[1206]. В общей сложности был расстрелян 31 человек[1207].
Мина Аристов, лично выбравшийся в Камызяк, сообщил, что в селе «совершенно отсутствует хлеб, нет продовольствия и медикаментов, люди пухнут с голоду» и отмечено 15 случаев сыпного тифа. Он запросил губернские власти направить сюда хлеб и лекарства[1208]. Кроме того, Аристов настоял на прибытии следственной группы, которая запротоколировала бесчинства налоговой комиссии Саксонова.
Без жертв обошлось в Бахтемире. 11 марта в 14.00 с пристани Ассадулаево сюда прибыла бумага, доставленная нарочным. В бумаге говорилось: «рабочие хотят взять хлеба у власти и просят присоединиться крестьян-ловцов, сообщить в прочие села и арестовать коммунистов-большевиков». Над Народным домом был поднят флаг, а с колокольни стали бить в набат. Собравшиеся сельчане провозгласили создание «Временного революционного комитета», а приглашенным на собрание большевикам сообщили, что те арестованы. Два дня члены бахтемирской комячейки просидели под замком, после чего были освобождены краснофлотцами[1209].
Таким же образом развивались события в Икряном. Прибывшие из мятежной Астрахани красноармейцы Георгий Бусыгин и Николай Гаврилов убедили местных жителей арестовать всю ячейку РКП(б) во главе с комиссаром, но на этом все и закончилось. После того как выяснилось, что в краевом центре волнения подавлены, всех арестованных отпустили. Еще южнее, в Сергиевку, прибыли шесть солдат, направленных «Ревкомитетом» Бахтемира. Собрав сельчан, они вошли в помещение комячейки, где захватили три винтовки. Коммунистов, как и в других соседних селах, арестовали, но избиений и тем более казней не происходило. Спустя сутки до мятежных ловцов дошли слухи из города, что в Астрахани восстание подавлено. Сергиевцы не растерялись и объявили новый сход. 13 марта в 14.00 многолюдное собрание заявило приведенным из заключения коммунистам следующее: «мы, крестьяне, прощаем вас, и отпускаем на свободу, и желаем с вами мирно жить, но предлагаем распустить вашу партийную организацию». Коммунисты, естественно, согласились, а собрание торжественно заявило о роспуске местного «Временного революционного комитета». 15 марта в село прибыли военные моряки из Оранжереи, и все встало на свои места[1210]. По тому же сценарию произошло выступление в расположенном еще южнее селе Зюзино, куда добрались четверо солдат из мятежного 45-го полка.
Отсутствие насилия в отношении советских активистов в селах, расположенных вдоль русла Бахтемира, было отмечено, и никаких репрессий против участников выступлений не проводилось. В Зюзино, например, «на объединенном собрании комячейки с сельсоветом был обсужден вопрос об арестованных и поставлено созвать общее собрание, где вынести резолюцию простить их как малосознательных товарищей»[1211].
Вспышка вооруженного сопротивления была отмечена в западной части дельты, в Воскресеновке. Несколько банд численностью до двух десятков человек каждая, передвигаясь на лодках, нападали на рыбаков из окрестных сел, отбирая деньги и одежду[1212]. 21 марта отсюда был открыт огонь по коммунистическому отряду Логовенко, при этом два бойца получили ранение. Село было занято отрядом из 50 красноармейцев[1213].
Далеко на юге, на острове в Каспийском море, лежал Каралат. Здесь события развивались еще более драматично. Восстание в этом отдаленном рыбачьем селе вспыхнуло для местной власти совершенно неожиданно. В разгар заседания волостного совета у здания собралась толпа агрессивно настроенных мужчин. Часть из них была вооружена, и прозвучали выстрелы – в воздух и по окнам. Раздались крики «Бей коммунистов!». Участники собрания – такие же рыбаки, но вошедшие в местные Советы, – бросились бежать. Некоторым из них это поначалу удалось, но военком Медведев, занимавшийся призывом в Красную армию, был застрелен кем-то из тех, кто в армию идти не хотел.
Психологическая точка была пройдена. Зазвучал набат. Толпа убивала членов компартии и сторонников Советов. Их жен избивали плетками. Милиционера Елдышева загнали в землянку и сожгли живьем. У людей выдергивали зубы, отрубали пальцы, вырезали языки, причем во всей этой зверской экзекуции участвовал местный дьякон[1214].
Всего было растерзано 23 человека, включая директора школы Хромушина, а дома убитых были разграблены. Во главе выступления стали братья Точилины, которые даже начали формировать местное ополчение. Они намеревались подняться вверх по реке в Астрахань и поддержать выступление рабочих и солдат, которое к этому времени уже было разгромлено. В ополчение – по последующей версии следствия – записалось триста пятьдесят человек, то есть почти все мужское население Каралата.
