И, погасив судорожным движением пальцев свои недогоревшие палочки, Тоётоми вышел из круга — заставив линию на полу испуганно почернеть — и быстрым шагом покинул недоуменно примолкший зал.
— Что все это значит? — требовательно спросил я, нагнав Ясухару только на лестнице пятого чертога и ухватив его за рукав — добровольно останавливаться для разговора Тоётоми не пожелал.
— Только то, что я и сказал, сэнсэй, — буркнул японец, вынужденный-таки притормозить. — Я проиграл.
— Что значит проиграл?!
— Так бывает, сэнсэй. Когда желаешь добиться успеха, но тот достается другому. Сие называется «проигрыш». Вам такое, конечно, не знакомо, однако…
— Прекрати паясничать! — скривился я. — Объясни толком, что случилось!
— Сие и случилось, — развел руками Тоётоми. — Я сплоховал. Потерпел неудачу. Дал маху. Как еще сказать по-русски? Облажался, вот! И мало того, что сам опозорился, так еще и товарища по корпусу подставил. Мне нет прощения, — кажется, уже ни на йоту не ерничая, печально проговорил он.
— И кого же это ты, по-твоему, подставил? — осведомился я.
«Надо полагать,
вас, сударь, — подсказал Фу. — Теперь госпожа Иванова получит от штабс-ротмистра Поклонской три дюжины баллов!»
— Иванку, — выдохнул между тем Ясухару.
— Что? — оторопел я, мысленно уже будучи готов согласиться с «пауком». — Как это — Иванку?!
— Мне бы не хотелось распространяться на сей счет, сэнсэй…
— Ну уж нет! — решительно мотнул я головой. — Изволь объясниться. В конце концов, Иванка — из моего отделения! — добавил зачем-то, но, по ходу, как раз этот «левый» довод и заставил японца заколебаться.
— Мне стыдно о сем говорить, сэнсэй… — пробормотал он — уже не столь твердо.
— Может, не все еще и так плохо, — попытался ободрить его я.
— Плохо, — покачал головой Тоётоми. — Очень плохо. Ладно, — решился он. — Пройдем ко мне. Я… Я расскажу.
Комната Ясухару, однако, оказалась набита второкурсниками — те бурно обсуждали предстоящую отправку в войска, причем, делали это под красное вино. Тусил тут и Сколков, кажется, уже в хорошем подпитии.
Но это значило, что моя собственная комната, в отличие от обители японца, сейчас свободна — туда мы с Тоёотоми по-быстрому и перебрались.
Я присел на кровать, мой товарищ остался стоять на ногах.
— Я не верил, что у госпожи Ивановой что-то получится, — начал он свой рассказ. — Расщепление сознания — дело крайне опасное, сродни приготовлению блюда из рыбы фугу. Малейшая ошибка — и пиши пропало. Почтенный Масаюки-сама строго запрещал своим ученикам даже думать о чем-то подобном… И все же в глубине души я допускал, что моей сопернице сие удастся. И приготовил, как мне казалось, достойный ответ. Дым Иванки разделяет — значит, мой должен объединять. Я решил слить наши с ней сознания в одно. Не полностью, конечно — только в аспекте левитации. Сие тоже непросто, но далеко не столь рискованно. И получись все, как было задумано, я бы как минимум не проиграл. Взлетел бы рядом с ней. Вопреки ее желанию, то есть, по факту — тоже сам. Но мои крылья превосходили бы оные у Иванки красотой: единение вместо раскола. Поклонская бы оценила… Наверное.
Ясухару умолк, отвернувшись к окну.
— И что пошло не так? — спросил я, поняв, что без волшебного пинка продолжать он не станет.
— Все пошло не так, сэнсэй. Я ошибся. Не просчитал, как отреагирует на вторжение расщепленное сознание. И вышло не частичное — полное слияние. Я как бы стал Иванкой, а Иванку обратил собой. Но Иванок-то в этот момент было две, а не одна! И вторая ее ипостась заведомо противопоставлялась первой — иначе никакого бы полета у нее не вышло. Два сознания Иванки столкнулись, и меня между ними защемило. Вышел своего рода клинч. Я не смог полностью разорвать контакт — только ослабить его. Я и сейчас там, с ней, а она — здесь, — хлопнул себя японец ладонью по голове. — И здесь! — последовал удар кулаком в область сердца. — И мне стоит немалых усилий сделать так, чтобы Иванка не слышала, не чувствовала, как я тебе все сие рассказываю!
— Ни духа себе! — ошеломленно пробормотал я.
— И сие еще полбеды! Сознание Иванки так и осталось раздвоенным. И, пока между нами сия неуместная связь, оно не сможет воссоединиться! А связь не убрать, пока существует раскол! Замкнутый круг!
— Б’л-л-лин… — протянул я.
— И даже сие еще не все, — не унимался Тоётоми. — Теперь мы с Иванкой знаем друг о друге едва ли не больше, чем сами о себе до слияния. И если мне, по большому счету, скрывать нечего — летом добрейший есаул Семенов и так уже вывернул меня наизнанку — то вот ей…
— Ей есть что скрывать? — судя по интонации японца, речь явно шла не о жульничестве на физподготовке.
— Есть, — убито кивнул Ясухару.
— И…
— Есть, — повторил он вдруг каким-то совсем другим тоном. — Но за сим — все. Не задавайте более вопросов, молодой князь: вам же лучше будет!
