– Римляне обладали лучшими в мире войсками. Римские легионы стали легендой.
Профессор Шаганэ согласно кивнула. Но Дзинтара уточнила:
– Я говорю не о войсках, а о вооружении и технологиях. Если бы римляне обладали бронзовыми пушками – а порох китайцы придумали примерно в те же времена – то никакие племена были бы не страшны Риму. Попробовал бы тогда дикий гот мочиться на форуме! Без передового вооружения, производство которого недоступно варварам, цивилизации трудно сохранить культурное превосходство. Передовые приёмы римского строя перенимались отсталыми племенами и оборачивались против самих римлян. Например, поселения испанцев и англичан в Новом свете, среди многочисленных индейцев, часто выживали лишь благодаря пороховому оружию, производство которого было доступно только европейцам.
Сигиз-Леопард, любитель альтернативной истории, высказался:
– Падение Рима стало культурной катастрофой для всей Земли. После разрушения огромной Римской империи в Европе на тысячу лет воцарились беззаконие, бездорожье и поголовное невежество – даже император Карл Великий, живший несколько веков спустя, был неграмотен! Если бы Рим не пал, мы сейчас летали бы к звёздам!
– Глупости! – возразила Дебби-Сова. – Тёмные века были не такие уж тёмные. Карл Великий не умел писать, но был мудр и покровительствовал наукам. Его царствование называют «Каролингским Возрождением». Карл организовал мастерские по переписке книг – скриптории. В его царствование возник каролингский минускул – ясный и простой тип письма, который стал через несколько столетий основой книгопечатания.
– И почему же тогда в эти «светлые» века единственными грамотными людьми были монахи? А клерки выходили только из клириков? – возразил Смит-Леопард.
Когда спор перекинулся на римское право, которое стало основой современной юриспруденции, кто-то высказал мысль, что культура немыслима без общего почтения к законам. Принцесса высказалась снова неожиданно:
– Законопослушание и культура не всегда совпадают. Из варварских племён, разграбивших Рим, возникло потом государство – мощное и многолюдное. Оно прославилось дисциплинированностью своих граждан, которые точно следовали законам и распоряжениям власти. В двадцатом веке это государство раздуло пожар из двух мировых войн, принёсших миру неисчислимые бедствия. Законопослушание может стоять по колено в крови. Я подозреваю, что слепое подчинение властям отражает трудноизгладимый отпечаток былого варварства. Подлинная культура предполагает баланс между законопослушанием и социальной критичностью.
– Неужели вы думаете, что история двухтысячелетней давности влияет на современные события? – хмуро спросил, скорее даже возразил, Корн-Олень.
Дзинтара усмехнулась:
– Крохотная Венеция, славная ремеслами и богатством, – это анклав Римской империи, спасшийся от варваров благодаря островному положению и покровительству Византии. Сицилия, с её организованной преступностью в качестве теневого правительства, примечательна тем, что после римлян она сменила с десяток хозяев-чужаков. Её захватывали все кому не лень – арабы, норманны, свевы, испанцы и австрийцы. Это было очень давно! Но последствия до сих пор ощутимы.
– Если вы говорили о Германии, то запомните, что я – коренной берлинец с Ку-дамм! – с вызовом сказал Корн-Олень и вскинул белокурую голову.
– Не думаю, что этот факт достоин запоминания, – невыразимо холодно ответила русская принцесса.
Профессор Шаганэ поспешила вступить в слишком разгорячившуюся дискуссию:
– История часто неотделима от географии. В отличие от северных районов Апеннинского полуострова, Сицилия и Южная Италия – это сельскохозяйственные районы. А на деревенских окраинах история течет совершенно иначе, чем в крупных городах. Венеция действительно уникальный город. В пятом веке нашей эры готы Алариха и гунны Аттилы разоряли север Римской империи. Население Аквилеи покинуло город и нашло пристанище в лагуне, где на островках Риальто в четыреста двадцать первом году была основана Венеция. На материке веками хозяйничали захватчики, а обитатели Венеции сохранили независимость и создали удивительный оазис цивилизации. Для процветания страны войны губительны, а мир благотворен…
И профессор со значением посмотрела на Дзинтару и Корна.
– Полководцы тоже создавали страны и двигали историю! – заявил Смит. – Если бы не победы Мартелла и того же Карла Великого, Франция бы не возникла.
– Лошадиный хомут и отвальный плуг двигают историю сильнее, чем ваши полководцы! – возразила Нинон-Сова.
Профессор истории только потирала довольные руки.
Джерри и Никки торопились на компьютерную лекцию профессора Майсофт.
По пути они встретили первокурсника, который с ужасом смотрел вниз, не решаясь двинуться дальше по коридору. Джерри и Никки переглянулись – здешний пол любил прикидываться поверхностью ночного озера; лунные блики на волнах под ногами обычно производили на новичков сильное впечатление. Но когда друзья подошли ближе, то увидели нечто новенькое – в полу зиял огромный люк, открытый над медленно проплывающими внизу заснеженными скалами. Похоже, весёлый пол сменил амплуа и решил напугать студентов видом с самолёта.
