За ней лежала усыпанная звездами пропасть.
До сознания Электрия донеслось аварийное завывание корабельной сирены.
За его спиной скрежетали переборки, изолируя источник разгерметизации.
Надеть шлем он так и не успел.
Цепляясь за выступы стен, промахнувшись рукой мимо спасительного рычага входного люка, Электрий пулей вылетел в открытый космос, подхваченный потоком вырвавшегося из стыковочной камеры воздуха.
Все еще в сознании, он пронесся мимо внезапно осветившихся иллюминаторов. Его глаза видели все, что происходило с ним в эти секунды. Расстегнувшаяся сумка стремительно удалялась, из нее выплывали и устремлялись по собственным траекториям пакетики с гелем, полотенце, бритва. Шлем крутился на лету, как запущенный в ворота футбольный мяч. Вывалившийся из сумки пиджак растопырил рукава, как будто собрался спланировать к звездам.
Туманящимся взором инспектор смотрел на удаляющийся звездолет, на побледневшие лица за стеклом иллюминаторов. Потом он остался один среди звезд.
В последние мгновения жизни Электрий Суточкин был окружен огромным пространством.
Бой-Баба вошла в буфет и тихонько села за стол рядом с остальными.
— Вы видели? — хрипло спросила она.
Никто не ответил. Питер сидел понурившись. Йос подпер кулаками подбородок и смотрел в иллюминатор, на маленькую серебристую точку среди звезд. Это был Электрий. Его мертвое тело медленно остывало в безвоздушном пространстве.
— Вот и бери после этого пассажиров, — пробормотал Живых. — Какого лешего его понесло в стыковочную камеру? Заблудился он, что ли?
Тадефи робко посмотрела на остальных.
— Почему нельзя было его спасти? Нас учили, что живой человек может находиться в открытом космосе целых полторы минуты. Неужели нельзя было его как-то поймать?
Бой-Баба вздохнула и покачала головой. Погладила марокканку по руке.
— Инструкция, — сказала она, — запрещает спасать тех, кто удалился от корабля более чем на сто метров. Это… — она усмехнулась, — нецелесообразно. Те, кто спасает, рискуют еще больше, чем тот, кто отлетел. Поэтому — нельзя.
— Ты думала, фалы нам для красоты дают? — поддакнул Живых. — И реактивные установки. Я только не понимаю, что он там делал в гермокостюме.
Бой-Баба пожала плечами. Йос хмыкнул и что-то сказал по-голландски. Дядя Фима хохотнул и даже Питер слабо улыбнулся.
— Что, что он сказал? — повернулась Бой-Баба к охраннику.
Тот все еще улыбался.
— Сказал, во что обезьяну ни наряди, она обезьяной и останется.
И больше ни единым словом экипаж не помянул Электрия Суточкина. Кивнув остальным, Йос вылез из кресла и отправился в отсек покойного инспектора. Ему предстояло разбирать и опечатывать документы дирекции.
Глава 12
— Питер, ты тут?
Бой-Баба потянула в сторону дверь отсека Питера и заглянула внутрь. В нос ей ударило вонью немытого тела. Прикрывая нос и рот рукой, она протиснулась в дверь. Огляделась.
В отсеке было темно. На продавленной койке мешком лежало тело.
— Питер?
Она подскочила, тряхнула за плечо. Компьютерщик пошевелился. Он лежал на животе, накрыв голову подушкой, и сопел. В руке он что-то сжимал.
— Питер, ты чего? Пошли ужинать! Нельзя так, вторые сутки ничего не ешь…
— Оставьте меня все, — слабым голосом ответил Питер и отвернул голову к стене.
Она села рядом, убрала подушку с его головы. Погладила по светлым волосенкам. Питер вжался лицом в одеяло. Сжатую в кулак руку он спрятал на груди.
— Уходи, — пробормотал он. — Не привлекай внимания. Я сейчас… выйду к вам.
Но голос его лгал, и Бой-Баба покачала головой:
— Не спеши. Давай, приходи в себя. Душ вон сходи прими.
Питер тихо засмеялся, уткнувшись в одеяло:
— Зачем? Мы же все умрем. Один за другим. Какая разница…
Бой-Баба не нашлась, что ответить. Он приподнялся и сел на четвереньки на постели.
— Разве ты не видишь, — зашептал он, — на нас проклятье! Это тот раненый, которого мы оставили, наверняка он всех нас проклял перед смертью…
Бой-Баба поморщилась:
— Неужели ты веришь в эту чушь?
Питер помотал головой.
— Не говори так… И самое страшное, — простонал он, — самое страшное, что во всем этом виноват я!
Он упал головой в одеяло и затих. Плечи его тихонько подрагивали.
Бой-Баба вздохнула:
— Ну чем ты можешь быть виноват, Питер? Ведь не ты отрезал нас от Земли. Не ты виноват в аварии (а кто знает, может, и он, мелькнула мысль). При чем здесь ты?
— Ты не поняла, — прошептал Питер и сел, глядя на нее. В темноте его глаза блестели. Уже не скрываясь, он всхлипнул и вытер нос рукавом.
— Я виноват в их смерти, — прошептал он. — Они все умерли после того, как я… как я им рассказал.
Ну все, начали крыши ехать. Первым сломался самый слабый. Кто следующий? — дай бог, не она.
Бой-Баба взяла Питера за руку, безвольную и скользкую от слез. Другую руку он торопливо убрал за спину.
— Что ты им рассказал, Питер? — терпеливо спросила она.
