Глава 12
Пирог оказался вкусным, чай Катя заварила так, как я люблю, мы поговорили о музыке. Потом хозяйка стала убирать со стола, пообещав:
– Сейчас посуду помою и отведу вас к Марфе.
Я остался в гостиной один и подошел к полке, на которой стояла художественная литература. Теодор Драйзер, Джек Лондон… Отца Дионисия интересовала хорошая беллетристика. Я вытащил том, который был потрепанным более других. Эрих Мария Ремарк, «Три товарища». Когда-то девятиклассник Ваня Подушкин, стыдясь собственной чувствительности, разрыдался, прочитав этот роман. Я никогда не был плаксой, но это произведение меня потрясло. Однако мы с отцом Дионисием немного похожи: любовь к чтению, музыке… Вот только чарующего голоса у меня нет, я не воцерковлен, из молитв могу прочитать лишь «Отче наш», да и то наверняка с ошибками.
Перелистывая Ремарка, я вдруг увидел между страницами фотографию. Четыре парня и девушка. Судя по одежде, снимок был сделан в середине или конце восьмидесятых. Я перевернул карточку и прочел надпись, сделанную размашистым почерком: «Том, Гном, Бом, Слон и Лошадь. Мы победим!»
– Я готова! – воскликнула Катя, входя в гостиную.
Я показал ей фотографию.
– Знаете этих людей?
– Нет, – удивилась хозяйка, взяв в руки снимок.
Потом посмотрела на оборотную сторону.
– Том, Гном, Бом, Слон и Лошадь? Кто они такие? Где вы нашли это фото?
– В книге Ремарка «Три товарища», – объяснил я. – Можно мне его переснять?
– Конечно, – кивнула Екатерина. – А-а-а, понимаю… Это, наверное, экспонат с выставки «Моя родословная». Год назад отец придумал конкурс для жителей Бойска. Участвовать в нем могли все желающие, а не только прихожане храма. Нужно было рассказать историю своей семьи: про отцов-матерей, деда-бабушку, ну и дальше в глубь веков. Победит тот, кто больше всех знает. И нужны были всякие документы, фотографии. Подключились местное телевидение и радио. Даже наш мэр участие принял – у него оказался герой в семье, на крейсере «Варяг» погиб. Градоначальник принес выписку из архива, где был перечислен личный состав корабля, и там оказалось имя его предка. Представляете, как интересно? И очень для детей поучительно. Экспонаты выставили в Центральном доме культуры, для каждого участника отдельный стенд. Я не думала, что столько народа захочет о родне рассказать. Была поражена некоторыми семейными историями, документами, фото. Оказывается, люди хранят альбомы, где есть снимки времен Первой мировой войны. Удивительно! Материалы потом вернули владельцам. А этот снимок почему-то остался у отца. Хорошо, что вы его нашли, надо будет выяснить, чей он. Том, Бом, Гном, Слон и Лошадь. Смешно!
– Забавно, – согласился я.
– Ну, пошли к Марфе? – спросила Катя.
Я начал благодарить хозяйку:
– Спасибо вам за очень вкусное угощение…
Договорить мне не удалось.
– Помогите! – донесся вопль со двора. – Кто-нибудь! Люди! Убили! О господи! Насмерть! Скорей!
Мы с Екатериной бросились к двери и выбежали на улицу.
– А-а-а! – истошно кричала женщина. – А-а-а!
– Лена! Ты где? – завопила Екатерина, узнавшая голос.
– Сюда! Сюда! Сюда! – раздалось в ответ.
Сидорова метнулась налево и побежала по узкой тропинке, я поспешил за ней. В январе темнеет рано, но мы через минуту очутились на чьем-то участке, за забором которого горел уличный фонарь, поэтому я сразу увидел худую женщину в куртке. И узнал ее – это она приходила к Ветрову с просьбой починить кран. Мой нос ощутил запах фекалий.
– Лена, что случилось? – спросила Катя, кидаясь к Елене, которая стояла на коленях у темной кучи.
– Дядя Фил… – всхлипнула та. – Он лежит. Не встает. Молчит.
Екатерина зажала рот рукой. Я быстро приблизился и увидел Филиппа Петровича, лежащего на животе. Нагнулся над ним и отшатнулся, поняв, что он мертв.
– Почему дядя Фил не реагирует? – жалобно протянула Елена.
Екатерина всхлипнула, а я взял Лену под локти, поставил ее на ноги и велел:
– Идите в дом, холодно.
– А дядя Фил? – уперлась Горкина. – Он простудится. Ему плохо, да? Надо его в тепло внести, врача вызвать.
Екатерина заплакала.
– Давайте на самом деле пойдем в избу, – фальшиво бодро предложил я, – горячий чай всем будет кстати. Катя, у вас есть телефон полиции?
– Да, – прошептала она.
Послышался скрип, на крыльцо вышла пожилая женщина.
– Ленка, – недовольно заговорила она, – вонища стоит, когда дверь отмоешь? Здрассти вам… Кого черт без спроса принес?
Катя вытерла лицо ладонью.
– Это я, Марфа Ильинична.
– Только тебя нам сейчас не хватало, – поморщилась мать Елены. – Чего приперлась? Ступай мимо! Ленке дверь отчистить надо.
– Сегодня же двадцать восьмое января! – ахнула Катя. – Она опять за старое взялась?
Марфа сплюнула на землю и ушла в дом.
