Реввоенсовет Астраханской группы войск для успокоения частей направил во все подразделения телеграмму о том, что высшая власть принадлежит именно ему. Показательно, что под этой телеграммой стояли подписи Раскольникова, Фрунзе, Куйбышева, Галактионова и Тронина – но подписи Кирова не было. Такому Реввоенсовету мятежный Аристов с готовностью подчинился и передал ему арестованного Атарбекова, которого, к слову, никто из-под стражи не выпустил. В субботу 2 августа была созвана общегородская партийная конференция. Она началась с длинной речи Кирова o мировой революции.
Несколько слов Киров, впрочем, посвятил и Астраханскому краю, заметив: «Если мы установим, что такая-то волость или поселок помогают белогвардейцам, то мы просто поступим с ними, как с врагами рабочего класса. Мы будем брать из контрреволюционных сел заложников, и они своей головой будут отвечать нам за порчу железной дороги. Мы не на шутку ведем сейчас борьбу. И если мы узнаем, что в таком-то селе укрыт отряд белогвардейцев, то мы уничтожим такое контрреволюционное гнездо»[1265].
Кирова сменил секретарь губкома РКП(б) бакинец Лазьян, погрузивший зал в рассказ о борьбе европейских рабочих. К четырем часам утра дело дошло до вопроса об Атарбекове. Доклад произнес председатель горсовета Соколов. Прений по этому вопросу президиум открывать не стал[1266].
Конференция постановила сформировать специальную комиссию в составе представителей РКП(б), губисполкома, Реввоенсовета, Ревтрибунала, армии, флота и горсовета. Особый отдел переподчинялся вновь созданному Реввоенсовету Астраханского укрепрайона.
Атарбекова не только отправляют в отставку. В его дело добавляют поток жалоб от родственников арестованных и казненных им людей.
Киров выручает своего союзника и пересылает весь материал по нему в Москву[1267]. Тем самым возможность вынесения приговора по Атарбекову в Астрахани исключается.
Еще недавно всесильный шеф Особого отдела в сопровождении конвоя отправляется поездом в Москву.
15 августа дело было вынесено на заседание Оргбюро ЦК РКП(б). Присутствовали Лев Каменев и Феликс Дзержинский, а также несколько менее известных руководителей партии. Освобожденный из-под стражи Атарбеков рассказал про свою нелегкую судьбу в Астрахани, явно рассчитывая на возмездие. Оргбюро решило поручить Валериану Куйбышеву вместе с начальником школы ВЧК Карлом Карлсоном расследовать астраханскую историю и дать исчерпывающий материал. Феликсу Дзержинскому было поручено в трехдневный срок закончить следствие по делу Атарбекова-Заковского и передать весь материал в комиссию комиссара юстиции Дмитрия Курского с предложением дать заключение для ЦК[1268].
Проверка показала виновность бывшего председателя Особого отдела Астраханского края.
Атарбекова спас Сталин. Он фактически взял его на поруки, попросив Оргбюро откомандировать Атарбекова в свое распоряжение. 25 августа Оргбюро приняло такое решение[1269].
Одновременно Сталин нанес удар по патрону Атарбекова. Явно с подачи Иосифа Виссарионовича Оргбюро потребовало от Константина Мехоношина сделать доклад по Астрахани. Доклад явно был воспринят критично, так как Мехоношин вскоре был снял со всех должностей и переведен в Политотдел Войск внутренней охраны.
Атарбекова выпустили из тюрьмы и поручили возглавлять спецорганы Южного фронта. Он погибнет в 1925 году в авиакатастрофе, не дожив до времен ежовщины, когда его способности палача могли бы проявиться в полном масштабе.
Однако в самом Астраханском крае ситуация оздоровилась. Штаты ЧК сократились вчетверо, до 64 человек[1270]. Краевые власти вернулись к прежней политике поиска компромиссов, смягчавшей напряжение и приносившей плоды. 7 августа была объявлена «неделя добровольной явки дезертиров», в результате которой резко пошел на убыль бандитизм, до этого широко распространенный.
Все дела вновь передаются в Ревтрибунал, и репрессивная практика практически полностью прекращается. Ревтрибунал, несмотря на грозное название, оказался в общем и целом гуманным по отношению к обществу органом правосудия. Реально всеми делами в нем заведовали двое – 44-летний портной Иван Щукин и 25-летний Вениамин Алексеенко. Щукин был большевиком с начальным образованием, Алексеенко – сочувствующим, из числа студентов Казанского университета. Компанию им составляли две 18-летние девушки, взявшие на себя документооборот, а также двое курьеров и делопроизводитель[1271].
Статистика губернского военного трибунала, 1919 (январь-ноябрь)[1272]
К 1 декабря не было рассмотрено еще 75 дел. Но статистика показательна. Из примерно 560 человек, чьи дела за год были рассмотрены Трибуналом, в 14 случаях были приняты решения о расстрелах, и в 67 – о лишении свободы. Причем Трибунал рассматривал серьезные дела – по обвинению в контрреволюции, шпионаже, бегстве с казенными деньгами и т. п.
