Вечером того же дня.
Празднества у господина де Гиза, в его особняке[577].
Пятница.
Мероприятий нет.
Суббота, 29-е число.
Празднества у господина кардинала.
Воскресенье вечером.
Празднества в доме королевы-матери[578].
Окончание пышных торжеств в честь свадьбы монсеньора герцога де Жуайеза и сестры королевы Франции в сентябре и октябре 1581 года.
Религиозные процессии в Париже в 1583–1584 гг.
Генрих III очень серьёзно относился к своей роли Rex Christianissimus и предпринимал попытки возглавить движение Контрреформации. Чтобы нейтрализовать угрозу Католической лиги, он решил, прежде всего, идентифицировать себя с ней. Отсюда появились ордена, confrе́ries и другие основанные им религиозные организации, заполонившие улицы Парижа своими процессиями – зрелищами возрождённого религиозного рыцарства и публичной демонстрации набожности кающегося короля. 1583 г. называли в Париже годом процессий, и никакое серьёзное изучение того бурного и опасного времени невозможно без исследования этого необычного явления. Парижские процессии 1583–1584 гг. были запечатлены в серии приведённых здесь малоизвестных рисунков[579] (Илл. 24–34). Эти изображения дают нам возможность пройти на набережным Сены и увидеть происходившие на них события. Или скорее символы и аллегории этих событий. Реальные парижские набережные могут превращаться в них в библейскую страну, которая, однако, не столь уж туманна, благодаря своей чёткой иконографии.
В рисунках можно выделить несколько основных тем. Центральной или доминирующей является тема рыцарства, ибо ключевые персонажи королевских процессий – это рыцари Святого духа, чьё присутствие должно было отражать факт основания Генрихом этого нового ордена. С главной темой связан и мотив покаяния. Мы видим в процессии основанные королём братства кающихся – Белое, Синее и Чёрное. Третьей ключевой темой является благотворительность, которой покровительствовал монарх, его рыцари и кающиеся. Это был Дом христианского милосердия, представленный на рисунках с изображениями процессии королевы (Илл. 35–39). Его основал уже упоминавшийся в предыдущем эссе аптекарь Николя Уэль, чей опыт в формулировании тем королевской пропаганды воплотился в очень искусный план рисунков этой церемонии.
Именно Уэль с его Домом христианского милосердия в аптекарском саду и возможной связью с тайной сектой фамилистов рождает важные и интересные вопросы о внутренней природе Контрреформации Генриха III.
В конце эссе помещён анализ рисунков[580] с толкованием сюжетов и персонажей, насколько мне удалось их установить. Здесь же я приведу более общий рассказ об отражённых в них темах, который читатель может дополнить подробностями из анализа. И мне бы очень хотелось, чтобы каждый, кто будет читать это, почувствовал желание в деталях изучить рисунки процессий, ибо такая работа даёт полезный исторический опыт.
Рыцарство. Процессии Ордена Святого духа
В качестве главного инструмента своих усилий в религиозной сфере Генрих III учредил новый рыцарский орден – Ordre du Saint Esprit[581]. И хотя, как мы видели из изучения празднеств, традиции и занятия рыцарства были хорошо знакомы при французском дворе, рыцарский орден Святого Михаила, имевший особые связи с французской монархией в Средние века, находился не в самом лучшем состоянии. С помощью нового ордена Генрих хотел обновить религиозное рыцарство, сделав его центром сплочения на почве преданности короне. Его ритуалы и правила были основаны на образцах «ордена Святого духа Правильного желания» (Ordre du Saint-Esprit au Droit Dе́sir) XIV века, уставы которого были показаны Генриху во время его пребывания в Венеции. Ежегодные церемонии нового ордена происходили на Новый год и длились три дня. Резиденцией была избрана капелла церкви Великих Августинцев[582]. Церковь давно исчезла, но память о ней жива в названии набережной Гран Огюстен (Quai des Grands Augustins) в современном Париже на левом берегу реки возле моста Пон-Нёф. В первый день нового года рыцари в мантиях, расшитых ниспадающими языками пламени Святого духа, и с орденскими цепями, на которых висел крест с голубем, шли торжественной процессией со свечами в руках из Лувра в августинский монастырь. Шествия продолжались и в последующие дни, завершаясь в последний день банкетом. Изображения этих ежегодных церемоний можно увидеть на барельефах, украшающих четыре стороны квадратного верха серебряного орденского жезла, изготовленного в царствование Генриха III по проекту Туссена Дюбрея и хранящегося сейчас в Лувре[583]. На одной из сторон изображена процессия ордена снаружи капеллы церкви августинского монастыря.
Орден был основан в конце 1578 г., а первая процессия состоялась 1 января 1579 г. С того времени процессии стали проходить ежегодно. Пьер Л'Этуаль записал по этому поводу в своём дневнике:
В первый день 1583 года король в привычной манере устроил торжественное празднование и церемонию ордена Святого духа в августинском монастыре в Париже…[584]
Основанный Генрихом III ритуал будет существовать на протяжении всей эпохи Старого порядка. Знак его нового ордена стал неизменным символом французского монарха, всегда присутствующим на королевских портретах, так же как орден Подвязки присутствовал на портретах королей по другую сторону пролива. Английский орден сохранился неизменным со времён Средневековья и обрёл новую силу в елизаветинскую эпоху. Во Франции же связанный с монархом рыцарский орден был заново создан Генрихом III, утвердившим его статуты, облачения и регалии, его ежегодные церемонии, его резиденцию в капелле церкви августинского монастыря (ставшей богатым хранилищем связанных с орденом произведений искусства), его значение как рыцарского ордена, ассоциируемого с французской монархией в её религиозном и католическом аспекте.
На первом из рисунков процессии короля (Илл. 24, King's Procession 1) мы видим голову длинного шествия, которое будет разворачиваться на протяжении двадцати двух сцен. То, что это процессия именно короля, подчёркивается первой группой подростков, несущих герб Генриха III – две короны Франции и Польши, увенчанные третьей, небесной. Герб обвит цепью ордена Святого духа с висящим на ней орденским знаком. Следом за подростками идут трое рыцарей в мантиях и с орденскими цепями на шеях, держащие в руках свечи. Базовый мотив рисунков королевской процессии, лежащий в основе всех остальных тем и связывающий их воедино, это шествие рыцарей Святого духа как вождей движения религиозного обновления.
Трое рыцарей, впервые появляющиеся на иллюстрации K.P. 1, возвращаются затем снова и снова на следующих рисунках. Такое повторение этой группы фигур служит задаче унификации всей процессии как демонстрации многогранного религиозного движения, вдохновлённого идеей возрождения христианского рыцарства через созданный наихристианнейшим королём новый орден. И хотя рыцари здесь используются в качестве некоего лейтмотива, в манере, граничащей с аллегорией, на первых шести рисунках присутствует также и явный намёк на реальный маршрут, которым двигались ежегодные процессии ордена. Определить его можно с помощью внимательного взгляда на топографические детали.
Шествие движется по набережным правого берега Сены. На другой стороне реки видны постройки левого берега. На первом рисунке (K.P. 1) изображён мост Пон-окс-Мёнье, который процессия собирается пересечь, чтобы дойти до места назначения – церкви Великих Августинцев на набережной Гран Огюстен. Перейдя на остров Сите возле Дворца Правосудия, процессия затем покинет его по мосту Сен-Мишель (не показанному на рисунках) и повернёт вдоль левого берега к августинской церкви. Эта церковь с её длинной крышей и щипцом была большим центром притяжения и достопримечательностью старого Парижа, отчётливо видимой через реку на рисунке K.P. 3 (Илл. 25). На выходящей к реке стороне можно даже различить большую капеллу – резиденцию ордена Святого духа и конечную цель его процессий. Рядом с церковью видны основания незаконченного моста – большие каменные блоки, на которых будут стоять его опоры. Это строящийся Пон-Нёф. Состояние стройки говорит о том, что рисунок был выполнен не ранее 1582 и не позднее 1583 г.[585]
Высказывалось предположение, что Генрих построил этот мост, чтобы сделать более удобным путь процессий своего ордена от Лувра к августинской церкви. Так это или нет, но с открытием Пон-Нёф маршрут, безусловно, становился проще. Вместо обхода через Пон-окс-Мёнье и остров, можно было двигаться напрямую. Такое соображение должно было казаться Генриху немаловажным. Современному же историку, естественным образом полагающему, что мост строится для обычного движения, бывает трудно осознать приоритеты других эпох.
В данном случае мы имеем дело не с обычным, а с аллегорическим движением. Между двумя группами рыцарей Святого духа в процессии шествуют три богословские – Вера, Надежда, Любовь (Faith, Hope, Charity) – и четыре кардинальные добродетели – Мужество, Благоразумие, Умеренность и Справедливость. Эти фигуры обозначают этические устремления ордена – воспитание христианских добродетелей и распространение их по всему миру.
Покаяние. Процессии кающихся
Наиболее удивительными и непривычными, а для некоторых и пугающими зрелищами в парижских религиозных процессиях тех лет были шествия кающихся братств (confrе́ries). Кающееся братство – это группа мирян (людей не духовного звания), объединённых на почве совместного исполнения покаянных ритуалов, включая и публичные шествия. Confrе́ries представляли собой южную форму крайнего пиетизма. Они носили необычные наряды и скрывали лица под масками с прорезями для глаз, что придавало их процессиям довольно зловещий вид. Практиковалось и самобичевание. Генрих энергично способствовал созданию кающихся братств, в которые подталкивал вступать своих придворных, строя дома для уединения и лично принимая участие в процессиях[586]. Братства различались по цветам. Одни носили белые одежды, другие синие, третьи чёрные. Их шествия сопровождались исполнением псалмов и литургий под самую мелодичную музыку, сочинённую придворными музыкантами. Такие процессии были непривычным зрелищем для Парижа и вызывали сильное неодобрение. И действительно, было довольно опрометчиво поднимать религиозную истерию таким способом. Впоследствии это привело к гибели короля от истерии, поднятой Католической лигой. Такие проявления соответствовали темпераменту Генриха, активно поощряемого в этом вопросе своими религиозными советниками. Процессии выступали религиозным аналогом театрализованных придворных празднеств с их одеваниями в разные цвета.
