левы.
Портрет Дианы в Хэтфилд-хаус, автором которого считается Корнелис Вром, значится в описи 1611 г. как «портрет её покойного величества». В нем явно нет сходства, но он может отражать некое маскарадное действо, прославлявшее королеву в столь часто использовавшемся её поэтами образе Дианы или Цинтии, Луны, девы-охотницы. Луна как символ империи хорошо подходила женщине-правительнице, а как символ целомудрия – королеве-деве. Здесь она изображена в виде охотницы, с луком, стрелами и охотничьей собакой.
Елизавета была объектом интеллектуального культа, которым её окружили некоторые «глубокие умы» из числа придворных. Как пример, можно привести глубокомысленные вирши «Цинтии» Рэли, где королева, как луна, представляет платоновскую «идею». Однако атмосфера портрета лунной богини из Хэтфилда с её странно завораживающим магическим взглядом, пожалуй, больше всего сравнима с эзотерической поэмой Джорджа Чапмена «Тень ночи» (The Shadow of Night), где в глубокой ночи созерцания восходит Луна-Цинтия, которая, по-видимому, воплощает одновременно «силы ума» и Елизавету в некой мистической имперской роли.
Enchantresse-like deckt in disparent lawne,
Circled with charmes, and incantations…
(Подобно волшебнице в пёстром наряде
Окутанная чарами и заклинаниями…)
Самым сложным из трёх портретов Елизаветы в Хэтфилд-хаус является знаменитый «радужный» портрет (Илл. 43b), изображающий королеву в тщательно продуманном, причудливом костюме с радугой в руке. В этой картине важна каждая деталь.
Одним из наиболее популярных справочников по аллегориям и символам, использовавшимся художниками во всей Европе, была «Иконология» (Iconologia) Чезаре Рипы. Найдя в этой книге «Молву» (Fama), мы увидим, что она аллегорически изображалась крылатой фигурой, у которой «столько глаз, сколько перьев, а также множество ртов и ушей…». Источник этого образа – Вергилий, описывающий Молву как монстра:
Сколько перьев на ней, чудовищной, страшной, огромной,
Столько же глаз из-под них глядят неусыпно и столько ж
Чутких ушей у неё, языков и уст говорливых[666].
43а. Фессалоникийская невеста. Из книги Ж.-Ж. Буассара «Habitus variarum orbis gentium» (1581)
43b. Королева Елизавета I. «Радужный» портрет. Хэтфид-хаус
43с. Портрет дамы в необычном платье. Хэмптон-корт
43d. Персидская дева. Из книги Ж.-Ж. Буассара «Habitus variarum orbis gentium» (1581)
Глаза, уши и уста, которыми покрыта накидка королевы, символизируют молву о ней, которая быстро летит по миру, разносимая множеством ртов, видимая и слышимая множеством глаз и ушей.
Под Intelligenza или «Пониманием» в книге Рипы мы увидим, что его воплощает женщина, держащая в одной руке сферу, а в другой змея. Сфера представляет собой «армиллярную» или астрономическую сферу, воплощающую небеса с опоясывающим их поясом зодиака. На левом рукаве платья королевы, сразу над головой змея, можно различить небесную сферу с чётко обозначенным зодиакальным поясом. Рипа поясняет, что сочетание небесной сферы и змея символизирует необходимость для понимания высоких и величественных материй спуститься сперва, как змей, на землю и двигаться в нашем познании от земных вещей к небесным.
Из пасти змея на рукаве королевы свисает сердцевидный драгоценный камень. Под Elezione или «Выбором» в книге Рипы изображена женщина c драгоценностью в форме сердца. Читатель же отсылается к «Иероглифике» Пьерио Валериано (ещё одному важному руководству по ренессансному символизму), где говорится, что сердце есть символ совета, исходящего изнутри и необходимого для правильного выбора.
Соединение змея со сферой и сердцем является объединением этих двух аллегорий. Змей мудрости или благоразумия (prudence) мудр не только в вопросах рассудочного знания и понимания высоких материй, но и в вопросах сердца, знания того, как, прислушиваясь к внутреннему голосу, принимать мудрые и добродетельные решения.
Нам может показаться странным, что художник или автор идеи картины ожидал от зрителя понимания таких сложных аллюзий. Но символизм и аллегория являлись предметом широкого изучения в эпоху Ренессанса. Справочники вроде тех, что упоминались выше, имелись в библиотеках большинства образованных людей. И поскольку всё указывает на то, что художник, или тот, кто давал ему советы, использовал книгу Рипы, первое издание которой вышло в 1593 г., картина, вероятно была написана после этой даты.
