4 декабря в селе Кресты восставшими солдатами, к которым присоединились местные жители, были растерзаны командующий Степным фронтом Тулак и военрук Пастушков. Затем восставшие выдвинулись на Элисту.
В это время Элиста представляла собой небольшой поселок, заселенный славянскими колонистами, преимущественно украинцами. Реквизиции и продовольственная монополия вызвали у них раздражение, а близость фронта – ожидание возможных перемен.
8 декабря в шесть утра весь элистинский красный гарнизон был разоружен, а советские работники арестованы. Их разместили в школе. Стали собираться местные жители. Начался сход. Он сразу постановил рядовых сотрудников отпустить. Чуть позже освободили и остальных. В ходе инцидента погибло три человека, но селяне добились переизбрания местного непопулярного исполкома[1289].
На фоне решений схода восстание стихло, а его организаторы продолжили службу в рядах РККА.
Отношения у Советов с калмыками было еще хуже, чем с колонистами.
Местная феодальная верхушка ввязала часть народа в гражданскую войну на стороне белых, что вызывало ожесточение у красноармейцев, сопровождавшееся многочисленными эксцессами.
«Одно только появление отрядов красноармейцев в Калмыцкой степи внушает калмыкам панический страх, – отмечалось в советских источниках. – Циркулируют слухи о жестокостях красноармейцев, об убийствах ими калмыков, насилии над женщинами, поджогах, реквизиции скота, лошадей, денег и иного имущества». У слухов были основания. В Малодербетовском улусе отличился отряд Татищева. Им был убит настоятель местного хурула, некий Бамбаев ограблен на солидную сумму в 55 000 руб., подожжены зимовники. Еще один отряд подобным образом прошелся в Яндыко-Мочажном улусе.
«В Богоцуровском улусе Астраханской губернии появился отряд 45 человек, восемь пулеметов под командованием Брауцева, имеющий мандат от начальства 1-й стальной дивизии с резолюцией командующего X армией Ворошилова на проведение реквизиций, – писал Шляпников Ленину, – отряд насилует женщин, население терроризировано, местные власти бессильны, идет полная дискредитация советской власти». Шляпников просил отозвать отряд. Ленин переслал бумагу с грозной резолюцией в РВС. Склянский, бывший первым заместителем Троцкого, пошел дальше и распорядился «провести следствие и сурово наказать начальника отряда[1290].
Отступление к Астрахани и Царицыну разбитых на Северном Кавказе советских армий сопровождалось полной экономической и социальной катастрофой. «Население не имеет ни чаю, ни хлеба, ни мануфактуры, ни сельскохозяйственных, ни рыбно-ловецких предметов, – рассказывал председатель исполкома Яндыко-Мочажного улуса доктор Сангаджи-Гаря Хадылов. – Мешают бессистемные реквизиции подвод и фуража: то под пленных, то под войсковые части, то для военных грузов, то под беженцев… Там, где проезжают красноармейцы, реквизиции принимают безобразный характер, отбирают уже не только подводы и фураж, отнимают все, включая чашки и ложки. Скотоводческое хозяйство в упадке, и сильная зима означает его полную гибель. Рабочий скот крайне худой, частые падежи… Такое грубое отношение этих элементов к населению улуса… в будущем, если не принять энергичных мер, будет одной из причин подрыва доверия улусного населения к существующему строю»[1291].
Сангаджи-Гаря Хадылов вскоре умрет от тифа.
Попытки привлечения калмыков в Красную армию оказались малопродуктивны. 1-й образцовый революционный калмыцкий полк, сформированный осенью 1918 года, при штатном расписании в 864 человека, по состоянию на ноябрь насчитывал всего 54 бойца[1292]. Причем минимум сорок из них были астраханскими казаками с типичными русскими фамилиями. Командиром этой части стал бывший сотник 3-го казачьего полка подъесаул Василий Водопьянов[1293].
К концу февраля 1919 года в полку служило 763 человека, включая русских. Мобилизацию калмыков удалось осуществить только в Яндыко-Мочажном улусе. Один эскадрон стоял в городском парке «Богемия», еще три на ипподроме, а пулеметная команда в доме Осокина на Вейнеровской площади. Часть была совершенно небоеспособна, располагая только 50 винтовками и не проводя занятий. У «пулеметчиков» пулемета не было. Бойцы, если их можно так назвать, ходили оборванными, голодными и русского языка не знали. От недостатка корма и ухода умерла треть лошадей[1294].
Неудивительно, что ЧК провела аресты среди командного состава. Аресты не помогли. Какой-то порядок был наведен, лишь когда часть была переподчинена XII Красной армии.
В самой Калмыкии дела обстояли отвратительнее некуда. В начале февраля 1919 года Исполком Совета депутатов калмыцкого народа направил в Военный комиссариат протест против разгрома хурулов и уничтожения священных книг отступающими красноармейцами[1295].
