Рассказчица снова хлебнула чаю, съела пару ложек варенья.
– Опять мать Максима гадничать начала, когда Лена в выпускной класс пошла. Прямо как с цепи сорвалась – дерьмом дверь мазала, огород уничтожила, сортир Горкиным сожгла. Милиция вмешиваться не желала. Ленка мать на коленях умоляла: «Давай уедем! Хоть в коммуналке, но в Москве будем жить!» А та ни в какую. Злилась девчонка на Марфу страшно, из-за ее вредности у нее учиться на певицу не получилось. Лену же в консерваторию после школы брали, но сказали: «Общежитие вам не положено, потому что прописка подмосковная». И что делать? Занятия начинаются в восемь, заканчиваются около девяти вечера. До столицы на электричке надо катить, а первая у нас в восемь двадцать останавливается, последняя тормозит в начале девятого. Облом. Вот если б Горкины в Москве жили…
Елена тяжело вздохнула.
– Филипп Петрович меня снова в консерваторию свозил на экзамены и так ликовал, когда его крестницу приняли. А мама ни в какую! Стала говорить: «Дочка на занятия не успеет, поезда неудобно ходят». И не пожелала из-за своей глупости в столицу жить отправиться. А ведь был вариант, мы могли в Медведково переехать, за избу однушку получить. Женщина, ее хозяйка, больная очень, в Бойск перебраться хотела, ей врачи посоветовали. Я ее объявление нашла. Но мама гаркнула: «Нет!» И все, так и гнию тут. А могла бы в Большом театре петь. Думаю, боялась моя маменька скорее за себя.
– Ну ты тоже хороша, фик-фок на один бок, – укорила крестницу Рая. – Представляете, Иван Павлович, заявила родной матери: «Раз не собираешься ради меня ничего делать, то и от дочки помощи не жди». Поругались они тогда крепко. А где-то через неделю Лизка за старое принялась. Марфа увидела испоганенную дверь и велела Лене: «Ну-ка, отмывай!» А та матери дулю под нос: «Ты ради меня в город поехала? Ну и отскребывай сама!» Долго Марфа мучилась. Может, полгода или дольше. Когда дочку о чем-то помочь просила, всегда в ответ одно слышала: «Давай в город перебираться, там психованная Брякина нас не достанет, а я пению учиться пойду». Мать ей: «Нет, не брошу родные места». Нашла у них коса на камень. Слава богу, потом Брякина утихла. А прошлой весной опять за старое взялась.
– Очень странно… – протянул я. – Лена, ваша мать на допросе в полиции сказала, что вы в день смерти Филиппа Петровича видели неподалеку от места происшествия Брякину. Так?
– Это она Ветрова убила, – всхлипнула Горкина, – ее уродская розовая куртка с тупыми куриными перьями в нашем огороде мелькала.
– Розовая куртка? – подпрыгнула Раиса. – Нет!
– Чего так изумляешься? – хмыкнула крестница. – Будто никогда ее прикида не видела. Только у Брякиной такая красота в нашей округе есть.
Иванова отложила только что взятое печенье в сторону.
– Нет, нет! Куртка у Лизаветы приказала долго жить. Брякина ко мне пришла вся в слезах, показала одежку, а та вся в черных дырах. Елизавета на нее случайно пролила какую-то химию для чистки труб. Она у людей убирается, и у кого-то в доме эта беда приключилась. Брякина немая, но я ее понимать научилась, когда она руками размахивает. Елизавета попросила у меня хоть какую вещь из церковного фонда для бедных. Я ей дала старую «аляску». Мужскую, черную, так как ничего теплого женского не было.
– И когда это произошло? – уточнил я.
– Накануне дня смерти Филиппа Петровича. Вечером, ближе к ночи, она притопала, – уточнила Раиса. – Не могла Лена ее в розовой куртке на следующие сутки видеть.
– И все же на огороде мелькала фигура в куртке поросячьего цвета с перьями, – твердо сказала Горкина. – Прямо как у Брякиной.
– Значит, там не Лизавета была, – сделала очевидный вывод Иванова. – Дешевой розовой дряни с перьями на рынке до фига продают, но никто за ней не ломится, Брякина только по бедности и позарилась на это барахло. Да видимо, нашлась еще одна покупательница.
Простившись с дамами, я безо всяких приключений добрался до дома и уже в подъезде получил очередную эсэмэску: «Ванечка! Жду дома. Люблю». С некоторой опаской я отпер дверь и увидел на вешалке в холле знакомую куртку Безумного Фреда. Так вот кто засыпал меня глупыми сообщениями!
– Боря… – тихонько позвал я.
Секретарь вышел в холл.
– Добрый вечер. Как прошел день?
– В суете, – ответил я. – У нас опять гости?
– Приютите меня на пару деньков, квартира сгорела! – зашумел Фред, выбегая из коридора.
– Квартира сгорела? – повторил я. – Чья?
– Моя, – весело уточнил модельер. – Ничего не осталось.
Раздражение, охватившее меня, вмиг улетучилось, я участливо спросил:
– Как это случилось?
– Соседи снизу затеяли ремонт, – принялся рассказывать Фред, – наняли гастарбайтеров, те что-то нахимичили… В итоге пепелище! Там сейчас полиция работает и еще какие-то люди. А у меня денег на гостиницу нет. Пригреете погорельца? На пару деньков?