Однако этот отряд до Астрахани не дошел, так как по дороге выяснилось, что в городе мятеж подавлен. Члены отряда тут же возвратились в Каралат, после чего из этого села, еще до прихода отрядов Особого отдела, началось бегство участников восстания в стан белых. Братья Точилины бежали первыми.
Прибывший 25 марта красный отряд расстрелял не успевших скрыться организаторов выступления, включая дьякона местной церкви Михаила Манголова. Всего в Каралате были приговорены к расстрелу 48 человек, однако часть из них, как отмечено выше, успела скрыться[1215]. В 1926 году десять каралатцев были привлечены к ответственности еще и в гражданском производстве по возмещению ущерба родственникам убитых ими односельчан[1216].
Конец военной диктатуры и смерть Трусова
Временный Военно-революционный комитет просуществовал недолго, всего два месяца. 25 апреля Константин Мехоношин его распустил[1217]. Военная диктатура в Астраханском крае была свернута. Справедливо отметить, что самые сложные события, связанные с фактическим окружением Нижнего Поволжья белыми дивизиями, еще только предстояли. Спустя всего три месяца войска противника возьмут Астрахань в кольцо и создадут реальную угрозу для города.
Однако летом 1919 года никакой военной диктатуры в Астрахани объявлять не станут. Более того, расширятся полномочия Советов, и уменьшится власть ЧК. Таким образом, реальной целью Военно-революционного комитета во главе с Кировым было вовсе не противодействие белым, а подавление астраханского рабочего движения, крайнее неудобство которым испытывали все «центровики» и «бакинцы». Как только астраханские профсоюзы были разгромлены, выяснилось, что никакой особой военной диктатуры в Астрахани и не требуется, невзирая даже на появление казачьих разъездов в 15 км от губернской столицы.
После роспуска ВРС Сергей Киров перестал быть диктатором и перешел на скромную роль заведующего политотделом XI армии, сменив умершую от тифа Веру Павлову (жену Мехоношина). Кроме того, он вошел в состав армейского Реввоенсовета, выполняя роль агитатора в армии и обеспечивая политическую коммуникацию с Москвой.
Однако разгром астраханских профсоюзов, большевиков и социалистов, осуществленный Кировым, Колесниковой, Бабкиным, Атарбековым и другими командированными товарищами, уже стал свершившимся фактом.
13 апреля от тифа умер Александр Трусов. Для «астраханской партии» его смерть стала особенной потерей. Открытый, образованный, принципиальный и одновременно умеющий слышать оппонента профсоюзный лидер был проблемой для нового руководства края и надеждой для людей. Трусов старался выручать активистов из числа эсеров и других конкурентных партий, обличал пороки «новых коммунистов», спорил с Колесниковой и просто старался помогать людям. Мартовский расстрел астраханских рабочих, на который он не мог повлиять, стал для него личной трагедией. Он решил покинуть город и выехал в Москву. По дороге, в Саратове, Трусова настигла болезнь, и он скончался. Его тело было доставлено по железной дороге в Астрахань.
Астраханцы скорбели по уходу Трусова. Красноярец Мальцев писал в «Пролетарской мысли» про «ум, такт, удивительную терпимость и уважение тов. Трусова к чужому мнению, даже в тех случаях, когда оно резко противоречило его собственному. Благодаря этому качеству т. Трусова уважали как друзья, так и его политические враги». «Пролетарская мысль» была органом губисполкома, где еще сохранялось влияние «астраханской партии»[1218]. Спустя неделю после этой публикации газету закрыли.
Реакция на смерть Трусова среди нового начальства была другой. Оно даже не пыталось скрыть неприязнь к собственному товарищу по партии. В «Коммунисте» появился столь двусмысленный некролог, что есть смысл привести из него просторную цитату: «Трусов отказывался занять ответственный советский пост, жизнь его оттерла, появились у него разногласия и с партией, и с товарищами рабочими… авторитет его, хотя в последнее время и пошатнувшийся, стоит все же высоко. В последнее время он уже не был признанным вождем» и т. п. Сквозь зубы редакция «Коммуниста» все же признала кристальную честность Александра Евдокимовича, а также «прежние великие заслуги перед революцией»[1219].
Вдове Трусова было отказано в финансовой поддержке, и она уехала на родину в Козлов.
Но астраханцы любили Трусова. Проводить его пришли тысячи людей, включая Хумарьяна, Унгера, Аристова и других известных местных лидеров. В доме Розенблюма был открыт клуб им. Трусова. Спустя несколько лет горожане добились переименования в честь Трусова правобережной части города. Трусову повезло в том смысле слова, что он не дожил до конца 30-х годов и не был расстрелян НКВД, как многие его товарищи.