской губернии, а территориально примыкал к Царицыну, примыкая к нему с востока. Вполне естественно, что после приближения фронта к этому стратегически важнейшему району уезд был переподчинен властям Царицына в вопросах мобилизации и снабжения войск. Астраханцы тоже не отставали. В результате реквизиции в уезде проводили власти сразу двух территорий. Хлебную житницу края постиг кризис. Для нужд армии были мобилизованы все лошади. Не хватало рабочих рук, чтобы заготовить сено для коров. Урожай зерновых выдался плохой. Возникла угроза посевной 1919 года и голода.
«Более зажиточные слои уже давно обобраны, – сообщали местные коммунистические корреспонденты, – сейчас приходится давить среднее и беднейшее крестьянство»[941].
Царевские власти не хотели подчиняться Астрахани. Еще в июне 4-й уездный съезд Советов потребовал от губисполкома немедленно отозвать всех хлебных агентов и передать реквизированные товары и средства в местный исполком[942].
После того как Царев был переподчинен Царицыну, положение для астраханцев резко осложнилось. «Я послал телеграмму своим уполномоченным в Царевском уезде, – рассказывал начальник губернского отдела продовольствия Чернов, – чтобы они задерживали тех, кто без разрешения закупает хлеб в Царевском уезде. На это я получил ответную телеграмму от командующего Царевской армией, что те, кто будут мешать закупкам хлеба, будут расстреляны»[943].
При этом хлеб по свободным ценам был в достатке. Перекупщики состязались друг с другом, исключая заготовки советских агентов с их твердыми расценками. «Цены на хлеб постоянно увеличиваются, несмотря на то что привоз хлеба не останавливается», – сообщали астраханские закупщики из станции Кайсацкой[944].
Отделение северных уездов решительно подорвало снабжение Астрахани хлебом. Собственного урожая не могло хватить. При потребности губернии в 5 млн пудов зерновых сборы в Черноярском уезде ожидались в 287 тыс. пудов, а в Енотаевском – в 303 тысячи[945].
Расчет был на приобретение зерна в Ставрополье. Однако наступление Добровольческой армии белых ставило эти поставки под угрозу.