«Сие она, госпожа Иванова», — ахнул Фу.
Это я уже и сам прекрасно понял.
Глава 25
в которой я подменяю старших
Почти всю первую половину следующего дня, пропустив завтрак и оба урока, я, как дурак, проторчал часовым на посту при входе в корпус. Обычно это было обязанностью старшекурсников, но сейчас в Федоровке никого из них не осталось — и ее свалили на нас, первогодков. Глупость, по-моему, несусветная: вместо того, чтобы вместе с остальными работать на «боевке» или вникать в проблемы магической практики (а там сегодня, между прочем, порталы разбирали, в которых я как свинья в апельсинах шарю!), я был вынужден стоять навытяжку в вестибюле главного здания и молодцевато салютовать редким проходящим мимо офицерам. Редким — это еще не то слово, за полдня руку к козырьку мне пришлось поднести всего трижды: два раза мимо меня проследовал Корнилов (есаул вышел на улицу и где-то через полчаса вернулся) и однажды — китаец Шэнь (Дональдович изволил пожаловать в корпус лишь за пару часов до обеда).
Под раздачу, понятно, попал не я один. Тоётоми с утра заступил на дежурство на полигоне, а Милана — в приемной начальника корпуса. Маша Муравьева оказалась приставлена к кабинету Корнилова, кого-то из «воронцовцев» — не знаю кого — и княжну Орлову из второго отделения определили в вестовые — с выпученными глазами бегать по территории, разнося приказы офицеров.
Такое вот, блин, форсирование подготовки по случаю военного положения!
Ну да ладно, начальству, типа, виднее…
Зато у меня нашлось время хорошенько поразмыслить о случившемся накануне.
На ужин вчера Ясухару не пришел, что, в общем-то, было встречено однокурсниками с пониманием — где сочувственным, а где и злорадным: ясное, мол, дело, переживает япошка позор поражения. То, что Иванка, к столу явившаяся, победительницей отнюдь не выглядела — сидела, вся сжавшись, рассеянно ковыряла вилкой в тарелке и на вопросы отвечала невпопад — поначалу тоже никого как-то не смутило. К ней подходили (правда, зачастую — с некоторой опаской), поздравляли, искренне-восхищенно или дежурно хвалили, но героиня дня никого вокруг себя словно и не замечала.
— Это у нее отходняк такой, — шепнул наконец кто-то. — Ну, от ядовитого дыма!
— Точно! Наверняка так и есть! — сошлось на этом большинство, и от Ивановой отстали.
А на вечернее построение Иванка и Тоётоми нежданно для всех (не исключая и меня) притопали вместе, чуть ли не за руки держась. И вынужденные разойтись по своим отделениям (курс стоял буквой «П», ножки которой составляли «жандармы» и «воронцовцы», а перекладину — «ясухаровцы»), буквально глаз друг от друга не отводили.
Вот интересно, если они там, внутренне, едины — что ж еще и пялиться-то друг на друга так?
Та же история повторилась и на построении утреннем, и теперь эту странную игру в гляделки заметили уже многие. Инна Змаевич, соседка японца по парте, стояла чернее ночи, а Саша Вастрякова пробормотала, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Мне кажется, ребятки, мы присутствуем при начале большой любви…
— Любовь зла, полюбишь и… японца, — раздраженно буркнул на это фон Функ.
— Дыма надышишься — еще не так крыша поедет! — вторил ему Востряков.
— Тоже, что ли, кому-нибудь спор проиграть? — пробурчал Худощекин, посматривая куда-то в середку первого отделения.
— Лучше покури, — ехидно предложила ему Аглая Бажанова.
— Разговорчики! — сердито шикнул на них я, и шепотки стихли.
После же, когда я уже готовился заступить на назначенный Поклонской пост, ко мне подошла Иванка. Честно скажу: я слегка напрягся, даже щит непроизвольно призвал. Правда, тут же убрал, пока никто не заметил.
— Спасибо, — негромко проговорила девушка.
— За что? — не понял я.
— За то, что приструнил не в меру разговорчивых…
Обращение резануло мне слух — еще вчера Иванова сказала бы мне «приструнили», а не «приструнил».
— Я сейчас с кем говорю? — понизив голос до шепота, спросил я. — С Иванкой или с Тоётоми?
— Сейчас — с обоими, — нервно дернув косичками, ответила девушка.
Я невольно оглянулся: Ясухару удалялся в сторону полигона. Как раз в этот момент он повернул в нашу сторону голову и коротко мне кивнул.
— Понятно…
— Не спрашивай его больше ни о чем, — проследила за моим взглядом Иванка. — Если что — лучше задавай вопросы мне.
— А есть разница? — машинально осведомился я.
— Небольшая, но есть.
— А вы… А ты ответишь?
— Если смогу.
На этом мы утром расстались — и вот теперь, скучая на посту, я как раз придумывал эти самые вопросы к Иванке.
Первый, самый очевидный: в чем разница, кого из них спрашивать?
Потом: это с ними так теперь реально навсегда?
Третий вопрос, который, по-хорошему, должен был бы стоять первым: чем я могу помочь? И могу ли хоть чем-то?
Четвертый, глупый, наверное, но почему-то не уходящий у меня из головы: а кто в их тандеме главный?
Ну и до кучи: как это вообще все работает, и что теперь будет?..