Перемены в компартии
В мае покидает свой пост секретарь губкома РКП(б) Надежда Колесникова. Она устраивается на мирную работу по внешкольному образованию в центральном Наркомпросе. К этому времени распад краевой организации РКП(б) достиг такой глубины, что функции губернского комитета партии поручили горкому. Председателем горкома РКП(б) стал 30-летний Иосиф Лазьян, тоже представитель «бакинской партии». Лазьян был редактором газеты «Красный воин», все его мысли были поглощены скорейшим возвращением в Закавказье, и в местную партийную жизнь он глубоко погружаться не стал, что давало астраханцам возможность начать восстанавливать свои позиции.
В конце августа – крайне неудобное для агитации время ввиду жары и сельхозработ – Лазьян объявил «неделю компартии». Была проведена серия митингов с целью мобилизовать в РКП(б) новых членов. В Астрахани удалось привлечь в ряды коммунистов 400 человек, а в селах результаты оказались невыразительны. Но интересен состав ораторов. Кроме Куйбышева, Кирова и Лазьяна, все остальные были астраханцами, причем теми, кого бакинцы еще недавно пытались вытеснить на обочину политической жизни: речь идет о Трофимове, Непряхине, Липатове, Дайковском и вступившем в РКП(б) Бакрадзе.
Отчасти ослабление бакинской группы было связано с тем, что Центр безжалостно перебрасывал их на другие участки работы. Осенью в Вольск для преподавания на пулеметных курсах перевели начальника отдела финансов Вартаньяна[1273]. Начальника отдела здравоохранения Исрафильбекова мобилизовали врачом в мусульманские части, сражавшиеся в Башкирии и Туркестане[1274]. Наконец, Лазьяна отправили в распоряжение Астраханских пехотных курсов[1275].
Киргизская орда
Весьма своеобразно происходила организация советской власти в Букеевской орде.
Сегодня эта территория входит большей частью в состав Казахстана, а на тот период представляла собой окраинную восточную полосу пустынь Астраханской губернии. Хотя в 1917 году Букеевская орда формально была отделена от Астрахани, фактически она оставалась в оперативном подчинении астраханских властей.
Орда представляла собой несколько десятков кочевых племен. Единственным постоянным поселением на ее территории была Ханская ставка – небольшое унылое поселение в оазисе близ огромного солончака Саки, в котором проживала пара тысяч человек.
Орда была разделена на 7 округов и 105 волостей. Северные территории были крайне бедными даже по местным меркам, а на юге дополнительным источником доходов служили рыболовство и соледобыча. Доля грамотных не превышала 3 %, в том числе русской грамотой владел лишь один человек из ста. О степени цивилизованности мест говорят отчеты врачей, исследовавших в начале XX века очередную эпидемию чумы и отмечавших, что население повсеместно распределяло одежду и постель зачумленных между собой.
Местная феодальная элита восприняла две петроградские революции как шанс получить больше возможностей. Еще весной 1917 года беки и баи надели красные банты, а после победы большевиков принялись создавать «Советы». Вполне естественно, что забитое и неграмотное население избирало в Советы заслуженных людей из числа крупных латифундистов и скотовладельцев.
На этом фоне всеми красками расцвели проходимцы и авантюристы, самым колоритным из которых стал Мухамедьяр Тунганчин.
30-летний Тунчанчин был потомком Букей-хана и в силу происхождения вполне неплохо устроился еще при царском режиме. Он служил переводчиком в Тургайском правлении и испытал определенные сложности после революции из-за обвинений в сотрудничестве с жандармским управлением. В 1918 году Тунчанчин вступает в большевистскую партию и предлагает свои услуги в «установлении советской власти» в Букеевской орде. Ни одного большевика на всю огромную территорию Орды в это время не было, и ленинцам выбирать особо не приходилось.
Обратившись напрямую к Ленину, Тунчанчин получает невероятно высокую должность начальника Киргизского (то есть Казахского) отдела Народного комиссариата по делам национальностей РСФСР. Более того, он входит во ВЦИК – высший орган советской власти республики. Этой чести, например, не удостоились ни Трусов, ни Трофимов, ни Лемисов. В качестве резиденции бывший царский чиновник выбирает знакомую с детства Ханскую ставку, которая удалена от дутовских банд и относительно безопасна. Здесь он принимает должность местного военного комиссара.
Выйдя на контакт со старыми феодальными кланами, Тунчанчин стремительно провозглашает власть Советов по всей территории Орды. Взамен он получает неслыханное по меркам гражданской войны снабжение, часть из которого разворовывается, а часть просто приходит в негодность. Сто тысяч рублей тратится на посуду для столовой, столько же – на инструменты для духового оркестра, за 150 000 рублей приобретается десяток пишущих машинок, а за 23 000 – шкаф для военкомата. Если вспомнить, что месячная зарплата квалифицированного работника в это время не превышала тысячи рублей, становится очевидно, что сметы оказались весьма завышены