[9]. Господь с нами, Евгений Матвеевич, просто вас с Ним нет. Я буду за упокой души Татьяны молиться. Но вы муж ей венчаный, ваша молитва за душу жены большое значение имеет. Уж постарайтесь ради супруги, вы же ее крепко любили».
Евгений посмотрел на меня.
– Короче, не мог отец Дионисий с собой покончить. Святой человек был. И вовсе не случайно упал он с колокольни, спихнули его. Хотя у эксперта другое мнение.
– А именно? – заинтересовался я.
– Он полагает, что священник сам прыгнул, – поморщился Протасов. – Но надо признать, некий резон в его словах есть. Вы на колокольню поднимались?
– Я хотел поговорить с Марфой Горкиной, а потом посетить колокольню, но не успел. Мы как раз с Екатериной в ее дом направлялись, когда Елена закричала, наткнувшись на тело Филиппа Петровича.
– Там такая лестница, – вздохнул Протасов, – ступени высокие, бесконечные повороты. Отец Дионисий имел спортивную фигуру, на турнике подтягивался, бегал, прихожанам постоянно о пользе физкультуры говорил. И не старый он еще был, не больной. Как такого силой заставить на верхотуру полезть? Оглушить и втащить? Но с такой задачей даже два сильных мужика вряд ли справятся, а троим там никак не развернуться. К тому же, как я уже говорил, следов насилия на теле нет, только травмы, полученные при падении с высоты, характерные. Выходит, священник добровольно забрался наверх.
– Тогда, значит, ему стало плохо и он упал, – пробормотал я. – Или все же с собой покончил.
– Последнее исключено, – отрезал Евгений. – Невозможно, поверьте мне. Не тот человек.
– Екатерина сказала, что отец никогда на колокольню не лазил, поскольку панически боялся высоты, – вздохнул я. – А в ночь смерти священника навещал какой-то мужчина. Катя решила, что это был Павел Ветров, внук Филиппа Петровича, подумала, что старику плохо стало. Лица человека, с которым ее отец поздно вечером куда-то ушел, она не видела, такой вывод из-за куртки сделала, дорогой, эксклюзивной – на спине стразами выложен череп с костями. Но Павел в тот вечер и до утра работал в ресторане, никуда не отходил, песни по заказу посетителей исполнял, его видела масса народа. И находится ресторан в Москве, а не в Бойске, чтобы оттуда до церкви доехать и назад вернуться, не меньше двух часов потребуется. Правда, алиби Ветрова я пока не проверял, этим сегодня мой помощник займется, но полагаю, оно подтвердится. Что вы от меня хотите?
– Сам я ничего предпринять не могу, – вздохнул Евгений, – мне уже раз влетело. Эксперт сначала написал, что имел место суицид, потом под моим давлением изменил заключение: инсульт, головокружение, падение, следовательно, несчастный случай. Поэтому батюшку отпели, похоронили, как положено по сану. Честно скажу: надавил я на нашего исследователя, кое-чем пригрозил. Да беда в том, что Леонид, эксперт наш, выпить горазд, и как нальется по брови, так и давай трепаться, и жене про рабочие дела доложит, и матери с теткой, и сестре. Ну и теперь вот наболтал, мол, добровольно ушел из жизни отец Дионисий. А бабы и рады – новость-то какая, сразу понесли знания в народ.
– Почему такого ненадежного криминалиста до сих пор не уволили? – удивился я.
– А где другого взять? – разозлился Протасов. – На весь город одно это чудо, больше специалистов не найти. Оклад не жирный, работы полно. Ну, выпру я его, и что, самому трупы вскрывать? Так я ведь ничего в медицине не понимаю. Сейчас по Бойску сплетни бомбардировщиками летают, главный смысл их таков: отец Дионисий покончил с собой. А уж дальше идут версии: он был алкоголик, педофил, женолюб, имел кучу внебрачных детей… Каждый свое лепит. Прихожане храма злятся. Позавчера Андрей Фокин даже побил какую-то бабу на рынке, которая громко вещала, будто священник повесился в церкви, потому что с ее внучкой шашни завел. Так врунье наподдавал, что ту в больницу отвезли. Чисто по-человечески я на стороне Фокина, но по закону он виноват – налетел на гражданку с кулаками, нанес ей увечья, значит, статья мужику светит как минимум за хулиганство. Начальство мне приказало все скандалы гасить. Я заикнулся: «Может, нам все же покопаться в этой истории? Не простая она». И услышал в ответ: «Не тронь дерьмо, не завоняет. Сидоров упал случайно. И делу конец. Нам шум не нужен». Если ослушаюсь, начну собственное расследование, точно не видать мне…
Евгений умолк.
– Повышения, перевода в Москву? – договорил я.
– Да! – с вызовом подтвердил Протасов. – Что плохого в том, что я хочу карьеру сделать? Но и отдать память отца Дионисия на поругание не могу. Теперь мой черед ему помочь – его доброе имя от грязи отмыть…
– Только лучше будет, если этим займусь я, – подхватил я. – Так ведь я уже пытаюсь разобраться. По просьбе Екатерины.
– Это я ее к вам отправил, струсил сам обратиться, – после небольшой паузы признался полицейский. – Сидорова ко мне в слезах пришла: «Помогите, пожалуйста, про папу непотребное болтают». Иван Павлович, я вам помогу всем, чем смогу, но тайно.
– Хорошо, понял, – кивнул я. – Тогда займемся делом. У меня уже появились вопросы. Первый: Максим Брякин, мальчик, который исчез тридцать лет назад.