Газета «Коммунист» сообщала потрясающие факты: «всевозможные провокаторы, дезертиры и отряды, расквартированные и проходящие по степи, именуя себя коммунистами, обирают калмыков догола, как то одежду, обувь, скот, насилуют женщин и девушек, оскверняют хурулы и многими другими безобразиями подрывают программу советской власти… Симпатии масс – как калмыков, так и русского населения – более склонны к контрреволюции»[1296].
На всю Калмыцкую степь, по оценкам автора все той же заметки, насчитывалось всего девять коммунистов, сосредоточенных в Богацохуровском уезде близ Енотаевки. Причем только двое из них – Долгаев и Отхонов – вызывали доверие. Остальные до революции работали чиновниками прежнего режима, а двое даже были феодалами-зайсанами.
На самом деле число советских активистов в Калмыкии было больше, но их деятельность не очень нравилась «бакинской» партии, засевшей в руководстве Астраханского края. Еще в октябре 1918 года калмыки провели 2-й съезд трудового народа, настаивая на автономии от Астрахани, прекращении реквизиций и снижении норм разверстки.
Калмыцким лидерам, которых в Москве представляли Тунганчин (тот самый, известный из главы о киргизах) и Мещеряков, удалось дойти лично до Ленина и заручиться его поддержкой в вопросе об отмене чрезвычайного налога[1297].
Весной 1919 года председатель Калмыцкого исполкома учитель Араши Чапчаев направил студента-юриста Антона Амур-Санана на должность заведующего калмыцким отделом при Наркомнаце. 7 июля Амур-Санан докладывает Иосифу Сталину предложение о созыве Калмыцкого съезда Советов и формировании отрядов красных калмыков. Чапчаев и Амур-Санан готовят текст воззвания Ленина к калмыцкому народу, который Владимир Ильич с небольшими правками подписывает 10 июля.
В воззвании содержалось признание важного факта «различного рода насилий со стороны отдельных агентов Советов» по отношению к калмыцкому народу. Ленин дал обещание, что со злоупотреблениями будет вестись борьба. Далее он объявил о создании оргкомитета съезда калмыцкого народа во главе с Чапчаевым и Амур-Сананом. Тем самым у калмыков возникла возможность создания собственной власти, уже вне пределов Астраханского края. В рамках политики примирения провозглашалась амнистия белокалмыкам, включая юристов Баянова и Очирова, входивших в руководство «Астраханского казачьего правительства». Кроме того, Ленин заявил, что «будут приняты меры для защиты экономически слабых и культурно отсталых калмыков от подавления их более сильными группами населения, в том числе присвоившими землю в революционный период»[1298].
В обмен на эту программу реальных реформ председатель Совнаркома предложил калмыкам вступать в Красную армию. Программа перемен сработала. Осенью 1919 года 1-й калмыцкий кавполк вступил в бои с белыми, а на занятой деникинцами территории степи даже появились калмыцкие партизанские отряды.
Программа перемен реально работала. Калмыцкие улусы стали снабжать непосредственно из Москвы, минуя Астрахань и посылая чай, мануфактуру и муку.
В январе 1920 года белые, потерпев сокрушительное поражение под Орлом и Воронежом, откатились далеко на юг и были вынуждены оставить Калмыкию.
Пройдет еще полгода, и в июле 1920 года на съезде в поселке Чилгир калмыцкие делегаты провозгласят создание Автономной области, подчиненной напрямую Москве. Руководителем области стал Араши Чапчаев.
Бои у «красного Вердена»
Выйдя в середине июня к Волге у Каменного Яра, Астраханская казачья бригада из состава армии Врангеля начала концентрировать силы для последующего движения вниз по правому берегу Волги.
Вначале все сводилось к мелким стычкам.
Положение резко обострилось 1 июля, после падения Царицына. Значение этого города трудно переоценить. Контроль над ним означал контроль над коммуникациями по Волге и угрозу полного отсечения Советской России от контрабандной бакинской нефти.
Взяв Царицын, часть своих сил Врангель направил на север, к Камышину, и далее на Саратов. А часть – на юг, вдоль Волги, к Астрахани.
В районе села Солодники, где в 1774 году приняли последний бой повстанцы Емельяна Пугачева, встретились во встречной атаке белые и красные кавалеристы. Белые оказались более удачливы. Красные дрогнули. Части охватила паника. Некоторые группы были прижаты к Волге, бросая оружие в воду и пытаясь переплыть могучую реку.
Попытка выбросить красный десант у Солодников оказалась неудачна. Белые быстро двигались на юг. На их пути оказался уездный город Черный Яр.
Оборону советского Черного Яра возглавил 32-летний полковник бывшей царской армии Никифор Нестеровский. Нестеровский приобрел опыт германской войны, командуя на Северо-Западном фронте ротой, а затем батальоном. Это был настоящий боевой офицер. На фронте он получил контузию и ранения, но его смелость и профессионализм были отмечены. За боевые отличия Никифор Авраамович был награжден орденами Святого Станислава 2-й и 3-й степени, Святой Анны 3-й и 4-й степени, Святого Владимира 4-й степени, Святого Георгия 4-й степени, а также английским военным крестом.