И тут Борис впервые на моей памяти продемонстрировал бестактность:
– А что через двое суток изменится? Иван Павлович сострадательный человек, поэтому, конечно же, предложит вам кров. Но только временно. Господин Подушкин не может долго существовать с посторонним человеком на одной жилплощади.
– Честное слово, всего на сорок восемь часов, – закудахтал Фред. – У меня есть еще одни апартаменты, но они сдаются. Я уже попросил парней съехать, только им же время надо, чтобы собраться.
– Хорошо, – кивнул я, – можете устраиваться в гостевой. И у меня маленькая просьба: не шлите мне больше эсэмэски.
Модельер широко раскрыл свои обведенные черным карандашом глаза.
– Я не отправлял никаких посланий.
Я вынул свой телефон и показал Безумному.
– А это что?
Фред заморгал.
– Не знаю. И у меня контакт открыт. Вот… – мой гость взялся за телефон.
Послышалось что-то типа блямканья, я глянул на экран своего сотового. «Ку-ку!» – появилось там. И действительно, я увидел набор цифр, более того, к номеру прилагалась фотография Фреда, а уж его ни с кем не перепутаешь.
Я повернулся к Борису:
– У нас еще кто-то в гостях?
– Слава богу, нет, – живо возразил тот.
– Ничего не понимаю, – вздохнул я. – Ладно, пойду лягу. Устал что-то.
Глава 23
Новый матрас оказался намного удобнее того, который пришлось выбросить. Я лег на бок, натянул на себя одеяло и мирно полетел в страну Морфея.
– Ванечка, – нежно шепнул мне в ухо женский голос, – как тебе спится?
– Хорошо, – пробормотал я.
– Спинку почесать?
– Неплохо бы, – согласился я.
Маленькие ручки осторожно провели ноготками по моим лопаткам.
– Нравится? – поинтересовался голос.
– Спасибо, больше не надо, – зевнул я.
– Хочешь, спою песенку?
– Извини, очень спать хочется, – прервал я поток заботы.
– Не холодно? Подогреть постельку?
Я предпочел промолчать. Однако у Ксюши совсем не вовремя возникло игривое настроение, у меня нет ни малейшего желания… Ксюша!!!
Резко сев, я включил ночник. В моей спальне Ксения? Откуда она взялась? Близкие отношения между нами прервались несколько месяцев назад. И мы никогда не спали в моей кровати. Можете считать меня странной личностью, но мне крайне некомфортно проводить ночь, деля с кем-то ложе. Спать – именно спать – я предпочитаю в одиночестве. Если я когда-нибудь и соберусь жениться (в чем я очень сильно сомневаюсь), то обязательным условием счастливого брака будет наличие двух спален и неприкосновенность границ моей личной комнаты. Ну не могу я постоянно находиться в тесном контакте даже с любимым человеком! В течение суток мне непременно нужно некоторое время побыть одному. А поскольку на свете не существует представительницы прекрасного пола, которая не вбегала бы в спальню к мужу с криком: «Дорогой, посмотри, как мне идет новое платье», – то жить мне вечно холостяком. Но кто сейчас беседовал со мной? Кто чесал спину и предлагал согреть постель?
Я накинул халат и стал методично осматривать комнату. Заглянул под кровать, раздвинул занавески, открыл секретер… Последнее действие было совсем уж идиотским – женщина не может притаиться в небольшом бюро. Да и зачем ей это делать?
Убедившись, что в спальне нет никого, кроме меня, я снова лег, коря себя за глупость. Ваня, что с тобой? Ксюша завела другого кавалера, она сюда не приедет. И госпожа Вознесенская прекрасно воспитана, ей и в голову не придет делать дурацкие сюрпризы. Залезть в шкаф, а потом выскочить из его недр с воплем «А вот и я!» совершенно не в духе Ксении. К тому же Борис предупредил бы меня об ее визите. Мне приснился сон, который я принял за реальность.
Глаза закрылись, тело расслабилось, царство Морфея приблизилось.
– Ванечка, – промурлыкал сладкий голосок, – что тебе спеть?
Я удивился. Хм, надо же, сон продолжается. И я пробормотал:
– Лучше просто сыграть, без арий.
– Знаю, Ванечка, ты любишь классику.
– М-м-м, – промычал я.
И тут мне в уши полились божественные «Времена года» Вивальди. Странный глюк стал мне нравиться. Я погрузился в темноту, и вдруг раздалось:
– А ну встань!
Я подпрыгнул на кровати, сел и посмотрел на будильник. Шесть утра. Через секунду пришло удивление. Минуточку! Часы на тумбочке не могут разговаривать! Кто сейчас проорал мне прямо в ухо? Что происходит? Конечно, это снова сон.
Я опять лег на матрас и зарылся в подушку.
– Вставай, тебе сказали! – рявкнул грубый голос. – Во лентяй, только бы дрыхнуть ему!
Я вскочил.
– Кто здесь?
– Доброе утро, – донеслось из-под кровати.
Я схватил стоящую на тумбочке бутылку с водой, осушил ее залпом, опустился на колени, заглянул под кровать и увидел… Демьянку.
Собака любит дремать в моей спальне, но она знает, что я не разрешаю ей лечь рядом с собой, поэтому чаще всего устраивается в большом кресле.
– Это ты со мной сейчас по-хамски беседовала? – осведомился я и тут же осознал, какую глупость сморозил.
– Пора приниматься за дело, – сказала Демьянка.