Начали воссоздавать музей. По всей губернии собирались старые монеты, фарфор, скульптуры, артефакты и документы. 25 января было воссоздано Астраханское ученое общество. Его возглавил профессор Усов. Общество объединило ученых, художников, докторов медицины – всего около 60 человек.
Активно развивалась сеть Народных домов (то есть Домов культуры), при которых работали библиотеки. К осени 1919 года, в разгар войны, число Народных домов достигло 27. В них были читальни, детские комнаты, шашки и шахматы, музыкальные кружки, а в доме Ледяева на Канаве – даже духовой оркестр. В Народном доме города Красный Яр ставили спектакли по пьесам Горького[1441].
Отдельно следует сказать о «Клубе Венгерской революции», открытом Валерианом Куйбышевым в доме Усейнова. Ежедневно сюда приходило до ста человек, которых привлекала богатая библиотека – 1500 томов.
Профессура из Университета рассказывала в Народных домах о строении Вселенной и последних исследованиях хлорофилла. Лариса Рейснер в клубе моряков читала лекцию о Шекспире.
В Енотаевске и Харабалях заработали библиотеки с фондами в 4000 и 2000 книг соответственно[1442]. Была открыта библиотека на Казачьем бугре. Всего из Москвы заказали сорок библиотечных комплектов.
К концу 1919 года в Астраханском уезде работало 30 библиотек, в Енотаевском – еще 30, в Царевском – 21, в Красноярском – 8. Местами фонды были довольно внушительными. В Золотухе имелось 2400 книг, в Никольском (Енотаевского уезда) – 2200, в Сероглазово – 2000 и т. д.[1443]
Отдельным направлением стало развитие образования среди мусульман. В Красном Яру, Джанкое, Хожетаевке, Сеитовке, Ясын-Сокане, Ланчуге были открыты читальни, а в Малом Арале, Марфино и Малой Сеитовке – детские библиотеки.
Один этот факт объясняет, почему красные побеждали белых. Они думали о народном просвещении и о будущем. Представим сегодня: гражданская война, общий дефицит, голод, разгул преступности, а в это время власть открывает народные школы и дома культуры, печатает в типографиях Пушкина, Гете и Байрона и организовывает заповедники.
Создание заповедника
Одно из самых завораживающих мероприятий эпохи Гражданской войны – создание Астраханского заповедника. Представим: идут ожесточенные бои, свирепствует тиф, в стране голод, на подконтрольных Советам территориях крестьянские бунты – и в это время власть принимает решение о сбережении природы.
В истории Астраханского биосферного заповедника об этом времени сказано: «Птицы уничтожались в огромном количестве, особенно в связи с появлением в России и за границей моды на перья, эгретки цапель и изделия из птичьих шкурок… Неудивительно, что уже в 1912 г., по утверждению Б. М. Житкова, “промыслы некоторых видов птиц на шкурки… прекратились или почти прекратились за истреблением. Сбор яиц и отлов линных птиц велся в огромных масштабах”… Стало широко практиковаться выжигание прошлогодних тростниковых зарослей и травянистой растительности. В огне палов гибло много животных и кладок птиц; огонь перекидывался на ивовые леса, служившие местообитанием многих птиц и зверей. Глубокое расстройство наступило и в рыбном промысле… В начале 1917 г. были полностью обловлены запретные участки дельты Волги, хищнический лов велся повсеместно».
Идея создания особо охраняемых зон – «наподобие Йеллоустоунского парка» – обсуждалась астраханскими энтузиастами давно. В числе мест, где природа нуждалась в особом сбережении, назывались горы Большое и Малое Богдо, гора Чапчачи и особенно районы дельты. Лотоса тогда росло мало, а птиц выбивали охотники: «белая цапля, каравайка, колпица стали редкостью»[1444].
Инициатива создания заповедника принадлежала орнитологу Владимиру Хлебникову и преподавателю Астраханского университета Николаю Подьяпольскому.
Им удалось привлечь внимание наркома просвещения Луначарского, который, в свою очередь, организовал встречу Подьяпольского лично с Лениным. Порасспросив астраханца о положении дел в городе, Владимир Ильич поддержал решение о создании заповедника в дельте Волги и дал поручение в Наркомпрос (то есть Луначарскому).
Однако Наркомпрос был перегружен множеством вызовов, работал с ленинской резолюцией медленно, и астраханские власти приняли решение об учреждении заповедника самостоятельно.
На бывшем хуторе купца Губина был организован Трехизбенский участок, куда на практику направили студентов. В течение года на работу заповедника было выделено 300 000 руб. – помогло центральное правительство. Были приобретены баркасы, открыты биологическая и метеорологическая станции, нанято 12 сотрудников. Чуть позже возникли Обжоровский и Дамчикский участки[1445].