Дневник Л'Этуаля за 1583 г., начинающийся с упоминания новогодних церемоний ордена Святого духа, содержит известное сатирическое описание первой процессии Братства кающихся в день Благовещения Пресвятой Богородицы (Confrе́rie des Pе́nitents de l'Annonciation de Notre Dame). Это братство было основано в том же году, а его первая процессия состоялась 25 марта:
В пятницу 25 марта сего 1583 года состоялось торжественное шествие кающихся братьев, пришедших к четырём часам дня от августинской церкви к Нотр-Даму. Они шли парами в своих нарядах, похожие на самобичующихся Рима, Авиньона или Тулузы … Король шёл без охраны и никак не выделялся среди других братьев, ни внешним видом, ни положением. Кардинал де Гиз нёс крест, его брат, герцог Майеннский, исполнял обязанности церемониймейстера, а иезуит брат Эдмон Оже (в прошлом жонглёр[587], сохранивший все знаки этой профессии) … отвечал за всё остальное … Среди участников процессии были и королевские певчие, одетые так же, как и все прочие. Тремя отдельными группами они мелодично исполняли литании в технике faux bourdon[588].
«Добрый парижский буржуа», всегда довольно цинично высказывавшийся о том, что делал Генрих III, приводит несколько фактов, известных нам по другим источникам: братство Белых кающихся, так же, как и орден Святого духа, располагалось в августинской церкви и, так же, как и всегда в те годы, будущие враги короля из Католической лиги братья де Гизы участвовали в его инициативах и процессиях.
Из уставов Братства кающихся в день Благовещения[589] мы знаем, что их резиденция располагалась в августинском монастыре. И рыцари Святого духа, и Белые кающиеся братья были связаны с церковью Великих Августинцев. И проводимые ими в разное время года процессии соединяли в общественном сознании орден и братство, к чему безусловно стремился и сам король. Рыцари были одновременно кающимися, а кающиеся – рыцарями, и оба объединения состояли из придворных. Орден и братство представляли собой разные аспекты монархической Контрреформации, хотя связь между ними и была впоследствии забыта. Орден Святого духа стал украшением и символом французской монархии. Кающиеся же братства были запрещены в XVII в. в Париже и при дворе. То есть, в то время как ежегодные процессии и церемонии ордена Святого духа продолжали существовать на протяжении всего периода Старого порядка в значительной мере в том виде, как их утвердил Генрих III, созданное в тот же период Братство кающихся в день Благовещения было ликвидировано и не проводило своих шествий в столице. Впоследствии Католическая лига извлекла свою мятежную выгоду из этих эмоциональных процессий, которые создал сам король и в которые он пригласил участвовать своих врагов. Печальная роль, которую сыграли некоторые объединения кающихся в Париже под властью Лиги, привела к тому, что после усмирения страны Генрихом IV они оказались деморализованы и удалились на юг страны, в место своего зарождения.
Картины королевской процессии показывают нам совместное функционирование ордена и кающегося братства, как это изначально и задумывалось Генрихом III. И хотя рыцари и братья, по-видимому, никогда не ходили вместе в одной процессии[590], эти рисунки указывают на духовную связь между ними через изображение процессии Белых кающихся между двумя группами из трёх рыцарей. Предводитель кающихся (K.P. 14) несёт хоругвь с изображением сцены Благовещения. За ним следуют двое братьев, затем ещё двое со светильниками в руках и один с распятием. Они одеты в покаянное платье с прорезями для глаз и знаком братства Белых кающихся в день Благовещения на левом плече (взятым у итальянского Гонфалонского братства[591]). За держателем распятия идёт царь Давид с арфой в сопровождении двух иудейских священников с кадилами. Давид с арфой указывает на музыкальное сопровождение процессии, возможно, в виде покаянных псалмов. А на следующем рисунке (K.P. 15) изображены мальчики-певчие и люди с музыкальными книгами в руках.
Из неопубликованной рукописной версии уставов братства, датированной 1583 г., нам известны имена королевских певчих и музыкантов, официально прикреплённых к конфрерии. Их список выглядит так:
M. Le Roux, choriste premier ordinaire (солист)
Chantres (певчие):
M. de Beaulieu de St Laurens
Mainguon
Salmon
Laurigni (или Lorigni)
De Mesme
Baliffre
Busserat[592]
Этот же список имён повторяется затем и в опубликованных статутах, где он обозначен как «Восемь музыкантов из королевских покоев» и где заявляется, что они будут считаться «confrères et en mesme degrе́ et seront tenus à toutes les corrections exceptе́ a celles dargent s'ils ne ueulent…»[593] Иными словами, музыканты становились кающимися братьями, следующими всем правилам братства, за исключением того, что были не обязаны жертвовать деньги на благотворительность, если только не желали этого сами.
Кто же был «месье де Больё» (Monsieur de Beaulieu), возглавляющий список певчих? Конечно, это был никто иной как музыкант Жерар (не Ламбер) де Больё, про которого Фабрис говорит, что он был тесно связан с Тибо де Курвиллем, сооснователем Академии поэзии и музыки Баифа[594]. В предисловии к печатному изданию Ballet comique de la reine утверждается, что музыку для этой постановки сочинил Больё, которому помогали королевские музыканты, и в особенности один по имени Салмон (Salmon)[595]. Таким образом, в Больё и Салмоне, упомянутых в качестве музыкантов кающегося братства, мы имеем двух авторов, ответственных за сочинение большей части музыки для Ballet comique. Среди других имён в списке упомянут «месье де Сен-Лоран» (Monsieur de Saint Laurent). Это знаменитый певец-кастрат Этьен Ле Руа, аббат де Сен-Лоран, исполнявший партию одного из сатиров в Ballet comique[596]. Поэтому совершенно неудивительно, что, услышав и увидев проходящие мимо процессии кающихся, Л'Этуаль был вынужден против своего желания восхититься «очень гармоничной музыкой» (très-harmonieuse musique), ибо она исполнялась по большей части теми же людьми, что за два года до этого поставили знаменитый Ballet comique de la reine.
Поняв технику изображения королевской процессии, мы увидим, что постройки на заднем плане имеют прямое отношение к шествующим фигурам. И, следовательно, можно предположить, что здание, расположенное через реку на рисунке K.P. 15, может быть одним из тех многих мест уединения, которые Генрих III возвёл для основанных им благочестивых институций. Возможно, оно предназначалось для медитативного и покаянного времяпрепровождения братства Белых кающихся в день Благовещения. Такие здания, по-видимому, были характерны для Парижа и пригородов до периода господства Лиги, в который большинство из них было разрушено.
Среди других кающихся конфрерий, которым король оказывал поддержку и в которых он состоял лично, было братство Синих кающихся святого Иеронима или «иеронимитов», для которых Генрих построил дома уединения в Венсенском лесу[597]. Ревностными членами этого объединения (а также других организаций) были герцог де Жуайез и его брат граф де Бушаж, вступивший впоследствии в орден капуцинов. Святой Иероним со своими последователями шествует в королевской процессии между двух групп рыцарей Святого духа. В руке он несёт камень, чтобы бить им себя в грудь, как это делают его спутники. И все они, вероятно, одеты во власяницы. Эта группа фигур выражает самые суровые формы покаяния, связанные со строгостями братства «иеронимитов». Ещё более сурово выглядит группа фигур с плетьми для самобичевания на рисунке K.P. 16 (Илл. 31). Её возглавляет Иоанн Креститель, несущий в руках свою голову и сопровождаемый двумя пророками. Вероятно, здесь имеется в виду братство Чёрных кающихся Сен-Жан-Деколь[598]. В число их благотворительных обязанностей входило сопровождение приговорённых к месту казни. Эта работа братства изображена на следующем рисунке (Илл. 32, K.P. 17).
Благотворительность. Дела милосердия
Покаяние было тесно связано с благотворительностью. Об этом говорилось в уставах Братства кающихся в день Благовещения, гласивших, что эти два христианских дела являются главными устремлениями Белых кающихся братьев. Покаяние должно было быть как публичным, в уличных процессиях, так и личным, в местах благочестивого уединения (это объясняет изображение таких мест позади шествующих братств на рисунках королевской процессии). Благотворительные дела требовали от кающихся как времени, так и денег. Деньги собирались в виде штрафов, взносов и пожертвований. Для управления ими назначались специальные должностные лица. Кающиеся должны были и сами участвовать в благотворительности. В Великий четверг они совершали обряд омовения ног тринадцати беднякам, которых затем вели в августинский монастырь, где их кормили, одевали в новую одежду и давали денег. В каждую Великую Пятницу проводился сбор средств для выкупа людей из турецкого плена или из парижских тюрем. Кающиеся братья должны были также навещать больницы и больных, присутствовать на похоронах своих коллег, посещать тюрьмы и утешать узников, а также сопровождать приговорённых к месту казни.
Это были дела милосердия, изображение которых в пропаганде Контрреформации следовало чёткой иконографической программе и подразделялось на несколько сцен: накормить голодного, напоить жаждущего, одеть нагого, приютить странствующего, вылечить больного, освободить узника, похоронить умершего.
На рисунках королевской процессии, где изображается тема благотворительности (Илл. 28 и 29, K.P. 10, 11 и 12), можно разглядеть на заднем плане маленькие сценки дел милосердия, как то: раздача еды и одежды бедным, предоставление приюта странникам, посещение узников и похороны умершего. Дело облегчения страданий больных представлено через притчу о добром самаритянине. На фоне этих дел движется процессия благотворителей, одетых в длинные застёгнутые одежды и несущих в руках предметы, свидетельствующие об их занятиях: еду, питьё и одежду для бедных, лекарства и травы для лечения больных, и так далее.
Так же как темы рыцарства и покаяния в рисунках королевской процессии имели прямое отношение к реальному рыцарскому ордену и реальным братствам кающихся, так и тема благотворительности имела отношение к реальному делу, в котором были заинтересованы король и королева, орден Святого духа и кающиеся конфрерии. Это был Дом христианской благотворительности (Maison de Charitе́ Chrе́tienne), основанный аптекарем Николя Уэлем как предприятие по выращиванию лекарственных трав, соединённое с приютом для воспитания детей бедняков и обучения их навыкам работы в травяном саду и аптеке.
