Питер кивнул. Медленно он поднял руки и начал отклеивать пластырь. Тадефи навела свет лампы на повреждение.
Глубокая трещина сочилась белесой жидкостью, которая тут же застывала по краям раны белыми кристаллами.
Тадефи обалдело посмотрела на него.
— Ты в своем уме? Ты это — скрывал? Это же…
Питер закивал:
— Я знаю, я знаю… Я не имел права так рисковать вашими жизнями… Но я… я испугался, — прошептал он и поник.
Тадефи молча встала и достала из шкафа пакет первой помощи. Блестящими щипцами она наложила новую повязку.
— Покажи, где у тебя еще, — потребовала она. Питер начал отклеивать пластырь. Тадефи принялась за обработку повреждений: некоторые застарелые, глубокие, некоторые совсем свежие. Компьютерщик морщился, если она нечаянно задевала края раны.
Охранник задумчиво наблюдал за перевязкой.
— И давно это у тебя? — спросил он.
Питер повернул голову:
— С тех самых пор, когда мы… подобрали человека с базы.
— Мы его не подобрали, — резко сказала Бой-Баба. — И мы все были в гермокостюмах. Ты — в том числе. Уж если кто и должен был заболеть, так это мы с Живых. Мы с тем бедолагой контактировали. Ты — нет.
— Видно, это моя карма… — понуро ответил Питер. Дядя Фима поднял руку, привлекая внимание.
— Есть какая-нибудь литература по этой заразе? — обратился он к Тадефи.
Марокканка кивнула:
— Снежная чума встречается на дальних базах, а они все принадлежат Обществу Соцразвития. Их ученые достаточно изучили болезнь. Да вот, — она потыкала в экран монитора смуглым пальцем. — Вот тут все о снежной чуме.
Экран засветился, открыв бесконечную страницу убористого шрифта. Охранник присвистнул:
— А инкубационный период болезни известен?
Тадефи снова кивнула:
— Это одна из немногих вещей, которую мы знаем о снежной чуме. — Она повернулась к экрану, прокрутила страницу вверх и принялась читать вслух: — «Первые слабые симптомы часто проходят незамеченными, хотя и развиваются практически сразу после заражения. Это слабость, ноющие боли в суставах, общее недомогание. Вторичные признаки в виде кожных поражений и высыпаний появляются через несколько дней после заражения».
Бой-Баба повернулась к Питеру:
— «Практически сразу после заражения»! А мы были на планете когда? — уже дней десять прошло. Живых, — повернулась она, — ты как? Испытываешь ноющие боли в суставах и легкое недомогание?
— Только когда хочу от вахты закосить, — осклабился тот. Бой-Баба повернулась к Тадефи.
— Вот у тебя, дорогая, вид что-то усталый.
Девушка отмахнулась и пробормотала что-то про бессонные ночи. Бой-Баба вспомнила, как застала ее с Живых, и прикусила язык.
— Это что же получается? — сказал Живых, глядя на Питера. — Где ж ты умудрился ее подцепить?
Компьютерщик убито покачал головой.
— Это-то ладно, — проговорил дядя Фима. — Но вот почему никто из нас от него не заразился? Ведь мы все эти десять дней дышали одним воздухом и ели из одной миски. И все живы-здоровы… э-э, то есть живы как раз не все, — поправился охранник, — но других инфицированных на борту у нас нет. Пока.
Он задумался.
— Что же мне делать? — Питер переводил взгляд с одного товарища на другого. А они озадаченно смотрели друг на друга.
— Звать капитана, что ж делать, — наконец сказала Бой-Баба. — Он решит.
Питер задрожал:
— Но он меня не… — он перешел на шепот, — не расстреляет?
Они лишились дара речи.
— С ума ты сошел, — сказал наконец Живых. — Кому надо тебя расстреливать? Да и за что?
Дядя Фима повернулся к Тадефи:
— Что положено делать в таких случаях?
Медик-стажер поскребла ногтем поверхность стола. Подняла глаза:
— Надо на консервацию.
Питер застонал и закрыл голову руками, раскачиваясь.
Тадефи поднялась:
— Пойду доложу Майеру.
Майер выслушал охранника — Бой-Баба скромно тушевалась на ступеньках трапа — и ничего не сказал.
Капитан сидел перед центральным экраном на мостике, ссутулив плечи, словно отгораживаясь от новостей. Руки безвольно упали на колени, тощие пальцы сцеплены в замок. Он слушал дядю Фиму и устало кивал. Как будто знал все заранее, подумала Бой-Баба.
Наконец Майер заговорил — и Бой-Баба не поверила собственным ушам:
— Что вы хотите, чтобы я сделал? — голос его звучал глухо и устало.
— Ничего, Тео, — растерянно произнес дядя Фима. — А что тут можно сделать? Карантин объявлять уже поздно…
Капитан резко крутнулся в кресле в их сторону. Глаза у него были воспаленные, красные. Жесткие.
— Все, что мы можем сделать, — произнес он, — это сохранить человеческое достоинство. Даже в смерти. Это должно стать нашей задачей.
Губы у него тряслись.
Бой-Баба кашлянула и сделала шаг вперед.
— Может, не так все и страшно? — предположила она. — Мы вот не заразились же. Может, эта штука избирательная? Генетическая какая-нибудь?
Майер усмехнулся:
— Я не первый раз встречаюсь с этой заразой… и никто от нее не уходил живым. Никогда.
Охранник резко поднял голову.
— От нее или от Рашида?
Майер побледнел. Он сидел, не сводя светлых глаз с багрового лица охранника.