– Этот-то здесь при чем? – удивился Протасов.
– Знаете историю, случившуюся задолго до вашего появления в Бойске? – спросил я.
Евгений начал намазывать на хлеб масло.
– Когда я отделение принял, мне сразу подробности доложили. Мол, Елизавета Брякина выжила из родных краев семьи Винкиных и Палкиных, а вот с Горкиными никак справиться не может. Марфа, а главное, Елена до сих пор живут в Бойске, что, похоже, доводит молчунью до исступления. Несчастная мать то утихнет, то опять дерьмом им дверь измажет.
– Так вот в чем причина, – протянул я, вспомнив запах, который унюхал, стоя неподалеку от избы Горкиных.
– Несколько раз в году это делает – в день, когда Максим исчез, в его именины, в дату, когда мальчика признали умершим, – уточнил Евгений.
– Елизавета уверена, что Винкин, Палкин и Горкина причастны к исчезновению ее сына? – спросил я.
– Да, – кивнул Протасов. – Давайте расскажу, как дело обстояло. Я его внимательно изучил, хотел знать, как себя вести с Брякиной.
Глава 16
Отцом Максима был Геннадий Андреевич Брякин, очень обеспеченный человек, собиратель картин. Свои немалые средства он заработал оформлением клубов, Дворцов культуры, а еще дизайном интерьеров.
Основная масса советских людей, получив от государства маленькую квартирку, была счастлива поставить в ней «стенку» импортного производства, повесить на стену ковер и купить в кухню «уголок» – полукруглый диванчик, стол и две табуретки. О каком дизайне жилья может идти речь, если в СССР даже стул приличный нельзя было без очереди приобрести? Однако и в те годы некоторые люди жили в роскошных многокомнатных апартаментах, имели огромные дачи. Они-то и нанимали Геннадия. В начале двухтысячных Брякин открыл одно из первых дизайнерских бюро и сейчас процветает.
Женился Брякин по большой любви еще в студенчестве. Его избранницей стала Марина Рогова, дочь ближайших приятелей его родителей. На их свадьбе отец жениха, тоже художник, первый тост поднял не за счастье молодых – он произнес:
– Дорогие дети, вы должны как можно быстрее подарить нам наследников династии Брякиных. Мальчиков. Начинайте работать над этим вопросом прямо сейчас.
Брякин-старший беспокоился о судьбе коллекции картин, которую начал составлять еще его прапрадед, волновался, кому достанется драгоценное собрание.
Через год после бракосочетания на свет появился Андрюша. Счастью Брякиных не было предела. Взрослые носились с мальчиком как с наследным принцем, без конца восхищались им, не замечая, что малыш нездоров. Нежелание крошки в год сидеть, а в два произнести хоть одно слово они объясняли спокойным характером. Но в конце концов Брякины все-таки пригласили врача и услышали диагноз: тяжелое генетическое заболевание, жить мальчику от силы пять лет.
Родители и дедушки-бабушки бросились по всем поликлиникам, консультировались у профессоров-академиков и от всех слышали одно: это не лечится. Поняв, что традиционная медицина бессильна, они обратились к бабкам и знахарям… Через четыре года Андрюша умер. Брякины тогда уже точно знали: болезнь малыш получил от матери. Марина принадлежала к древнему дворянскому роду, в котором в прежние времена было много родственных браков, что отнюдь не способствует здоровью наследников. Именно так сказал Геннадию один из профессоров.
– Все эти аристократические фамилии насквозь больные, – заявил медик. – А как иначе? Они чистоту крови берегли, свадьбы между двоюродными родственниками за грех не считали. Ну, умирали у них дети. Так раньше сколько бабы рожали? Считай, каждый год. Кто-нибудь да выживал. Если хотите здорового ребенка, возьмите в жены крестьянку, коровницу.
Через месяц после кончины сына Марина повесилась. Геннадий год жил вдовцом, а потом решил последовать совету медицинского светилы.
Брякин начал искать… нет, не жену, а мать для младенца – молодую крестьянку из самой простой семьи. Обжегшись один раз на молоке, на родовитой Марине, он теперь дул на воду, москвичек чурался, искал именно пейзанку. Ведь бытовало же мнение: бабы из села крепкие, здоровые, кровь с молоком. Будущий отец даже заранее составил план воспитания мальчика: до трех лет ребенок останется с матерью, будет жить на свежем воздухе, пить свежее молоко, есть овощи со своего огорода. А потом он разведется с супругой, заберет малыша, наймет ему воспитательницу, учителей. Но где найти подходящую девушку? Да в Бойске и окрестностях! В этом глухом углу Московской области у дизайнера была фазенда.
Геннадий поселился на даче и стал изучать местный брачный рынок. Помните произведение Гоголя «Женитьба»? Невеста там рассуждала так: хотела нос одного жениха приставить к лицу другого, да еще добавить туда рост третьего – вот бы красавец получился! Геннадий Андреевич думал похожим образом. У Кати Петровой красивая внешность, но мать алкоголичка. У Гвоздиной родители прекрасные, да Елена толстуха с прыщами. У Насти Федоровой и предки хорошие, и сама умная, на лицо приятная, но все время кашляет. У Наталии Ереминой здоровья с избытком, только она дура стоеросовая, еле-еле читать научилась. Вот если бы красоту Кати соединить с родителями Гвоздиной, прибавить ум Насти и здоровье Федоровой, отличная мать сыну Брякина получилась бы. Жаль, что это невозможно проделать.