Кроме рисунков процессии короля существует также серия изображений процессии королевы (Илл. 35–39). На ней Луиза Лотарингская отправляется в путь, чтобы навестить Дом христианской благотворительности, различные виды деятельности которого изображены с завораживающей точностью. Мы видим травяной сад, аптеку, сирот, школу, часовню, и среди занятого персонала этого учреждения можно чётко различить фигуры в длинных застёгнутых форменных одеждах людей дел милосердия из процессии короля. Кроме того, дело врачевания больных в королевской процессии выражено через благотворителей, держащих склянки, перегонные кубы и высушенные травы (K.P. 11, 12), что явным образом указывает на главный вид деятельности Дома – травяной сад и изготовление лекарств из трав, которые затем раздаются в аптеке беднякам.
Метод изображения дел милосердия в сочетании с людьми, реально делающими эти дела в Доме христианской благотворительности, является, насколько мне известно, оригинальным. Он чрезвычайно близок методу, используемому Спенсером в «Королеве фей», где персонифицированные дела милосердия изображаются в виде «молитвенников», работающих в «святом приюте»[599]. Этим спенсеровским домом благотворительности заведует Чарисса (Charissa), контрреформационное воплощение Любви (Charity) со множеством детей, изображённой на рисунках процессии. Рыцарь Красного креста, следует напомнить, оделся в мешковину и в суровом покаянии истязал себя железной плёткой[600], прежде чем был проведён к святому приюту. Темы покаяния и милосердия в контексте рыцарства являют собой у Спенсера интересную параллель тому, что мы видим на рисунках королевских шествий.
Процессии и молебны о рождении дофина
Возрождение религиозного рыцарства и благочестивые движения покаяния и благотворительности должны были несомненно снискать французской монархии расположение небес. А самой насущной необходимостью короны в тот момент было рождение наследника, с помощью которого удалось бы заглушить ропот Католической лиги о еретиках на троне и продолжить род Валуа. Попытка привлечь счастливые влияния небес для обретения дофина была одной из тем Ballet comique[601] и, конечно, темой королевской процессии, хотя и выраженной языком библейской аллегории вместо языческих образов придворного празднества[602].
В какой-то момент рисунки процессии выводят на первый план библейских персонажей, являвшихся родителями святых. Авраам шествует с Сарой и маленьким Исааком. За ними следует пророчица Анна с сыном Самуилом (Илл. 26, K.P. 7), родители Девы Марии с дочерью, родители Иоанна Крестителя с сыном (Илл. 27, K.P. 8). Всё это ведёт к Луизе Лотарингской, окружённой воображаемыми детьми и несущей макет церкви (Илл. 28, K.P. 9). Картина выражает ожидание святого дитя, дофина и будущего наихристианнейшего короля Франции как исполнения пророчества и награды за благочестивые дела милосердия и поддержку религиозных и благотворительных объединений.
Тема молебна о наследнике с болезненной настойчивостью присутствовала в паломничествах и процессиях тех лет. 9 марта 1584 г. Л'Этуаль язвительно записал, что король в сопровождении сорока семи кающихся покинул Париж и отправился в паломничество в Нотр-Дам-де-Клери. А 22 марта он, очень утомлённый, вернулся из своей поездки в Шартр и Клери[603]. Там находились известные святыни, посвящённые Деве Марии, и целью паломничества было помолиться о наследнике.
О том, как выглядела эта поездка, нам известно из других источников. В истории ордена капуцинов во Франции Годфруа Парижского приведён ватиканский документ, в котором сообщается, что процессия покинула Париж 9 марта. Король был одет в покаянные одежды из голландского полотна с прорезями для глаз и подпоясан верёвкой с висящим на ней хлыстом. Его сопровождали сорок семь кающихся «из числа высшей французской знати»[604]. В процессии участвовали шесть членов ордена минимов, а в монастыре в Мёдоне, где была сделана остановка, к ним присоединились ещё пятеро капуцинов. Вечером 13 марта шествие достигло Шартра и на следующий день отправилось дальше, прибыв в Клери 17-го числа того же месяца. Совершив все намеченные там обряды, они двинулись в Орлеан. Короля по-прежнему сопровождали его сорок семь кающихся братьев и минимы. Число же капуцинов выросло до двенадцати. Придя в Орлеан при свете факелов, они совершили молебен в соборе, остановились в капуцинской обители в городе и на следующий день отправились в обратный путь в Париж. Ещё один рассказ из архивов Шартра подтверждает присутствие минимов и капуцинов и сообщает, что в процессии участвовало более шестидесяти одетых кающимися человек, «кардиналов, принцев и пэров королевства». Большинство из них шествовало босыми, распевая литании. Один из кающийхся нёс большое распятие[605].
Последние два рисунка королевской процессии (Илл. 34, K.P. 21, 22) отражают именно это событие. На K. P. 21 между двумя группами рыцарей Святого духа идут люди, принадлежащие явно не к мирской конфрерии, а к монашескому ордену. По рясам в них можно узнать минимов. За ними следует ещё одна группа монахов (начало её изображено на K.P. 21, а конец на K.P. 22). Судя по островерхим капюшонам, это капуцины. Следом идёт один из кающихся с большим распятием, а в самом конце процессии – король и королева в маленьких коронах поверх власяниц. Между ними изображён пророк Иона, возвещающий какое-то пророчество.
Эти два рисунка выглядят так, будто написаны другой рукой и, вероятно, были добавлены в серию, чтобы упомянуть известное паломничество 1584 г.
Религиозные влияния на Генриха III
Генрих III был первым французским монархом, имевшим своим духовником иезуита. Эдмон Оже, по мнению Л'Этуаля, оказывал очень большое влияние на короля в том, что касалось покаянных процессий. Он безусловно восхищался ими и написал сочинение в защиту Белого кающегося братства[606], которое полезно для понимания рисунков королевской процессии, хотя в целом и не содержит чего-то, что мы не знали бы из уставов этой конфрерии. Более важным, как мне кажется, было влияние минимов и, в ещё большей степени, капуцинов. Это два единственных религиозных ордена, изображённых на рисунках процессии.
Орден минимов был основан в 1461 году под францисканским влиянием и пользовался большим расположением Генриха III[607], построившего для них обитель в Венсенском лесу. В начале XVII в. в него вступил известный друг Декарта Марен Мерсенн. Он был большим поклонником Академии поэзии и музыки Баифа и является главным источником сведений о ней. И потому вполне вероятно, что минимы XVI в., столь почитаемые Генрихом III, благосклонно относились к академическим влияниям.
Капуцины являлись реформированной ветвью францисканцев, представителями Контрреформации в её францисканском изводе, и были знамениты своей аскезой и религиозным рвением. Они появились во Франции[608] около 1567 г. и пользовались покровительством Екатерины Медичи и Лотарингского дома. Их первое публичное появление на улицах Парижа произошло во время похорон Карла IX. Впоследствии влияние ордена выросло, и он обзавёлся монастырями в Мёдоне и на рю Сент-Оноре в Париже. Генрих III был горячо привязан к капуцинам. Он регулярно уединялся с ними в каком-нибудь из их монастырей или различных мест для молитв, которые с таким энтузиазмом строил сам. Возможно, что Генрих был членом Третьего ордена святого Франциска[609], и, если так, то вступил он туда под влиянием капуцинов. Важной фигурой среди французских капуцинов был Беллинтани да Соло, который исповедовал иоахимитские взгляды и мистицизм, характерный для религиозных идей францисканцев[610]. Другой капуцин, Бернард д'Осимо, был, как и Оже, духовником короля.
Сильное капуцинское влияние при дворе накладывало свой отпечаток на всё покаянное движение. Идея светских кающихся братств имела францисканские корни[611]. Можно сказать, что она вышла из идеи Третьего ордена святого Франциска, которую, спустя сорок лет после рождения, подхватило Братство Гонфалонской Богоматери святого Бонавентуры. По образу последнего и было открыто скопировано братство Белых кающихся в день Благовещения. Францисканский характер новых религиозных увлечений при французском дворе подчёркивался и в опубликованном в 1583 г. сочинении Кристофа де Шефонтена[612].
И иезуиты, и капуцины любили использовать в своих процессиях и пропаганде сюжеты и образы из Святого Писания. И рисунки королевской процессии изобилуют свидетельствами участия в шествиях святых и библейских персонажей. В использовании священных сюжетов капуцины доходили до крайне экстравагантных вещей. В последовавшие затем годы религиозной истерии это явление достигло невероятных высот. После Дня баррикад в 1588 г., когда Лига вынудила короля покинуть Париж, он сначала укрылся в Шартре. 17 мая туда отправилась процессия из столицы. Это было одновременно и посольство Лиги к королю, и религиозное шествие того типа, который Генрих сам столь много развивал. Оно состояло из капуцинов и большого числа кающихся, которых возглавлял отец Анже, бывший Генрих де Жуайез, граф де Бушаж, брат герцога де Жуайеза, в честь свадьбы которого устраивались торжества. Из сатирического описания этой процессии, оставленного Жаком Огюстом де Ту[613], становится ясно, что это была ходячая постановка-м истерия. Отец Анже играл роль Христа, несущего крест, а рядом с ним шли «двое молодых капуцин, одетых девами, одна из которых была Девой Марией, а другая Марией Магдалиной. Они закатывали глаза к небу, лили мнимые слёзы и падали ниц в ритм с каждым падением отца Анже». Театральные наклонности семьи Жуайезов приняли здесь религиозную форму. Вполне может быть, что рисунки королевской процессии отражают капуцинские театрализованные элементы шествий.