Дело Иллиодора
В сентябре 1919 года астраханской медсестре Рахиль Вассерман попалась на глаза репродукция журнала «Искра» с изображением черносотенца иеромонаха Иллиодора. По ее словам, репродукцию ей передали оренбургские чекисты, когда она побывала в Орске в гостях у родственников[1446]. Этого нельзя исключать, поскольку Рахиль Яковлевна возглавляла санчасть астраханского особого отдела, работала на этой должности еще при Атарбекове и обрела много знакомств в спецслужбах[1447].
Вассерман была у истоков борьбы за советскую власть в Астрахани. Январь 1918 года она провела в осажденной белоказаками крепости, оказывая медицинскую помощь раненым красноармейцам. После победы Вассерман вступила в партию большевиков, участвовала в различных собраниях и теперь с изумлением обнаружила полное портретное сходство Иллиодора с Кировым. Следует заметить, что известный нам облик Кирова относится к более позднему времени. В годы революции Киров носил по тогдашней моде бородку.
Рахиль Вассерман взяла журнал и пошла с ним к знакомым ей руководителям. Она явно обладала даром убеждения. Вскоре секретарь Губисполкома Иван Иванов[1448] и начальник продотдела Михаил Непряхин пришли к выводу, что Киров не тот, за кого себя выдает. Они обратились за советом в ЧК. Чекисты согласились на организацию следствия и даже согласовали арест Кирова, чтобы тот не сбежал.
Михаил Непряхин, однако, решил перестраховаться. Вечером 6 октября с фотографией Иллиодора он пришел к Валериану Куйбышеву. «Спросил, похож ли Иллиодор на Кирова, – рассказывал через сутки Куйбышев, – я сказал, что в глазах есть сходство. Это заявление произвело на тов. Непряхина впечатление электрического тока. Он начал выкрикивать нечленораздельные звуки, и я стал его разубеждать, говоря, что знаю Кирова не особенно давно, но у нас есть много знакомых по сибирской жизни»[1449].
Уговоры Куйбышева подождать до утра, чтобы спокойно во всем разобраться, на Непряхина не произвели никакого впечатления. Он пошел за товарищами, чтобы рассказать им всю правду.
Поздней ночью 6 октября Иванов и Непряхин в сопровождении чекистов зашли на квартиру к военному комиссару Чугунову, разбудив его и пригласив принять участие в допросе монаха, притворившегося эмиссаром от Ленина. Затем вся компания направилась на квартиру к Кирову, подняла его с постели и начала допрос.
Взявший на себя руководство Иванов попросил удивленного Кирова написать несколько предложений. Затем Кирову завязали глаза, после чего, сняв повязку, предъявили фото Иллиадора.
Вся эта история была довольно вздорной. Киров, естественно, легко доказал свое алиби, и его оставили в покое, извинившись.
Но извинениями дело не ограничилось.
Киров собрал Реввоенсовет XI армии, членом которого он являлся. В его устах история стала обретать характер крупномасштабного заговора. «Чугунов и другие ночью, – говорилось в заявлении Реввоенсовета, составленном явно под влиянием Кирова, – дав приказ гарнизону быть в полной боевой готовности, подвергли обыску и временному аресту тов. Кирова… выступившие были намерены арестовать весь состав РВС»[1450].
Это была откровенная ложь. Никто, кроме Кирова, подозрений у астраханцев не вызывал. Но армейский РВС отправил телеграмму в Москву, причем в списке обвиняемых оказались люди, никакого отношения к ночному визиту не имевшие, и в первую очередь лидер профсоюзов Федор Трофимов.
24 октября астраханское дело рассматривалось на заседании Оргбюро ЦК РКП(б) в Москве. Председательствовал Лев Каменев. Председатель ВЧК Феликс Дзержинский приказал прислать в распоряжение ВЧК всех виновных «в недавнем нападении на РВС в Астрахани». Таким образом, стараниями Кирова его ночная беседа с астраханскими партийцами была разукрашена до «нападения на Реввоенсовет». Вполне естественно, что Дзержинский теперь настаивал на том, чтобы «пресечь возможность склок, подобных выступлений и демонстраций и самым суровым образом покарать виновных». Оргбюро, впрочем, Дзержинского не поддержало, ограничившись решением отозвать коменданта Астрахани Петра Чугунова в распоряжение Политуправления и поручив разбирательство Реввоентрибуналу.
19 ноября председатель Реввоентрибунала Борис Легран сообщил, что следствие закончено, в Астрахань им будет направлена специальная выездная комиссия и надо арестовать председателей губисполкома и горисполкома.
Затем Борис Легран сообщал в ЦК РКП и ВЦИК, что в качестве обвиняемых должны быть привлечены рабочий лидер Трофимов, комендант Чугунов, представители ВЧК Розенталь и Блюм, которым предъявлено «обвинение в участии в заговоре против РВС 11-й армии, покушении на арест отдельных членов РВС и вызов с этой целью вооруженных сил, находившихся в составе гарнизона». Липатову инкриминировали «непринятие мер»