– Так и не переставала никогда, – шмыгнула носом Елена. – Тридцать лет прошло, а дура каждый январь одно и то же устраивает. Надо нам было уехать, как Винкины и Палкины. Да мама не захотела. Всю жизнь мне эта дурацкая история поломала. Но я же вообще ни при чем!
Екатерина вынула телефон.
– Лена, ступайте с Иваном Павловичем в дом, я полицию вызову.
– Дяде Филе «Скорая» нужна, – возразила Горкина.
Я взял ее под руку.
– Екатерина оговорилась, конечно, она собралась звонить врачам. Давайте в тепло переместимся, а то я продрог в тонкой обуви, не приспособленной для прогулок по морозу.
– Дядя Фил там околеет, – занервничала Горская, – сейчас одеяло ему принесу и подушку.
– Отличная идея, – одобрил я, – давайте плед. Только сами оставайтесь в доме, я укрою дедушку.
– Сейчас приедет начальник полиции Евгений Протасов, – сказала Катя, подходя к нам, – обещал быть через десять минут.
Глава 13
Домой я вернулся около двух часов ночи, испытывая огромное желание принять горячий душ, выпить стопку коньяку, съесть что-нибудь мясное и лечь в кровать с книгой об археологических раскопках в Египте. Давно так не уставал!
Я открыл дверь, вошел в холл и застыл. На вешалке висело много верхней одежды, из столовой слышались голоса. В полном недоумении я двинулся туда и был встречен аплодисментами.
– Вава пришел! – закричала Николетта, у нее на голове сидела корона из золотой бумаги.
– Котик мой! – взвизгнула Кока. – Как ты вырос!
– И постарел, – икнула Люка.
– Отста… от… ста… ста… отстаньте от мальчика, гидры имп… импер… имериализма, – с трудом выговорила Зюка. – Пристали к ребенку! Иди к тете, Ванечка… Ну да, ты уже совсем не молод. А вы что, состаренных детей никогда не видели? Жабы!
– За жабу ответишь! – взвизгнула Кока и швырнула в подружку яблоко.
Фрукт угодил Зюке прямехонько в лоб, она молча свалилась со стула. Я живо наклонился над поверженной дамой. Та, распространяя резкий запах спиртного, уже храпела аки сапожник, перебравший спотыкача на Пасху. Я выпрямился и сделал шаг в сторону.
– Вау! – взвизгнула маменька. – Давно мечтала ей в рыло засандалить, ты меня опередила.
Когда Николетта вымолвила сию фразу, я как раз собирался опуститься на стул и чуть было не сел мимо. «В рыло засандалить»? Знаю, конечно, что госпожа Адилье живет на свете немало лет, побывала в разных переделках, владеет всем многообразием лексики великого и могучего русского языка. Но до сих пор маменька никогда не произносила бранных и жаргонных слов, потому что свято уверена: они удел простонародья, к которому она ни малейшего отношения не имеет. И вдруг «в рыло засандалить»?
– Девочки, не ссорьтесь, – попросил Фред, сидевший во главе стола. – Боря, сунь Зюке под голову подушку, да плед на нее кинь, а то еще простудится.
– Вава! Ты зачем пришел? – заголосила матушка.
Хороший вопрос, если учесть, что компания расположилась у меня дома.
– У нас праздник, – продолжала Николетта, – а ты своим видом его, как всегда, портишь. Ступай отсюда!
Я молча поманил Бориса, который стоял в кухонной зоне, мы вместе пошли в мой кабинет.
– Что происходит? – спросил я, усаживаясь на диван.
Помощник развел руками:
– Сам не знаю.
– Зачем вы в мое отсутствие впустили в дом посторонних людей? – продолжал я.
– Не открывал им дверь! – воскликнул секретарь.
– Сомнительно, что дамы, чей совокупный возраст почти тысяча лет, смогли влезть по веревке в окно, – не выдержал я.
Борис прижал руки к груди.
– Когда вы уехали, я накормил завтраком Фреда с Алевтиной, и они ушли. Потом прибрал в квартире, взял Демьянку и повез ее к ветеринару. Около шести вернулся, открыл дверь, а тут… дым коромыслом. Ума не приложу, как они сюда попали. Фред варит жженку, присутствующие ее поглощают в немереном количестве.
– Надо их выставить, – разозлился я.
– Я пытался, но ведь не уходят, – пригорюнился Борис. – Не звать же полицию!
– «Таганка! Все ночи, полные огня! – запел в гостиной приятный баритон. – Таганка! Зачем сгубила ты меня!»
– «Я твой бессменный арестант…»[5] – подхватили женские голоса.
Не веря своим ушам, я поспешил назад к непрошеным гостям. Честная компания сидела за столом. Люка, Кока, Мака, Муся, Пуся, Куся и Николетта самозабвенно завывали: «Пропали юность и талант в твоих стенах! Таганка, Таганка, тюрьма центральная…»
Фред начал всхлипывать, дамы тоже пустили слезу, теперь солировала одна Николетта.
– «Опять по пятницам пойдут свидания и слезы горькия…»
Лежащая на полу Зюка неожиданно села, икнула и заорала:
– «И слезы горькия моей родни…»
– «Таганка-а-а, тюрьма центральная», – дуэтом вывели маменька и ее заклятая подруженция.
Зюка издала крайне неприличный звук, снова рухнула на паркет и захрапела.
– Наливай, вертухай! – потребовала Николетта, стуча ножкой пустого бокала о стол. – Капель Саган мне! Литруху!
– Сейчас, моя радость, – пообещал Фред и наклонил над фужером кувшин. – Хорошо сидим!