Глядя на изображение Генриха III на последнем из рисунков процессии короля (K.P. 22), с трудом верится, что эта жалкая фигура является внуком Франциска I. Французов, таких как Л'Этуаль, шокировал вид короля, бредущего в шествиях, где ничто не выделяло его положения. Мощнейшие ренессансные усилия по выстраиванию образа монарха и превозносивший на протяжении всего столетия величие Rex Christianissimus церемониал резко контрастировали с тем, как, по всей видимости, воспринимал эту роль Генрих III. Его герб с тремя коронами, открывающий королевскую процессию, удивляет отсутствием мировых амбиций, провозглашая стремление лишь к третьей короне на небесах. И вот, в конце концов, он появляется, одержимый францисканской аскезой так, будто именно в этом состояло его представление о том, как должен себя вести наихристианнейший король. В его лице нам предстаёт крайне нетипичный для Ренессанса образ правителя.
Однако Баифу и его друзьям по Плеяде и Академии, верным приверженцам роялистского «политического» движения, в зрелище Кающегося Короля вполне могла видеться имперская тема. В стихотворении, написанном на восшествие Генриха на престол, Баиф выразил имперский взгляд на историю как на череду обновлений. За блеском Римской империи последовал тёмный период варварских вторжений. Эта темнота уступила место свету нового христианского Рима. Затем свет христианства померк из-за роста злоупотреблений в церкви, открывших дорогу ереси, матери раскола. Раскол вызвал войну и все несчастья нынешних ужасных времён. И из этой нынешней темноты Баиф страстно взывает к Генриху, на котором лежит миссия вывести мир к новому светлому периоду, в котором будут процветать мир, искусства и добродетели:
O mon Roy, Dieu te fauorise:
Dieu te conduise a l'entreprise,
T'en doint le coeur & le pouuoir[614].
(О мой король, пусть Бог тебе благоволит,
И на свершения тебя он пусть подвигнет,
Для них тебе и храбрости придаст и силы).
А в поэме «Les Mimes», адресованной Жуайезу после его свадебных торжеств, Баиф описывает религиозное движение своих надежд. «Сейчас нужно не возвращение ужасов войны в и без того уже опустошённой стране, а истинное духовное реформирование, великое возрождение благочестия и подлинной святости, а также милосердия к ближнему своему»[615]. Это движение Баиф противопоставляет агрессии и насилию, жестокости и нетерпимости других современных псевдорелигиозных инициатив. Это несомненно именно то, что мы видим на рисунках королевской процессии – терпимое, неагрессивное религиозное движение, продолжение «политической» политики Екатерины Медичи, которую она пыталась выразить в своих придворных увеселениях. Процессия короля демонстрирует нам французский двор, вступающий в начальную стадию Контрреформации. При этом, несмотря на свой чрезвычайно набожный вид, она движется под музыкальное сопровождение балетов и масок. Это был перенос в контрреформационную форму ритмов балетов и маскарадов придворного праздника. Об этом с большим негодованием писал Агриппа д'Обинье. Высмеивая «изобретение орденов» (les ordres inventez), процессии нелепо одетых «сумасшедших капуцинов» (fols capuchonnе́s), придворных, шествующих по улицам в покаянных масках, д'Обинье заявляет, что такие процессии (processions) есть в реальности не более чем балеты (ballets)[616].
Французская королевская Контрреформация имела свой внутренний художественный акцент. С чисто религиозной точки зрения она имела мало общего с Католической лигой, ибо в основе её нарочито католических покаянных шествий лежала позиция, более соответствовавшая эразмианству Екатерины Медичи, чем современным формам католического возрождения, которые пыталась проводить в жизнь Лига. В последующие страшные годы основным мотивом агрессивной пропаганды Лиги против Генриха III станут обвинения его в лицемерии, в том, что все претензии короля на крайнюю набожность являются лишь маской, за которой скрываются враждебные католичеству намерения. Эта пропаганда имела под собой политическую основу и была проплачена деньгами Филиппа II как часть кампании по утверждению испанской гегемонии в Европе. Однако намёки на скрытые цели движений Генриха III и кроющиеся за ними тайны продолжали упорно звучать.
Николя Уэль и Дом христианской благотворительности
Королевское покаянное движение оказывало покровительство Дому христианской благотворительности, основанному художественным советником Екатерины Медичи Николя Уэлем. Дом располагался в предместье Сен-М арсо, недалеко от Академии поэзии и музыки Баифа. И конечно, чрезвычайно важно узнать как можно больше об этом благотворительном учреждении, ибо такая информация может содержать ключ к пониманию истинного смысла всего движения. Прежде всего, давайте снова взглянем на изображения процессии королевы, которые должны выражать идею милосердия.
На первом рисунке (Илл. 35, Queen's Procession 1) изображено, как королева и её придворные дамы покидают Лувр, двигаясь энергичным танцевальным шагом. Следующие картины используют приём, знакомый нам по рисункам процессии короля. На переднем плане идут высшие сановники и представители рыцарства, а на заднем разворачивается сама благотворительность. На рисунке Q.P. 2 (Илл. 35) присутствует сам Николя Уэль, за которым следуют отцы города. За стеной на заднем плане видна сельская местность предместья Сен-Марсо, через которую протекает небольшой ручей Бьевр. Процессия (продолжающаяся на илл. 36, Q.P. 3) теперь, согласно подписям к рисункам, включает в себя «наставников и учителей бедных сирот», одетых в фиолетово-алые (escarlatte violette) мантии с длинными рукавами. Этот цвет в подписях всегда определяется как цвет одежд Дома благотворительности. На заднем плане начинается травяной сад. Павильон в его стене обозначен как «Зал для собрания предметов, имеющих касательство к медицине, фармакологии и хирургии».
Преподавательский состав Дома продолжает шествовать и на следующем рисунке (Илл. 36, Q.P. 4), раскрывая удивительный набор учебных дисциплин для сирот. За учителями древнееврейского и греческого «в платьях своих стран», как сообщает подпись, следуют пятеро преподавателей других языков, все в национальных костюмах. Эти наряды придают наставникам несколько маскарадный вид и свидетельствуют о глубоком интересе к изучению языков, в том числе и восточных, что было крайне необычно для приюта времён Контрреформации. На заднем плане продолжается сад, а в беседке «доктора и аптекари дискутируют о свойствах лекарств из трав». На следующем рисунке (Илл. 37, Q.P. 5) процессию продолжают вдовы со своими ученицами-сиротами, а на заднем плане происходит полив сада.
На остальных картинах (Илл. 37–39, Q.P. 6–10) изображены основные здания и виды деятельности Дома благотворительности: аптека (Q.P. 6–7), где больным беднякам раздают лекарства, сделанные из выращенных в ботаническом саду трав; капелла (Q.P. 8); школа (Q.P. 9); больница, соединённая со школой музыки и «Французской академией различных ремёсел» (Q.P. 10). Рисунки полны фигур, занятых этими разными видами деятельности, и оставляют необычное ощущение энергичного усердия.
Оглядываясь назад на процессию короля, где благотворители в длинных застёгнутых одеждах (Илл. 28–29, K.P. 10–12) представляют дела милосердия, становится ясно (как говорилось ранее), что эти люди являются служителями Дома христианской благотворительности. Если бы рисунки были цветными, их одежды имели бы фиолетово-алый цвет. Через склянки, перегонные кубы и сушёные травы они воплощают дело врачевания больных и указывают на основной вид деятельности Дома, который делал акцент на медицине как деле любви и связывал с ним все остальные свои занятия.
Николя Уэль[617] не был обычным аптекарем. Выходец из городской среды, хорошо разбиравшийся в искусстве, он долгое время был связан с Екатериной Медичи, для которой разрабатывал важные художественные проекты. Его «История Артемисии», иллюстрированная Кароном и другими художниками, стала основой для выстраивания вокруг Екатерины образа вдовы Мавсола, который столь много использовался в придворной мифологии и намёки на который присутствовали в церемонии въезда Карла IX[618]. В иллюстрациях к его утраченной «Истории древних королей Франции»[619] были представлены образцы традиционной иконографии древних мифических королей, на которые опирался Ронсар в своих проектах для того же въезда. Уэль был человеком, глубоко погружённым в иконографию и мифологию французских придворных празднеств и въездов, и профессионально занимался созданием больших художественных проектов, наполненных отсылками к современности.
Вероятно, именно ему принадлежала идея рисунков процессий. Возможно, для их непосредственного исполнения он привлекал художников из своего круга, но план, демонстрировавший глубокое понимание современных интересов короны, наверняка составлял сам. Многолетняя связь Уэля с художественными планами двора придаёт рисункам вес проекта человека, близко знакомого с художественной работой для придворных кругов.
Близость Дома благотворительности Уэля к Академии поэзии и музыки Баифа позволяет предположить, что аптекарь был хорошо осведомлён об этом центре их деятельности. На одном из рисунков процессии королевы можно увидеть концерт (Илл. 39, Q.P. 10). До Николя Уэля в аптекарском саду и рядом с Академией Баифа в предместье Сен-Марсо располагалось одно любопытное учреждение. Это был «Лицей» Жака Гохори или Лео Суавиуса, алхимика, мага и последователя Парацельса. Д. П. Уокер так описывает это место:
В аптекарском саду он готовил парацельсовы снадобья, проводил алхимические опыты, изготовлял талисманы, «следуя наставлениям Арнольда из Виллановы и Марсилио Фичино» (suivant l'opinion d'Arnaud de Villeneuve, & de Marsilius Ficinus), и принимал учёных гостей, которые восхищались его редкими травами и деревьями, играли в кегли, а также пели и играли на музыкальных инструментах в «исторической галерее» (galе́rie historiе́e)[620].
Заведение Гохори, по-видимому, прекратило своё существование после его смерти в 1576 г., и Уокер в этой связи предполагает, что:
…вероятно, это было не просто совпадение, что в тот же год Николя Уэль начал работу по созданию своего Maison de Charitе́, который включал в себя аптекарский сад, медицинскую лабораторию и музыкальную школу и который был расположен в предместье Сен-Марсо[621].
Всё это звучит так, будто Уэль унаследовал что-то от учреждения Гохори, хотя, как известно, он не был последователем Парацельса. А та отличительная черта его Дома, что наряду с аптекарским садом он занимался благотворительностью, похоже, не имела отношения ни к Гохори, ни к Баифу.
