Никита посмотрел мне прямо в глаза.
– Понимаешь?
– Да, – кивнула я, – за машину и индейских курочек Филипп Петрович и тетушка были готовы на все. Только эта их готовность с верой в Бога ничего общего не имела. Понятно. Матушка Ирина была психически больна, а ее помощники алчные люди, которые прятали свою жадность за красивыми словами о спасении храма. Но ты? Как решился изображать из себя священника? Я не верующая, но все равно, где-то в глубине души теплится огонек: а вдруг Бог существует? И это «а вдруг» удерживает меня теперь от некоторых поступков.
Никита усмехнулся.
– Сначала я ни о чем не тужил. Обрадовался, что матушка Ирина меня спрятала. Я боялся людей, которых мы обокрали, найди они Слонова, не снести глупцу голову. Убили бы сразу. Я решил в Бойске годок пересидеть, потом уехать. Денег было очень жаль, но я понимал: спрятать их от жены священника не сумею. По поводу обмана прихожан не страдал, да и сколько их на службе стояло? Три старухи? Ну а потом… Телевизора в избе нет, стал от скуки библиотеку отца Владимира изучать. Жил когда-то такой святой человек Иоанн Крестьянкин, его один раз спросили: «А как тому, кто в середине жизни воцерковиться захотел, к Богу-то прийти? Тяжело ведь сразу Литургию стоять, дома молиться, акафисты читать?» Он ответил: «Зачем сразу все? Потихонечку начинается. Сначала «Отче наш» просто почитал, недолго оно. Потом в церковь зашел, свечку поставил… Сел на лошадку и тюх-тюх, пошла она неспешно». Вот и я так, неспешно. А когда глаза открылись, отправился к одному настоятелю монастыря, рассказал ему все, покаялся, совета спросил, получил его и вот каждый день прошу Господа меня грешного помиловать. Ты знаешь плохое, что я совершил, но ты не знаешь меру моего раскаяния.
Я решила задать ему последний вопрос:
– Не боишься – вдруг тебя кто-то окликнет: «Никита, привет!»
Лисонька вздернула подбородок.
– Он мне ответил: «Много сил вложено в то, чтобы храм существовал, и здесь, в глуши, я не опасался, что кто-то сможет меня узнать. Ведь родных моих в живых не осталось, товарищи по группе погибли, на свете остались только ты, Людмила, ну и, вероятно, Фред. Я знал, что мы живем в разных мирах, и считал, что Господь не допустит нашей встречи. Но человеку не дано узнать Божий Промысел. Не смею тебя просить никогда никому ничего не рассказывать об этом нашем разговоре. Решать, как поступить, только тебе одной. Почему я все перед тобой открыл? У меня на то есть веская причина, но тебе незачем знать ее. Прощай». И он повернулся, чтобы уйти. А я вдруг произнесла:
– Астральное тело холостяка…
Сама не знаю, почему эту дурацкую фразу вспомнила. Он остановился и снова посмотрел на меня.
– Помню. Стыжусь. Раскаиваюсь. Прости меня, Людмила! За все прости!
Поклонился мне в ноги и пошел по дорожке.
Я сказала ему в спину:
– Не открою твою тайну, не беспокойся. Никита, ты так изменился, не узнаю тебя.
Священник обернулся со словами:
– Никита Слонов умер на шоссе. Я отец Дионисий.
Грибанова оперлась локтями о стол.
– Парни из «Ронди Кар» никому не были нужны. Я никогда их родных не видела. Только у Гнома была мать, которая переживала, куда делся сын. Я неделю мучилась: как лучше поступить? Найти Надежду Марковну? Объяснить ей, что сын давно покойник? Наверное, ей станет легче. Ведь это ужасно – не знать, что с любимым человеком случилось. Но каково будет матери от известия, что останки ее мальчика валяются в старом карьере? Женщина наверняка пристанет ко мне с расспросами, откуда я узнала про аварию, помчится на место происшествия. И не сказать Надежде Марковне о судьбе Сергея подло, и сообщить невозможно. А вдруг она в Бойск поедет, узнает, кто такой отец Дионисий?!
Лисонька откинула упавшую на лицо прядь.
– Потом я решила поступить так: все же отыщу Надежду Марковну, представлюсь, скажу, что получила анонимное письмо, в нем изложена история об аварии, во время которой погибла вся группа «Ронди Кар». Поясню, что текст набрали на компьютере, место, где машина полетела в тартарары, автор послания не указал.
– Не самая хорошая идея, – критично высказался я.
Грибанова развела руками.
– Ничего лучше в голову не пришло. А в конце концов я не стала этого делать. Струсила.
– За ошибки некоторых глупых подростков их матери платят большую цену, – не выдержал я. – Скажите, правильно ли я понял: на месте аварии спешной «уборкой» занимались матушка Ирина, Филипп Петрович Ветров и еще какая-то женщина?
– Да, – после паузы ответила актриса.
– Имя последней вы помните? – ради проформы поинтересовался я, предполагая, что услышу: «Конечно, нет».
Людмила Олеговна взяла салфетку.
– Обычно я мигом забываю, кто есть кто, фамилии, имена с отчеством вылетают из головы. Но с этими людьми, с Филиппом Петровичем и Марфой Ильиничной, особый случай. Потому что так звали моих дедушку и бабушку.
– Марфа Ильинична! – воскликнул я.