– Страшно? – спросил сочувственно Джерри.
– Я видел девочку, – тонким дрожащим голосом сказал первокурсник, – она сначала цеплялась за край люка, а потом сорвалась вниз! Я не успел ей помочь! Она там, посмотрите!
Первокурсник показал вниз – на ближайшую скалу, где на обледенелой вершине действительно лежала маленькая фигурка в красном свитере. Рядом валялись разорванный ранец и рассыпанные книги.
Джерри восхищённо покачал головой и потрепал испуганного школьника по плечу. Они прошли в аудиторию, хотя, нужно честно признаться, что шагать по чистому горному воздуху оказалось непросто.
На лекции профессор Майсофт разводила искусственную жизнь.
Занятие посвящалось моделированию биологической эволюции. Развитие «жизни» происходило не в реальной пробирке, а в виртуальном пространстве, и каждый организм представлял собой компьютерную программу, способную эволюционировать.
На большом экране аудитории появились исходные программы – «искусственные организмы» в виде одинаковых шариков с единственным жгутиком или щупальцем. Они немедленно стали драться друг с другом, искать пищу, партнёров, обмениваться генами и быстро эволюционировать. В результате на экране через короткое время воцарился полный разнобой.
Часть шариков вообще потеряла щупальца и обросла прочным панцирем, пассивно защищаясь от врагов. Какие-то организмы, наоборот, ощетинились бахромой стрекал и вели себя очень агрессивно. Другие предпочли пойти по пути не личного, а общественного усовершенствования и объединились в небольшие колонии, выставив наружу затвердевшие шипы. Некоторые организмы стали разваливаться на мелкие части и инфицировать окружающих соседей своими частями-генами.
– Прелестно, – хмыкнула Никки, глядя на экран, – всё, как у людей.
– Это у людей, как у них, – ответил Джерри. – Генетическая память о взаимном пожирании.
Профессор рассказала о том, что принципы биологической эволюции понятны ещё плохо, поэтому искусственная саморазвивающаяся жизнь пока бедна – в ней нет организмов большой сложности, нет неограниченного развития. Майсофт отметила популярность идей эволюционной кибернетики и упомянула попытки создания саморазвивающегося софта.
– Было бы здорово, – заметила Никки, – не писать программы, а выращивать их из информационного семечка.
– И воспитывать потом, как ребёнка, – фыркнул Джерри, – наверное, и пелёнки программе придётся менять…
Прозвенел звонок на перерыв.
– Сушёные мозги астролога! Почему бы и нет?! – загорелась Никки. – Представим многоклеточный организм, оптимальный для жизни в какой-то среде. Пусть организм – это рабочая программа, его клетки – подпрограммы, иногда специализированные, иногда нет. А среда – это будущие условия работы программы. Создаем аналог ДНК – зародышевую программу, которая выращивает рабочую многоклеточную программу, оптимальную для заданных требований.
– ДНК – программа, а ген – команда? – задумался Джерри. – Неглупо… Только мутации в ДНК-программе должны быть не случайными, а направленными, иначе помрёшь, не дождавшись, пока программа вырастет во что-то полезное…
– Вообще, софты давно развиваются под руководством других программ, – добавил юноша, глядя на жизненные игры на экране. – Проблема в том, что в софтах после длительной эволюции накапливается множество старых и неработающих кусков – оптимальность неважна, если машины мощные, а результат удовлетворителен.
– Похоже на устройство геномов, – отметила Никки. – Человек тоже использует лишь около одного процента своих генов: остальное – не очень понятный балласт, накопленный в ходе эволюции. Раньше их считали дарвиновскими кладовками генохлама, но потом оказалось, что именно там организм может черпать нетривиальные решения для дальнейшего развития… ДНК примитивных организмов обычно меньше, чем у высших животных. Это, конечно, лишь статистическое правило – геном простенькой инфузории-туфельки Paramecium tetraurelia насчитывает сорок тысяч генов – гораздо больше, чем у человека.
– И зачем ей столько? – удивился Джерри.
Никки сказала:
– Она сама не знает. Зато самые простые и оптимальные организмы-бактерии состоят из нескольких сот генов. Видимо, это критическая сложность для возникновения из неживой смеси химикалиев живого существа, со способностью к делению и расползанию по сторонам.
– Ну, способностью к размножению и распространению обладают даже примитивные компьютерные вирусы, заражающие киберсети.
– А! – понимающе сказала Никки. – Вирусы, порождённые тоской.
– Что? – удивился Джерри.
– Создание компвирусов – типичное проявление вандализма, к которому склонен страдающий, обиженный мозг. Так некоторые мстят окружающим, подчёркивают себя и ищут суррогатной компенсации.
– Откуда ты это знаешь? – поразился Джерри: раньше Никки не очень разбиралась в человеческой психологии.