Первым документальным свидетельством благотворительных инициатив Уэля является его обращение к королю и Парламенту в 1576 г. за разрешением организовать приют, в котором сироты обучались бы выращиванию медицинских трав и производству из них лекарств для больных бедняков[622]. После нескольких неудачных попыток, в 1578 г. это благотворительное заведение открылось в старом здании с длинной историей – госпитале де Лурсин в предместье Сен-Марсо. В то время это была сельская местность. Через неё протекал ручей Бьевр (см. илл. 35, Q.P. 2), чистые воды которого впоследствии будут использовать красильщики мануфактуры Гобеленов. В 1579 г. произошло серьёзное наводнение, во время которого Бьевр вышел из берегов. Двадцать два человека, спавших в Доме христианской благотворительности, едва успели спастись. Воспитанники были очень напуганы. Лекарства в аптеке для бедных были испорчены водой, а капелла затоплена. Эти подробности известны из призыва о помощи, опубликованного Уэлем в 1579 г.[623] Они показывают, что благотворительная деятельность, в том виде, как она изображена на рисунках, действительно существовала.
Уэль лелеял надежду расширить предприятие до значительных размеров с помощью средств, добытых через своё влияние при дворе. В датированной 1578 г. рукописи рассказа о благотворительной деятельности[624] Уэль адресовал королю и двум королевам (Луизе и Екатерине Медичи) сонеты с рассуждениями об этом деле милосердия. Рассказ был опубликован в 1580 г. без вступительной части с сонетами под заголовком «Advertissement et dе́claration de la Maison de Charitе́ Chrе́tienne». Уэль говорит, что, когда господу станет угодно улучшить благосостояние этого бедного дома и вдохновить короля, принцев и других персон жертвовать на его нужды, он рассчитывает расширить образовательную программу школы, добавив в неё семь гуманитарных наук и прочих дисциплин, включая древнееврейский, греческий и другие языки[625].
Рыцарское и покаянное движения короля способствовали значительному увеличению бюджетов на благотворительность через пожертвования, которые делал весь двор[626]. Это рождало надежду на то, что поддерживаемая королевской властью инициатива Уэля сможет существенно на этом выиграть. Рисунки процессии королевы имеют титульный лист, на котором изображены три герба. В центре герб короля, окружённый цепью ордена Святого духа, а по бокам эмблемы двух королев. Сонет о покаянии и благотворительности подписан монограммой и девизом Уэля и датирован 1584 г.
Таким образом, на рисунках процессии королевы мы видим учреждение, которое уже более или менее функционировало на описанных началах, но которое предполагалось значительно расширить за счёт ожидавшихся поступлений от религиозных движений. Что-то из того, что представлено на изображениях, без сомнения находилось лишь в стадии проекта, особенно в части широкого спектра преподаваемых дисциплин. В той же мере это относится и к зданиям, больше задуманным, чем существовавшим на самом деле. Школа и больница (Илл. 39, Q.P. 9 и 10) основаны на проекте большого, но недорогого дома из книги Филибера Делорма[627]. Уэлю, видимо, удалось начать реализацию новых строительных инициатив, поскольку в письме от мая 1585 г. он говорит, что «уже начал несколько новых хороших зданий, необходимых для поддержания нашего учреждения, включая капеллу … которым не будет грозить опасность затопления»[628]. Дополнительные сведения о Доме благотворительности и планах Уэля по его развитию можно почерпнуть из серии миниатюр, хранившихся ранее в Кракове[629], но эта тема уже выходит за пределы нашего повествования. Разразившиеся в 1585 г. войны Лиги без сомнения положили конец строительству. А сам Уэль умер в 1587 г.
Фамилисты
Работая много лет назад над значением и иконографией рисунков процессий, я ещё ничего не знала о тайной секте фамилистов (Familia Caritatis), по теме которой в последние годы вышло несколько исследований[630]. К этому объединению втайне принадлежали многие заметные фигуры, среди которых были географ Ортелиус, гуманист Юст Липсий и, самый заметный, печатник Христофор Плантен. Фамилисты считали важной для человека лишь его внутреннюю духовную жизнь, в сравнении с которой приверженность официально установленным формам религии имеет мало значения и может меняться под влиянием обстоятельств. Твёрдый в своей внутренней жизни фамилист мог вести себя как протестант, если эта форма была господствующей вокруг него, или как католик в католической среде, или, если господствующая конфессия в его стране менялась, как иногда случалось в беспокойном XVI веке, мог перейти с одной стороны на другую вместе со сменой власти. Такой образ жизни может показаться несколько двусмысленным и сомнительным, но и католические, и протестантские радикалы были одинаково жестоки и нетерпимы к людям толерантного и мистического склада. Выходом для таких людей могло быть тайное членство в секте фамилистов. Плантен был убеждённым адептом секты и в своей типографии в Антверпене печатал труды фамилистских пророков, в первую очередь, Хендрика Николиса, известного как «H.N.», а позднее Хендрика Барефельта, называвшего себя Хай-Эль (Hiel) или «Жизнь божья».
Необычной стороной этой секты была ей способность процветать в самых неожиданных местах. Так, Бенито Монтано, библиотекарь Эскориала, умудрялся состоять в ней под самым носом у Филиппа II. Монтано был учёным-гебраистом и вместе с французом Гийомом Постелем и другими принимал участие в работе над знаменитой Библией Полиглоттой, изданной Плантеном при финансовой поддержке испанского короля. Такая поддержка, казалось бы, должна была быть гарантией крайне ортодоксального контрреформационного подхода. Однако открытие введённых Монтаной в комментарии мистических и аллегорических толкований библейских текстов, восходящих к Хиэлю, обнаруживает в этой Библии фамилистские влияния. Всё это необычное движение было в каком-то смысле продолжением эразмианской традиции веротерпимости и изучения Святого Писания. В своей попытке вернуться к оригинальному библейскому тексту фамилистские редакторы Полиглотты опирались на иудейские источники. Ярые ортодоксы косо смотрели на их гебраистическую учёность, и им приходилось соблюдать осторожность, скрывая свой мистицизм за кодовым языком.
Секту было принято называть Домом Любви в указание её веры в милосердие как главную добродетель. Она имела сильные связи во Франции. Плантен сам был французом, а среди учёных, работавших над Полиглоттой, были защитник французской монархии Гийом Постель и автор «Галлиады» Ги Лёфевр де ла Бодри. Секта, без сомнения, была широко распространена в Париже через Пьера Порре, одного из старейших и самых близких друзей Плантена, управлявшего филиалом его предприятия на рю Сент-Жак. Порре был агентом по распространению не только изданий Плантена, но и фамилистского учения[631].
О Порре известно, что он был аптекарем. Знавший его Жак Гохори отзывался о нём как об «искушённом в знаниях и прямолинейном человеке»[632] (homme tresingenieux & bon simpliste). И здесь невольно напрашивается ассоциация между этим «парижским аптекарем» и «фамилистом» и парижским аптекарем и основателем Дома любви Николя Уэлем.
Схожесть названий учреждения Уэля и секты вовсе не обязательно имела какое-то фамилистское значение. Приют Уэля являл собой христианское дело милосердия, чьим главным символом был самый ортодоксальный и контр реформационный тип добродетели благотворительности. Тем не менее в рисунках процессий есть некоторые черты, которые могут указывать на влияние фамилизма. Одна из них это уже отмечавшийся ранее акцент на предполагаемом изучении в школе Уэля древнееврейского, греческого и других языков. Эта лингвистическая сторона учебной программы была явно лишь проектом, а не чем-то существующим в реальности. Тем не менее она указывает на то, что Уэль придавал определённое значение изучению библейского иврита, которое с учётом существовавших в тот момент споров за и против «гебраистических» влияний в религиозных движениях, могло определённым образом характеризовать Дом христианской благотворительности. К этому намёку можно также добавить и фигуру иудейского священника, появляющуюся на рисунках процессии K.P. 8 и 14. Тип этого служителя схож с Аароном из Библии Полиглотты и с тем, который можно увидеть в книге Бенито Монтано «Humanae salitis monumenta» (изданной Плантеном в Антверпене в 1571 г.). Некоторые из библейских сцен на рисунках K.P. 7–9 (Илл. 26–28) напоминают иллюстрации из этого сочинения фамилистского автора. А в комментарии Монтано о пророке Ионе, призывавшем к покаянию царя Ниневии, содержится пространная аллегория, которую очень интересно читать, глядя на последнюю сцену процессии короля[633], где Иона призывает к покаянию французского монарха (Илл. 34, K.P. 22). Другие, обладая более полным знанием фамилистских средств выражения, могут увидеть в рисунках процессий ещё больше скрытых значений. Тонкое и иносказательное использование в них аллегорий добавляет новое измерение в стереотипы контрреформационной пропаганды.
Все эти предположения обречены оставаться в форме вопросов и загадок. В отношении тайных обществ и сект всегда очень трудно прийти к точным, проверенным выводам. Фигуры благотворителей в королевской процессии (Илл. 28–29, K.P. 10–12) и тот акцент на бескорыстной помощи больным беднякам, который делал Уэль в своей работе, наводит на мысль о ещё одной, более поздней, загадке, а именно о розенкрейцерских манифестах, опубликованных в Германии в 1614 и 1615 гг., где подчёркивалось правило ордена Розы и креста заниматься лечением больных и только на безвозмездной основе[634]. Возможно ли, что Дом христианской благотворительности Уэля являл собой некое фамилистское предвосхищение розенкрейцерства? Такие вопросы никогда не найдут своего ответа, но их постановка поможет привлечь внимание учёных, занимающихся этими проблемами, к фигуре Николя Уэля и рисункам королевских процессий.