— Я им рассказал о моей болезни, — Питер вытянул руку из ее хватки и показал замотанные пластырем пальцы. — Я… боюсь. Вдруг и меня… тоже.
Вот ипохондрик несчастный. Куда смотрели психологи, когда Майер в этот раз набирал команду? Где он нарыл весь этот зоопарк?
— Какой болезни, Питер? Ты что, болен?
Компьютерщик кивнул:
— Я не хотел никому говорить. Думал, само пройдет. А когда не прошло, я показал Рашиду. Все ему рассказал, как есть, а на следующий день он… умер.
Питер сел на койке, подтянув под себя ноги, и раскачивался взад-вперед, медленно и методично.
— Когда Рашид умер, я все рассказал Кокки, — задумчиво сказал он. Губы блондинчика скривились, но он взял себя в руки и продолжал: — Я думал, Кокки найдет выход. Я надеялся, что он мне поможет. А потом… — он судорожно вздохнул, — он тоже умер.
— Это совпадение, Питер. У него же сердце было слабое, — соврала Бой-Баба. — Сердечный приступ. Не веришь мне, спроси Тадефи.
Сердце разрывалось обманывать его, но дядя Фима настрого велел никому на корабле ничего не говорить. Даже Майеру.
Питер горько рассмеялся:
— Я тоже надеялся, что это совпадение! Я не сумасшедший! — Внимательно посмотрел на Бой-Бабу. — Ты же не думаешь, что я сумасшедший?
— Конечно нет, — грустно ответила она.
Питер кивнул и облизнул губы. Он всматривался в полутьму, и на лице его застыло горе.
Бой-Баба крепко держала его руку. В другой компьютерщик по-прежнему сжимал — что? Наверное, какой-нибудь платочек Кока. Вот, прости господи, тоже ведь любовь, никуда не денешься.
Она подняла голову — и вздрогнула. Питер смотрел на нее в упор. На губах его играла странная, жестокая усмешка.
— После этого, — заговорил он глухо, — я… не хотел больше никому говорить. Но все-таки не выдержал и сказал.
— Кому? — терпеливо спросила она.
Питер помолчал.
— Инспектору.
Она не нашлась, что сказать. А успокоить Маленького было нужно. Она попробовала обратить все в шутку.
— Что ж у тебя за болезнь такая, Питер, что из-за нее пол-экипажа жизнью заплатило?
Он отстранился от нее. Потянулся к полке над головой, достал бутылочку с дезинфицирующим раствором, коробочку пластырей, ножницы. Скрупулезно отрезал ножницами краешек упаковки с пластырем, положил рядом. Включил свет. Левой рукой неловко он размотал пластырь с пальца.
Бой-Баба пригляделась. Действительно, трещина, прямо по папиллярной линии. Глубокая. Из трещины сочится то ли гной, то ли сукровица — весь пластырь от нее заскорузлый и воняет. Тот же запах, что и во всем отсеке, только сильнее.
Жидкость сочилась из трещинки и тут же застывала по краям мельчайшими снежно-белыми кристаллами.
Бой-Баба отшатнулась. Посмотрела на него. Питер педантично заматывал ранку чистым кусочком пластыря.
— Ты все-таки заразился… — прошептала она.
Мысли затолкались в голове. В изолятор. Нет — изолировать отсек. Все внутри дезинфицировать. Нет — поздно. На корабле инфекция. Дезинфицировать все… изолировать всех… а толку?
Бой-Баба поднялась, оглядываясь по сторонам. В воздухе была разлита смерть. Но смерть шла за ними с той минуты, как они снялись с планеты. Ничего нового. Чума, несчастный случай, злой умысел — какая мертвому разница!
Как будто сам космос отверг их. Изгнал за трусость. За предательство.
Она посмотрела на Питера. Предмет, который он раньше держал в руке, теперь валялся в складках сбитого одеяла. Плоская картонная коробочка — такая же, как и те, что нашел на планете охранник. Значит, и этот принимает наркотики. А что ее удивляет?
И все-таки странно… Бой-Баба нахмурилась, соображая. Что-то слишком быстро он заболел. Ведь должен же быть инкубационный период. Нужно поговорить с Тадефи. Со дня их встречи с пораженным прошло не так уж много времени.
Питер пошевелился. Он заговорил, и в голосе его была обида:
— Я одного не понимаю: почему именно я? Я с раненым и дела почти не имел. Почему не вы? Это так… — компьютерщик вздохнул, — несправедливо.
Глядя на тускло освещенную стену перед собой, Питер тихо засмеялся.
Он все еще смеялся, когда Бой-Баба сняла с пояса переговорник и тихонько сказала в самый аппарат:
— Дядь Фима? Зайдите к Питеру. Тут важное…
Они сидели в медблоке, в кабинете Рашида. Тадефи заняла кресло врача, дядя Фима и Бой-Баба присели на стол. Живых остался стоять у двери.
Перед столом сидел понурившийся Питер.
— Ну, — сказала Тадефи, — показывай.
Вид у нее был бледный. Она сидела, устало ссутулившись, подперев голову рукой.
Питер оглядел их еще раз.
— Я не шучу, — сказал он. — Я боюсь за вас. Они умерли, и вы тоже умрете…
— Питер, — глуховато сказал охранник. — С твоими покойными друзьями ты говорил наедине. И погибали они в одиночестве. Нас тут, — он обвел рукой отсек, — четверо. Пятеро, считая тебя. Говори, не тяни. Чем скорее все узнаем, тем скорее можем тебе помочь.