Корсаж и рукава платья королевы покрыты цветочным орнаментом, в котором можно различить розы, анютины глазки, жимолость, первоцветы и другие растения. Такое разнообразие английских полевых цветов на портретах Елизаветы, часто на платье, отнюдь не редкость и может быть связано с одним из её наиболее часто используемых символических образов Астреи, Справедливой девы золотого века, в котором, как мы знаем из Овидия, «вечно стояла весна; приятный, прохладным дыханьем ласково нежил зефир цветы, не знавшие сева»[667]. Стихи поэтов о Елизавете как Астрее обычно представляют идею о том, что она возвращает в Англию вечную весну золотого века. Например, «Гимны Астрее» сэра Джона Дэвиса из Херефорда содержат такие строки:
Reserve (sweet Spring) this Nymph of ours,
Eternall garlands of thy flowers,
Green garlands neuer wasting;
In her shall last our State's faire Spring,
Now and for euer flourishing,
As long as Heauen is lasting.
(Храни, прекрасная весна, ту нашу нимфу,
Гирлянды вечные твоих цветов,
Венков невянущую зелень.
Весна державы нашей будет в ней жива,
Во веки вечные цветя, Покуда живы небеса).
Здесь четко проводится связь между цветами весны в золотом веке с весной или золотым веком «нашей державы», Англии. А начальные буквы первых слов каждой строки образуют сверху вниз слово REGINA.
Большая нить жемчуга, жемчужный кулон и множество жемчужин на голове снова указывают на девственность. И если внимательно изучить необычный головной убор, можно заметить в нём имперскую корону, унизанную жемчужинами и увенчанную драгоценностью в форме полумесяца, также украшенной жемчугом. Так в этой картине присутствует аллюзия на королеву как непорочную луну.
А что же насчет самого главного символа, радуги, которую она держит в правой руке и над которой написаны слова Non sine sole iris («Без солнца нет радуги»)? Радуга означает мир (peace). Другая королева XVI века, Екатерина Медичи, также использовала радугу в качестве своего символа (Илл. 23b) с написанным по-гречески девизом «Она несёт свет и покой». Рушелли в уже упоминавшейся нами книге «Impresse illustri» трактует значение её герба так, что радуга, являющаяся после бури, предвещает мир и спокойствие. Так Екатерина выражала надежду, что правление её мужа, короля Франции, принесёт успокоение всему христианскому миру. Возможно, радуга на портрете Елизаветы несёт в себе некий схожий смысл. Королева-дева, окутанная аллегориями своей славы и мудрости, выглядит почти как небесное знамение, предвещающее новый золотой век мира и солнечный свет после бури.
Так называемый «портрет из Дитчли» (Илл. 13), находящийся сейчас в Национальной портретной галерее, имеет много общего с «радужным» портретом. Он изображает королеву стоящей на карте Англии; позади неё небо на одной стороне тёмное и грозовое, а на другой освещено большим выходящим солнцем. Идея солнца после бури, натуралистически выраженная на картине из Дитчли через победу света над грозой в небе, представлена на портрете из Хэтфилд-хаус в символической форме через радугу и девиз. Эти две картины имеют и другие сходства, хотя написаны явно разными людьми. Портрет из Дитчли был создан, как считается, в память о визите Елизаветы к сэру Генри Ли в Дитчли в 1592 г. Сэр Генри занимал должность королевского чемпиона до 1590 г., когда передал её Джорджу Клиффорду, графу Камберленду. В этом качестве он организовывал ежегодные турниры в день восшествия королевы на престол, часто проводившиеся в очень сложных аллегорических декорациях, в разработке которых сэр Генри был большим специалистом. Мы знаем, например, что для турнира Дня восшествия 1590 г. на арене воздвигли модель вестальского храма, содержавшую сложные символические аллюзии на королеву. Учитывая очевидную смысловую связь между «радужным» портретом и портретом из Дитчли, а также то, что последний может отражать символизм, придуманный блестящим рыцарем сэром Генри Ли, сама собой напрашивается мысль, что, возможно, решение самой большой загадки «радужного» портрета – драгоценности в форме рыцарской перчатки на внутренней стороне воротника Елизаветы – может лежать в толковании её как рыцарского мотива, который связывает эту сложную картину с каким-нибудь церемониальным турниром, где рыцари королевы демонстрировали свою доблесть во славу «величайшей королевы или императрицы» и «добродетельнейшей и прекраснейшей дамы».
Книга костюмов Ж.-Ж. Буассара и два портрета[668]
Интересное открытие Эрики Виверс[669] о том, что при создании костюмов для масок Иниго Джонс опирался на книги о национальных нарядах, рождает вопрос о том, не могли ли необычные одежды на портретах вдохновляться теми же источниками? В этой статье мы попытаемся сравнить два портрета, главными темами которых являются необычные костюмы, с изображениями из одной из книг, в которых Э. Виверс нашла источник вдохновения Иниго Джонса, а именно «Habitus variarum orbis gentium» Ж.-Ж. Буассара (1581).
Если поместить называемый «радужным» портрет Елизаветы I из Хэтфилд-хаус (Илл. 43b) рядом с буассаровской иллюстрацией «Sponsa Thessalonicensis» (Илл. 43a), становится сразу очевидно, что странной формы вывёрнутый головной убор королевы с полосатым ободком и эгретом, произошёл от головного украшения, носимого, по мнению Буассара, фессалоникийскими невестами. Спадающая мантия и положение поднимающей её руки могли также быть позаимствованы с иллюстрации Буассара.