Нет ничего исторически невероятного в том, что в этот последний период французского XVI века неприятие цивилизованными людьми постоянно возобновляющихся абсурдных религиозных войн и ужас христиан перед чудовищной тиранией, обрушенной на Нидерланды во имя католической Контрреформации (ужас, который глубоко ощущал печатник-мистик Плантен), могли способствовать бегству людей в тайные практики. Превращение плеядиста в фамилиста могло быть вполне ожидаемым феноменом в те дни, даже если тому и не было документальных свидетельств. В попытке противостоять угрожающему окружению Католической лиги французская монархия двигалась в сторону сближения с имперской девой Англии. Центром важной «политической» группы мыслителей был брат Генриха III Франсуа Анжуйский, искавший руки Елизаветы Английской и некоторое время правивший в южных Нидерландах, где предпринимались попытки установить режим религиозной терпимости. Исследователь фамилизма во Франции Уоллес Кирсоп писал:
И хотя свидетельств не так много, они не противоречат той точке зрения, что интеллектуальный климат французского двора и особенно близких короля не мог быть враждебен фамилистскому уходу от религиозных войн в духовность, даже в мистицизм, в значительной степени безразличный к внешним формам[635].
И, следовательно, вполне вероятно, что рассмотренный сквозь призму тайного фамилистского учения Дом христианской благотворительности Уэля мог воплощать собой финальное мироощущение двора Валуа перед его исчезновением, последнюю попытку предотвратить катастрофу.
Рыцари Святого духа и рыцари Подвязки. Посольство ордена Подвязки в Париже в феврале 1585 г.
В феврале 1585 г. сближение Франции и Англии перед лицом общего врага Испании вылилось в визит специального посольства от английского двора с целью вручить французскому королю орден Подвязки[636]. Л'Этуаль в своих записках приводит фактическую сторону дела. Посольство прибыло 23 февраля, и в последний день этого месяца король, облачённый в орденские одежды, был принят в кавалеры ордена после вечерней службы в церкви Великих Августинцев[637]. Элиас Эшмол, историк ордена, приводит более подробный рассказ об этих событиях[638], из которого мы можем представить себе картину совместного шествия елизаветинских рыцарей Подвязки и рыцарей Святого духа по улицам Парижа, виденную на рисунках процессий.
Эшмол рассказывает, как рыцари Святого духа в полном орденском облачении и со всеми регалиями сопровождали рыцарей Подвязки к августинской церкви. Процессия шла не из Лувра, а от специально подготовленного дома рядом с монастырём, и весь её маршрут следования находился под усиленной охраной. Улицы были опасны из-за роста фанатических настроений среди сторонников Лиги, которые считали возмутительным приём, устроенный королём еретикам. Король принял орден после вечерней службы, чтобы не вынуждать протестантских рыцарей присутствовать на мессе. Церковь Великих Августинцев была богато украшена гобеленами и золотой драпировкой. Внутри воздвигли два балдахина, один для королевы Англии (не присутствовавшей, конечно, лично), другой для французского короля. На церемонии присутствовали две французские королевы (Екатерина Медичи и королева Луиза) и все придворные дамы. Вечером состоялся великолепный банкет, а вслед за ним бал и представление маски. «Я опускаю описание маски, – добавляет Эшмол, – и ещё одного необычайного музыкального представления, также пышного и любопытного, которые длились до трёх часов ночи». По счастью, этот пропуск Эшмола удалось заполнить благодаря обнаружению письма главы посольства ордена графа Дерби и английского посла в Париже сэра Эдварда Стаффорда королеве Елизавете, содержащего замечательное описание маски и второго представления[639].
Англичане сидели вместе с королевской свитой в одном конце зала, а из другого им навстречу шествовало несколько групп музыкантов. Двигаясь, «они пели и играли на инструментах так гармонично и слаженно, что нельзя было и представить себе ничего более приятного и восхитительного, а равно и необычного в плане музыки, голосов и инструментов, а также нарядов и одеяний». Затем сам король вышел представлять маску во главе труппы из двадцати четырёх человек, одетых в белые дублеты и шляпы из расшитой жемчугом серебристой ткани. Когда музыканты заняли свои места, актёры с Генрихом во главе начали танец, «в котором, принимая различные положения, изображали буквы имён короля и королевы. Зрители были впечатлены благопристойностью, соблюдаемой всеми в этой необычной манере танца»[640].
Имена HENRI и ELIZABETH[641], представленные в одном из тех великолепных балетов, которыми славился французский двор, были тонким способом продемонстрировать англичанам готовность к союзу. Англичане в полной мере оценили высокий художественный уровень постановки и безупречное танцевальное мастерство короля. В полных энтузиазма выражениях они попытались передать королеве Елизавете поразительный характер этого зрелища. Они оказались не в состоянии «ни оценить, ни вообще представить себе похвалы, которой бы оно заслуживало». А «король, который направлял и вёл всех остальных, заслуживает наибольшей славы».
Танец короля был жестом отчаяния. Гизы не присутствовали на празднествах в честь ордена Подвязки. Они собирали войска, готовясь вот-вот развязать войны Лиги. Король был вынужден бежать из Парижа и, в конце концов, в 1589 г. Rex Christianissimus окончательно сошёл с европейской сцены. Отчаянные убийства Гизов и Генриха III завершили трагедию последних Валуа.
Неистовство уличных шествий Лига направляла в сторону милитаризации. На знаменитой картине «Процессия Лиги» (Илл. 40), изображающей шествие 1593 г. в Париже видны вооружённые до зубов капуцины и некоторые кающиеся с отброшенными из-за шлемов капюшонами. Лига использовала в своих мятежных целях те самые эмоциональные процессии, которые так увлечённо пестовал король, а кающиеся братства превратились в военизированные объединения, направленные против его власти. Пропаганда Лиги, представляя искажённую картину королевских религиозных движений, косвенно всё же даёт ценную информацию о них. Её проповедники обвиняли Генриха в магии, колдовстве и поклонении дьяволу в форме языческих сатиров и сирен, намекая тем самым на художественную магию придворных празднеств[642]. И этот колдун и дьяволопоклонник, кричали они, принял орден Подвязки от еретички королевы Англии, а также поддерживал еретика Генриха Наваррского![643] Неистовый пыл и намеренное использование пропагандистами Лиги религиозных образов против своей жертвы напоминает тональность пропаганды против Фридриха Пфальцского после его поражения.
40. Процессия Лиги. Из книги Бернара де Монфокона «Памятники французской монархии» (B. de Montfaucon, Monuments de la Monarchie Française, 1734)
Союз с Англией и победа имперской девы над Армадой в 1588 г. не успели спасти Генриха III, но его движения эхом отозвались в темах спенсеровского взгляда на рыцарство и до сих пор неизученного шекспировского понимания королевской власти. Торжества в честь прибытия английского посольства, объединившие рыцарей Подвязки и рыцарей Святого духа в совместном прославлении Генриха и Елизаветы, стали выражением того взаимодействия английской и французской монархий, которое существовало на протяжении всего столетия и которое невозможно полностью понять лишь только на политическом уровне, ибо оно включало в себя идею монарха в её религиозном аспекте.
Краткая характеристика рисунков процессий
Procession de Henry III, Roy de France et de Pologne, dite des Penitens et des Flagellans: avec les Chevaliers du St. Esprit, de la première crе́ation, marchant trois à trois; et partant du Louvre pour se rendre aux grands Augustins, longeant les quais du Louvre, le Pont aux Meuniers, dit aujourd'hui le Pont au Change, et le Pont St. Michel, en 1579, le Ier janvier (Paris, Cabinet des Estampes, Pd. 29 Rе́serve).
(Шествие Генриха III, короля Франции и Польши, под названием Шествие кающихся и бичующих себя, в обществе Рыцарей только что созданного ордена Святого духа, идущих по трое в ряд, двигаясь от Лувра к улице Гран Огюстен вдоль набережных Лувра, Моста Мельников (сейчас называемого Мостом Менял) и Моста Святого Михаила в 1579 г., 1-го января).
Procession de Louise de Lorraine femme de Henry III allant du Louvre au Faubourg St. Marceau pour poser la première pierre de la Nouvelle Maison dite Maison Chrе́tienne, projettе́e même commencе́e en 1584 (Paris, Cabinet des Estampes, Pd. 30 Rе́serve).
(Шествие Луизы Лотарингской, супруги Генриха III, двигающейся от Лувра к предместью Сен-Марсо, чтобы положить первый камень в основание нового Дома, названного Домом христианской [благотворительности], спроектированного и возведённого же в 1584 г.)
Указанные заголовки написаны более поздней рукой и часть информации в них вызывает сомнения. Дата 1579 не может быть верной для процессии короля, которая должна была происходить после основания Братства кающихся в день Благовещения в 1583 г. Ни в рисунках процессии королевы, ни где-либо ещё не содержится указаний на то, что она собиралась заложить первый камень в основание нового здания.
Рисунки процессии королевы предваряет страница со стихами и другими вступительными материалами, написанная современной им рукой. Вероятно, похожее предисловие имелось и перед процессией короля, но было утрачено.
Картины изначально могли представлять собой два непрерывных фриза, но хранятся в виде тридцати двух отдельных листов средним размеров 35 на 55 см, склеенных в два альбома. Рисунки выполнены пером с размывкой и едва заметным добавлением цвета в процессии королевы.
Альбомы сопровождает путанный рассказ XVIII века о том, что они были сохранены в семье виконта де Бон, который в 1765 г. передал их в королевское собрание. Предком, от которого рисунки попали в эту семью, был, вероятно, Рено де Бон, архиепископ Буржа, состоявший в Братстве кающихся в день Благовещения.
Авторы рисунков неизвестны. В процессии короля заметны по меньшей мере две разных руки.
Анализ рисунков процессий
K.P. 1 (Илл. 24) Le pont aux meusniers. La porte du chateau. (Мост мельников. Ворота замка).
Задний план. Мост Пон-окс-Мёнье (Мост Мельников), соединяющий правый берег Сены с островом Сите. Под мостом можно разглядеть водяные колёса мельниц.
Процессия. Трое юношей, один из которых несёт королевский герб с тремя коронами, обрамлённый цепью ордена Святого духа.
Трое рыцарей Святого духа в мантиях и с орденскими цепями на шеях несут свечи.
Трое мальчиков несут орудия Страстей Христовых.
K.P. 2 (Илл. 25) Jardin du Palais. Les femmes et filles penitentes. Le Palais. (Дворцовый сад. Кающиеся женщины и девы. Дворец).
Задний план. Дворец Правосудия и прилегающий к нему сад.