– Верно, – подтвердила актриса. И вдруг резко сменила тему: – Иван Павлович, как вы относитесь к классической музыке? Слышали о квартете преподавателя Парижской консерватории Анри Деканье?
– Не только слышал, но и пытался – увы, безуспешно – достать билет на концерт, который на днях состоится в католическом соборе, – ответил я.
Лисонька подняла бровь.
– Имею на руках две контрамарки. Не желаете стать моим спутником? Одной идти скучно.
– Почту за честь! – воскликнул я.
– Договорились, – обрадовалась Грибанова. – Ваш телефон, Ванечка, у меня есть. Надеюсь, вы не разочаруетесь, познакомившись со мной поближе.
Глава 36
Сев в машину, я вынул телефон, у которого на время посещения актрисы убрал звук, и начал изучать прилетевшие эсэмэски.
«Иван Павлович, выяснил, от кого поступают странные сообщения». Это от Бориса.
А вот как раз послание, отправителя которого удалось установить моему помощнику: «Ванечка, я тебя заждалась, любимый, волнуюсь о твоем здоровье, давно пора отдохнуть». Так, автор следующего письма Протасов: «С Марфой Ильиничной можно поговорить». Что?!
Я потряс головой и перечитал сообщение еще раз. «С Марфой Ильиничной можно поговорить». Коим образом начальник Бойской полиции собрался беседовать с мертвой женщиной? Евгений нанял жрецов вуду, которые превратили ее в зомби?
В полнейшем недоумении я набрал номер Протасова и задал ему ехидный вопрос:
– Марфа Ильинична ожила?
И услышал в ответ неожиданное:
– Да.
– Вы шутите? – воскликнул я.
– Какие уж тут шутки, – пробормотал Евгений, – впору рыдать. Надо будет принять серьезные меры по отношению к медицинским сотрудникам, которые на рабочем месте прикладываются к спиртному.
– Быстро рассказывайте, что случилось, – потребовал я.
И услышал замечательную историю…
Марфу Ильиничну Горкину увезли из полиции в бессознательном состоянии, в больнице ее поместили в реанимацию. А там уже находилась Мария Ильинична Горская, у которой случился инсульт. Возраст больных совпадал, но роковую роль сыграли паспортные данные: М. И. Горкина и М. И. Горская. Перца в ситуацию добавило и то, что пациенток оформляли почти одновременно. Обе женщины были без сознания, говорить не могли. А медсестра перепутала карточки. Поэтому, когда некоторое время спустя Мария Ильинична скончалась, ее отправили в морг как Марфу Ильиничну. И до сегодняшнего дня, до пяти вечера, полиция, я и дочь арестованной старушки пребывали в уверенности, что Горкина покойница. Но недавно Марфа Ильинична очнулась и пробормотала:
– Где Лена?
Елены в клинике, конечно же, не было. Зачем ей там сидеть, если мать скончалась? Дочь не выразила желания увидеть родительницу до того, как тело покойной попало к патологоанатому…
– Что весьма странно, – перебил я в этом месте рассказ Евгения.
– Да нет, – возразил полицейский. – Не всех детей отличают нежные чувства к родителям. Некоторые, наоборот, слишком сильно любят своих близких и не хотят признавать, что те мертвы. Одна женщина мне как-то сказала: «Я не пошла на похороны бабушки специально. Она для меня жива, просто как будто уехала куда-то».
– Но ведь именно Елене пришлось бы хоронить Марфу Ильиничну, больше некому, тут уж голову в песок не спрячешь, – вздохнул я.
– По какой причине младшая Горкина не направилась в морг, нам не важно, – прервал меня Протасов, – главное: она туда не пошла. Отложила прощание с покойной до дня выдачи тела. Слушайте дальше…
Зато дочка Горской маялась в коридоре. Медсестра подошла к ней и сообщила радостную весть:
– Елена, Мария Ильинична очнулась, зовет вас.
– Чудо! – ахнула женщина, а затем поправила: – Меня зовут Настя.
– Ваша мама спрашивала Лену, – пояснила девушка в халате. – Не переживайте, у пациентов иногда сознание путается.
Анастасия вошла в палату и закричала:
– Это не моя мамочка!
Тут все и выяснилось…
– Завтра вам непременно надо приехать в клинику, – сказал в завершение разговора Евгений.
Попрощавшись с Протасовым, я набрал номер Бориса и услышал от него, что странные надоевшие мне эсэмэски уходят из офиса «Маник». Данная фирма, как выяснил секретарь, занимается проблемами повышения качества жизни человека.
– Очень интересно. У них работа круглосуточная? Последнее послание вчера пришло в такое время, когда все служащие давно сидят дома у телевизоров, – пробурчал я.
– Простите, Иван Павлович, – смутился помощник, – я не смогу дать никаких уточнений. Упоминаний об этой организации нигде нет, сайтом она не обзавелась. Я позвонил по выясненному номеру, но там бесконечно занято. Завтра непременно попытаюсь разобраться с проблемой. Но сейчас, как вы справедливо заметили, все уже разбежались по домам. Кстати, Фред от нас уехал.
– Вот радость! – воскликнул я.
Борис кашлянул.
– Иван Павлович, простите, что лезу не в свое дело, но мне думается, вам надо это знать.
– Если речь идет о господине Безумном, то не желаю слышать о нем никакой информации, – отрезал я. – Никогда!