— Что — от Рашида?
Дядя Фима покачал головой:
— Тео, я прошу тебя. Мы с тобой все-таки не первый год друг друга знаем. Что тебе наговорил Рашид? Почему ты взял его с собой в рейс? Именно в этот рейс?
Охранник нагнулся над сидящим капитаном и смотрел ему в лицо. Наконец Майер опустил глаза. Нагнул голову.
— Меня попросили, — ответил он.
— Кто попросил?
Капитан помолчал, глядя на скопления звезд на экране.
— Дружище, я не могу тебе объяснить. Ты же мне сам потом спасибо скажешь. Да и доказательств у меня нет…
Дядя Фима в отчаянии взмахнул могучими руками:
— Тео, мне не нужны доказательства! Доказательства — это моя работа! Мне от тебя нужна правда. Что тебе сказал Рашид?
Капитан усмехнулся. Пробормотал что-то. Лицо его серело на глазах. Он поднялся в кресле, неловко, держась за бок. Поморщился:
— Послушай, Фима… О мертвых или хорошо, или ничего. Я решил взять его на борт, с меня пусть и спрашивают. Только, — капитан подошел вплотную к охраннику и, покачнувшись, схватился за его плечо. — Не дай бог тебе, как мне, придется выбирать между честным словом и совестью.
Он осекся и начал падать. Бой-Баба рванулась вперед, но дядя Фима уже подхватил капитана своими лапами. Осторожно уложил на пол. Повернул к астронавтке раскаленное лицо:
— Что стоишь? Зови медичку!
Бой-Баба схватилась за переговорник, а охранник уже приступил к закрытому массажу сердца и насел ручищами на грудь капитана.
Майера положили в капитанском отсеке. Он лежал на спине, полусонный под воздействием успокоительных, и Тадефи уже пристроила возле его койки высокий штатив с капельницей. Рядом попискивал старый обшарпанный аппарат по поддержанию жизнедеятельности.
Дядя Фима и Бой-Баба стояли в дверях.
— Ну чего? — спросила Бой-Баба.
Тадефи обернулась. На верхней губе у нее проступили бисеринки пота от усердия.
— Он переутомился, — сказала она, под горло укрывая капитана одеялом. — Бессонные ночи, стресс. Давно было пора отдохнуть, да куда ему. Вот и пусть теперь отдыхает.
Девушка сделала обоим знак выйти. В коридоре, прикрыв поплотней дверь отсека, она произнесла:
— Все эти события и здорового уложат, а капитан наш все-таки уже не тот.
Дядя Фима хмыкнул. И Бой-Баба тоже недоверчиво покачала головой. Тадефи удивленно посмотрела на обоих:
— Что? Что я не так сказала?
— Все правильно, Тади, девочка, — кивнула Бой-Баба. — Только плохо ты Майера знаешь, если думаешь, что он сдает.
— Он всю жизнь такой, чтоб ты знала, — поддакнул охранник. — Вроде плевком перешибешь, а как дойдет до дела — скала, а не человек. Он еще нас всех переживет, поверь мне! — дядя Фима потер руки и оглядел коридор. Мотнул седой гривой в сторону брехаловки. — Пошли посидим. Нам всем передых нужен.
В брехаловке свет не горел. За стеклом иллюминатора разноцветно полыхал Космос. По эту сторону иллюминатора огоньки на аппарате с напитками тускло освещали блестящий пол и темнеющие очертания кресел.
— Не надо, — Тадефи остановила руку охранника, потянувшуюся к выключателю. — Так красивее.
Налили себе еле теплого кофе из разбитого автомата, сели. Дядя Фима откинулся на диване, запрокинув голову. Смотрел на потолок и глубоко дышал, успокаиваясь. Остальные, не двигаясь, глядели в иллюминатор на звезды.
— Как Питер? — наконец спросила Бой-Баба.
Тадефи махнула рукой:
— Что Питер! Он убежден, что всем принес несчастье. Ничего другого от него не добиться. Что ни спроси — молчит, как покойник. — Тадефи аккуратно опустилась в кресло и сложила руки на коленях. — Но я уверена, что знает он гораздо больше, чем говорит.
— Что же он может знать? — повернулась к ней Бой-Баба. — Ты думаешь, Кок ему что-то сказал перед смертью?
Тадефи кивнула:
— И теперь он боится говорить, чтобы не приманить смерть к себе. Ох, непросто все…
Тадефи держала Питера за руку. От другой его руки шла к аппарату трубка капельницы. Компьютерщик лежал в капсуле, укрытый по шею серебристым полотном теплоизоляции.
— Как курица в фольге в морозилке, — прошептал он и криво улыбнулся. Анестезия уже начала действовать, хотя и медленно, и с каждой минутой Питер соловел и все больше заговаривался.
Больной Майер по-прежнему лежал в капитанском отсеке. Штурман Йос разбирал бумаги инспектора. Живых на вахте, дядя Фима у себя, таращится на экраны. На них сейчас смотрит, наверное. Прийти проводить Питера смогла только Бой-Баба.
Не отпуская его руки, Тадефи повернулась к аппарату, но Питер приподнял вторую руку:
— Подождите! По… жалуйста.
Он повернул к ним голову. За последние два дня компьютерщик действительно стал маленьким, исхудав до костей, — обезвоженный организм уже не принимал ни воду, ни пищу. Под запавшими глазами Питера лежали темные круги, нос заострился, а складки губ углубились. Лицо его напоминало теперь маску печального клоуна, но глаза его горели странным огнем.