Процессия. Трое рыцарей Святого духа.
Мария Магдалина с алебастровым сосудом мира.
Мария Египетская с длинными волосами и тремя хлебами (см.: A. Jameson, Sacred and Legendary Art, Boston, New York, 1897, I, p. 408).
Кающиеся женщины.
K.P. 3 (Илл. 24) Les femmes penitentes qui embrassent les vertus et bonnes œuvres. (Кающиеся женщины, которые держат в руках [олицетворённые] добродетели и добрые дела).
Задний план. Церковь Великих Августинцев и капелла ордена Святого духа.
Строящийся мост Пон-Нёф.
Процессия. Трое рыцарей Святого духа.
Надежда. Любовь. Вера.
Мужество. Благоразумие.
Умеренность. Справедливость.
K.P. 4 (Илл. 25) Les bonnes œuvres des femmes penitentes. (Добрые дела кающихся женщин).
Задний план. Возможно, Отель де Невер.
Процессия. Рыцари Святого духа.
Жёны-мироносицы с сосудами с миром в руках и ангелами, поджидавшими их у гробницы.
Мудрые девы с зажжёнными светильниками.
K.P. 5 (Илл. 26) S[ain]te Cecile. Les vierges qui (надпись продолжается на следующем рисунке) chantent hymnes et cantiques. (Святая Цецилия. Девы, поющие гимны и песнопения).
Задний план. Нельская башня.
Процессия. Продолжение шествия мудрых дев.
Трое рыцарей Святого духа.
Святая Цецилия Римская и женщины, играющие на музыкальных инструментах.
K.P. 6 (Илл. 27) Vierges presentant la virginitе́. (Девы, воплощающие непорочность).
Задний план. Возможно, Сен-Жермен-де-Пре.
Процессия. Женщины с музыкальными инструментами. Трое рыцарей Святого духа.
Святая Урсула несёт в руках корону. За ней следуют святые девы-мученицы.
24. К.P. 1
24. К.P. 3
25. К.P. 2
25. К.P. 4
26. К.P. 5
26. К.P. 7
27. К.P. 6
27. К.P. 8
28. К.P. 9
28. К.P. 11
29. К.P. 10
29. К.P. 12
30. К.P. 13
30. К.P. 15
31. К.P. 14
31. К.P. 16
32. К.P. 17
32. К.P. 19
33. К.P. 18
33. К.P. 20
34. К.P. 21
34. К.P. 22
K.P. 7 (Илл. 26, без подписи).
Задний план. Реальные парижские пейзажи исчезают и уступают место библейским (библейские сцены на этом и следующем рисунках были распознаны через сравнение с иллюстрациями в книге Gabriel Simeoni, Figure de la Bibbia, Lyons, I577).
Ангелы возвещают живущим в пустыне в шатрах Аврааму и Сарре о скором рождении Исаака (Быт. 18).
Анна и Илий молятся в храме о ниспослании ей сына (1Цар. 1).
Процессия. Трое рыцарей Святого духа.
Любовь с горящим сердцем и множеством детей.
Авраам с распятием (как своего рода Христос).
Исаак, несущий вязанку хвороста для собственного жертвоприношения.
За ним следует его мать Сарра.
Анна со своим сыном Самуилом.
(Эти персонажи очень похожи на актёров в представлениях священной драмы. Жертвоприношение Авраама было популярной темой мистерий).
K.P. 8 (Илл. 27) Les femmes steriles rendues fertiles. (Бесплодные женщины обретшие возможность иметь детей).
Задний план. (Слева) Елисей, прибывающий в дом богатой сонамитянки и молящийся в «небольшой горнице над стеной» над телом её мёртвого сына, который затем возвращается к жизни (4Цар. 4).
(В центре) Раздача одежды бедным.
(Справа) Рождество Богородицы.
(Левая и правая сцены выглядят как уличные представления).
Процессия. Илий (вместе с Анной и Самуилом он относится к предыдущему рисунку).
Сонамитянка с мужем, сыном и Елисеем.
Родители Богородицы с Марией-ребёнком.
Захария и Елизавета, родители Иоанна Крестителя, с Иоанном-ребёнком.
K.P. 9 (Илл. 28) Les roynes et princesses saintes. Les vefues qui vestoyent les pauvres. (Святые королевы и принцессы. Вдовы, одевающие бедных).
Задний план. (Слева) Возвещение ангела о рождении Предтечи в храме и благоговейная толпа, внимающая этой новости (Эта сцена выглядит довольно близкой к иллюстрациям на ту же тему в книге Бенито Монтано [Arias Montanus, Humanae salutis monumenta, Antwerp, 1571, no. xxxiv, «Zacharias»]).
(Справа) Здание и улица в Париже времён создания рисунков. Возможно, капуцинский монастырь на рю Сент-Оноре.
Процессия. Королева Луиза Лотарингская несёт макет церкви в окружении детей.
За ней следует группа других «королев и принцесс», включая Екатерину Медичи, каждая из которых также несёт макет богоугодного заведения.
Группа женщин с хоругвью святого Стефана, возможно, представляющих какое-то объединение «вдов, одевающих бедных».
K.P. 10 (Илл. 29, без подписи).
Задний план. Дела милосердия: (слева) раздача еды и питья, (в центре) раздача одежды, (справа) приём странников.
Процессия. Трое рыцарей Святого духа.
Предводитель благотворителей в длинном застёгнутом платье несёт в сопровождении двух ангелов хоругвь с изображением Страшного суда.
Четверо благотворителей несут еду и питьё.
K.P. 11 (Илл. 28, без подписи).
Задний план. Дело врачевания больных и рассказанная в трёх эпизодах история доброго самаритянина.
Процессия. Двое благотворителей несут одежду.
За ними ещё двое несут посохи странников, кувшины и полотенца.
Следующие четверо (один на следующем рисунке) идут, держа в руках склянки, перегонные кубы и пучки засушенных трав.
K.P. 12 (Илл. 29, без подписи).
Задний план. (Слева) Дело выкупа пленников.
(Справа) Дело погребения умерших.
Процессия. Благотворитель с сушёными травами (принадлежит к группе с предыдущего рисунка).
Благотворители в образах рыцарей с крестами (намёк на военный орден, занимающийся вызволением узников из турецкого плена).
Благотворители с человеческими черепами (символизирующие дело погребения умерших).
K.P. 13 (Илл. 30, без подписи).
Предшествующие рисунки рассказывали о милосердии и делах Дома христианской благотворительности. Это и последующие изображения посвящены покаянию, представленному на примерах деятельности кающихся братств.
Задний план. Здесь и далее снова появляется река. Постройки на другом берегу изображены не так, как они реально стояли на местности, а в привязке к фигурам, шествующим в процессии. Изображённое здесь здание может относиться к строению, воздвигнутому Генрихом III в Венсене для братства Синих кающихся святого Иеронима или «иеронимитов» (см.: French Academies, pp. 159–160).
Процессия. Трое рыцарей Святого духа.
Кающийся святой Иероним, бьющий себя в грудь камнем (см.: E. Mâle, L'art religieux après le Concile de Trente, Paris, 1932, fig. 289).
Члены братства Синих кающихся, одетые во власяницы и держащие в руках камни.
Рыцари Святого духа.
K.P. 14 (Илл. 31, без подписи)
Задний план. Речной ландшафт. Такие тихие речные пейзажи символизируют личное покаяние в местах для медитативного, созерцательного уединения как противоположность публичному покаянию в уличных процессиях.
Процессия. Белые кающиеся братья или конгрегация Белых кающихся в день Благовещения, основанная в 1583 г. и тесно связанная с орденом Святого духа.
Идущие одеты в покаянный наряд, закрывающий лица, в котором проделаны прорези для глаз. Знак на левом плече заимствован у итальянского Гонфалонского братства.
Предводитель кающихся несёт хоругвь с изображением сцены Благовещения. Другие держат в руках факелы, указывающие на ночное время действия, а один несёт распятие.
Царь Давид с арфой идёт в сопровождении двух иудейских священников, размахивающих кадилами. Последняя группа позволяет предположить, что кающиеся могли петь покаянные псалмы Давида.
K.P. 15 (Илл. 30, без подписи).
Задний план. На противоположном берегу реки виднеется окружённое стенами здание, возможно, место уединения, связанное с Белым братством.
Процессия. Продолжение шествия братства Белых кающихся. Певчие мальчики и группа хористов с музыкальными книгами не имеют «гонфалонского» знака на плече, что указывает на несколько отличное положение музыкантов.
K.P. 16 (Илл. 31) Les prophetes. (Пророки).
Задний план. Продолжение речного пейзажа с виднеющимися в отдалении церковными зданиями.
Процессия. Рыцари Святого духа.
Иоанн Креститель несёт свою голову. По бокам от него идут двое пророков, читающих со свитков.
K.P. 17 (Илл. 32) Les enchaisnе́s criminels. (Закованные преступники).
Задний план. Довольно неясный. Любопытный намёк на стены может быть аллюзией на тюрьму.
Процессия. Трое рыцарей Святого духа.
Любовь с горящим сердцем сопровождает закованных в цепи преступников к месту казни.
Рыцари Святого духа.
K.P. 18 (Илл. 33) Les Enfans de la Charitе́. Les Confrères de la Charitе́. (Дети милосердия. Благотворительное братство).
Задний план. Большое здание или комплекс, продолжающийся на заднем плане двух следующих рисунков. Это, как предположил Гиффрэ (см. статью, указанную выше на с. 345 в прим. 617), почти наверняка Дом христианской благотворительности Николя Уэля. Возможно, не в реальном виде, а такой, каким он его рассчитывал сделать, используя поступления от движений кающихся.
Процессия. «Дети милосердия» похожие на сирот Дома христианской благотворительности с рисунка процессии королевы Q.P. 6 (Илл. 37). К заведению Уэля было прикреплено братство, членов которого можно увидеть на том же рисунке Q.P. 6 босыми, как и здесь, и несущими реликварий.
Таким образом, эта сцена так же символизирует благотворительную деятельность Уэля, как и те, на которых персонал его учреждения представляет дела милосердия (Илл. 28 и 29, K.P. 10, 11, 12).
Длинная процессия здесь достигает своей цели – Дома Любви.
K.P. 19 (Илл. 32, без подписи).
Задний план. Продолжение Дома христианской благотворительности.
Процессия. Трое рыцарей Святого духа.
Двое священников с кадилами.
Рыцари Святого духа, держащие балдахин, под которым епископ несёт Святые дары.
K.P. 20 (Илл. 33, без подписи).
Задний план. Продолжение Дома христианской благотворительности.
Процессия. Продолжение балдахина с предыдущего рисунка, который держат рыцари Святого духа.
Двое священников с кадилами.
Очень важного вида фигура в «берете Генриха III» и орденском одеянии.
За ним, такой же высокий, шествует благообразный кардинал.
Возможно, это герцог де Гиз и его брат.
Рядом, по-видимому, идёт маленький кардинал де Бурбон, которого они впоследствии пытались сделать королём.
В следующей за ними группе можно различить Екатерину Медичи.
K.P. 21 (Илл. 34. Этот и следующий рисунок были, вероятно, добавлены в 1584 г., чтобы включить процессию того года).
Задний план. Постройки в отдалении, возможно, обозначают монастырь минимов в Нижоне. Покаянное шествие в эту обитель состоялось в феврале 1584 г. (L'Estoile, op. cit., II, p. 148).
Этот и следующий за ним рисунок представляют, главным образом, аллюзию на паломническое путешествие короля в марте 1584 г., в котором к большому числу кающихся добавились также группы монахов-минимов и капуцинов.
Процессия. Трое рыцарей Святого духа.
Группа минимов, предводитель которых несёт распятие. Трое рыцарей Святого духа.
Группа капуцинов, возглавляемая фигурой с большим деревянным крестом (шествие капуцинов продолжается на следующем рисунке).
K.P. 22 Les Capucins. (Капуцины).
Задний план. Здание с большим деревянным крестом на прилегающей территории указывает, очевидно, на капуцинский монастырь в Мёдоне. Там находился знаменитый Croix des Capucins (см.: E. Houth, ‘La première maison des Capucins en France, le couvent de Meudon', Etudes franciscaines, XLI (1929), pp. 45 ff). И поскольку мы знаем, что капуцины присоединились к процессии 1584 года в Мёдоне, здесь почти наверняка изображено именно это место. Как и всегда в рисунках процессий топография оказалась перемешана с аллегорией. Территория монастыря в Мёдоне сливается с утёсами и морским берегом, на который кит изверг пророка Иону.
Процессия. Шествие капуцинов (продолжение с предыдущего рисунка).
Трое рыцарей Святого духа.
Кающийся грешник в мешковине несёт необычного вида распятие.
За ним Иона держит в руках составную композицию корабля, с которого он был выброшен в море, и спасшего его кита.
По бокам от него идут кающиеся Луиза Лотарингская и Генрих III. На их головах поверх капюшонов из мешковины видны маленькие короны.
История пророка Ионы обычно представлялась в трёх эпизодах: Иону выбрасывают с корабля в море, затем его извергает кит, и он отправляется в Ниневию, чтобы призвать тамошнего царя к покаянию. Первый и второй эпизоды изображены на заднем плане этого рисунка. Третий представлен в самой процессии, где Иона проповедует покаяние королю Франции как царю Ниневии. Король же демонстрирует раскаяние, покрывшись мешковиной вместе со своими людьми.
Бенито Монтано был автором пространной аллегории на историю Ионы, убеждавшей королей в необходимости, облачившись в рубище, вести своих людей к покаянию (Arias Montanus, Commentaria in duodecim prophetas, Antwerp, 1571, pp. 493 ff). Вполне возможно, что здесь содержится ключ к пониманию связи покаяния с Домом Любви в движении Генриха III.
(Рисунки 2–14 содержат множество подписей и пометок, сделанных современной им рукой. Их переводы[644] приведены курсивом, чтобы отделить мои комментарии от того, что написано на рисунках).
Q.P. 1 (Илл. 35). Королева Луиза Лотарингская покидает Лувр со своими дамами. На рисунке изображено крыло дворца, построенное Пьером Леско в царствование Генриха II, со скульптурой работы Жана Гужона.
Q.P. 2 (Илл. 35).
Задний план. Окрестности ручья Бьевр в предместье Сен-Марсо.
Процессия. Двое нотариусов Дома благотворительности. Интендант и управляющий Дома в ало-фиолетовых одеждах (один из них Николя Уэль). Смотритель больниц. Президент и советники парламента, делегированные королём руководить Домом христианской благотворительности и вести дела больниц и приютов королевства, в своих алых одеяниях.
Q.P. 3 (Илл. 36).
Задний план. Люди ловят змей и помещают их в сосуды. Намёк на производство мнимого лекарства териака (theriacum) из змей. Перу Уэля принадлежит трактат об этом снадобье (Traitе́ de la thе́riaque et mithridat, Paris, 1578). Стены и павильон обозначают вход в травяной сад. Павильон, обозначенный как Salle pour confе́rer de ce qui appartient a la medicine, appoticairerie, et chirurgie (Зал для собрания предметов, имеющих касательство к медицине, фармакологии и хирургии), считается предшественником Парижской школы фармации (Ecole de Pharmacie) (см. статью Планшона (Planchon), указанную выше на с. 345 в прим. 617).
Процессия. Наставники и учителя, обучающие бедных сирот различным искусствам и ремёслам; они одеты в ало-фиолетовые одежды с рукавами (ср. с одеждой благотворителей с рисунков процессии короля, K.P. 10–12); на детях брюки того же цвета. Смотритель медицинских заведений в ало-фиолетовом. Четверо цирюльников в ало-фиолетовых жилетах. Двое докторов в своих плащах. Трое слуг, прикреплённых к аптеке для больных бедняков, в ало-фиолетовых мантиях.
Гиффрэ (Guiffrey, ‘Nicolas Houel', p. 233), комментируя ало-фиолетовый цвет одежд Дома благотворительности, замечает, что мануфактура Гобеленов на ручье Бьевр была знаменита своим алым красителем.
Q.P. 4 (Илл. 36).
Задний план. Под сводами беседки в травяном саду доктора и аптекари дискутируют о свой ствах лекарств из трав. Левее стоит фонтан со статуей Любви (Charity) и её детей.
Процессия. Семеро преподавателей, обучающих бедных сирот гуманитарным наукам и одетых в ало-фиолетовые с рукавами одеяния, а также докторские головные уборы. Воспитанник (enfant) школы двадцати лет, одетый в белое и несущий белую свечу. Двое учителей, древнееврейского и греческого, одетые в костюмы своих стран. Учителя иностранных языков, одетые в костюмы своих стран, но ало-фиолетового цвета.
Клерк в ало-фиолетовом жилете.
Q.P. 5 (Илл. 37).
Задний план. Продолжение «сада лекарственных трав» (jardin des simples). Работающие в саду несут вёдра воды для полива.
Процессия. Детский наставник в стихаре. Тринадцать девочек в плетёных головных уборах (chappeaulx de feurs) и ало-фиолетовых одеждах, обучающихся различным ремёслам на пожертвования вдов. Пять вдов, назначенных обучать этих девочек.
Q.P. 6 (Илл. 37).
Задний план. Аптека (apothicairerie), где делают лекарства и снадобья из выращиваемых в саду трав и раздают их нуждающимся.
Процессия. Двое священников в ало-фиолетовых ризах. Священник, несущий реликварий Любви (с фигурой Любви и её детей сверху). Два человека в белом с двумя белыми свечами. Шестеро членов братства босиком и в белых одеждах несут реликварий Лика Иисуса Христа (ср. с членами благотворительного братства на K.P. 18. Семеро детей в плетёных головных уборах и белом, избранных для службы в капелле. Их наставник в стихаре, под которым он носит ало-фиолетовое одеяние. Семеро содержащихся на пожертвования детей в ало-фиолетовых одеждах несут свечи.
35. Q.P. 1
35. Q.P. 2
36. Q.P. 3
36. Q.P. 4
37. Q.P. 5
37. Q.P. 6
38. Q.P. 7
38. Q.P. 8
39. Q.P. 9
39. Q.P. 10
Q.P. 7 (Илл. 38).
Задний план. Продолжение аптеки.
Процессия. Трое детей в плетёных головных уборах и белых одеждах, подпоясанных фиолетовыми поясами. Тринадцать детей в честь Господа нашего Иисуса Христа и его двенадцати апостолов несут на поясе чётки и одеты в ало-фиолетовые одежды со знаком благотворительности на левом плече. Они назначены для службы в аптеке и для ухода за больными. Четверо капелланов из капеллы в стихарях поверх ало-фиолетовых одежд поют гимны и песнопения.
Q.P. 8 (Илл. 38). Капелла. На видном месте изображены монограммы Николя Уэля с лотарингским крестом и его девиз Scopus vitae Christus (Христос – цель [нашей] жизни).
Процессия. Несущий хоругвь Любви (Charity) в ало-фиолетовых одеждах входит в капеллу. На знамени изображена фигура Любви со своими детьми.
Q.P. 9 (Илл. 39). Школа. Сквозь окна видно, как идут занятия. Под окнами начертано: Коллеж всех дисциплин и языков для бедных учащихся и бедных сирот, 1583. В других местах здания видны надписи: Комнаты бедных вдов; школа бедных девиц на выданье для обучения их различным ремёслам (mе́tiers) и наукам; школа письма и арифметики.
На стене видна монограмма Уэля и дата 1583.
Q.P. 10 (Илл. 39) Согласно надписям, это здание имеет много разных назначений: комнаты учителей девочек; жилище для увечных и слепых детей; школа музыки; французская академия ремёсел; пансион для стариков; искусства и ремёсла для увечных солдат.
В Школе музыки идёт концерт. Солдат с деревянной ногой набирает воду из колодца (увечный солдат обеспечивает дом водой). Дом призрения для раненых солдат продолжил своё существование и при Генрихе IV. Его можно считать отдалённым предшественником Дома инвалидов (см. статью Планшона, указанную выше на с. 345 в прим. 617).