– Как ты посмел так долго мучить меня? – гневно сказала Элиза.
Огромный парк Уайтшильдов был задуман и исполнен как живописное произведение, где красками служили деревья и цветы, статуи и фонтаны, самый знаменитый из которых исполнял цвето-водо-музыкальные симфонии.
В середине парка, на холме стояла беседка, где мраморная обнажённая купальщица бесконечно долго ловила спадающую накидку, а от беседки сбегал ручей – по водопадным ступеням, заросшим по бокам лохматой травой.
Дорожки легкомысленно петляли среди сосен, кактусов и тропических цветов, пересекая участки парка, превращённые в разные зоны – тропические джунгли, пустынную саванну, восточно-азиатские пейзажи. В густых зарослях скрывалось множество беседок, скамеек и укромных уголков. Элиза и Майкл бродили здесь уже неделю, но всё ещё обнаруживали незнакомые места. В японской бамбуковой роще темнел прудик, где красные и белые рыбы бесшумно парили над илистым дном. В каменном саду из греческих и римских скульптур и барельефов жили злобные почернелые гномы с побитыми лицами.
Тропинка привела Майкла и Элизу в крошечную ажурную беседку, прилепившуюся над скалой. Девушка услышала характерную заливистую трель и сказала Майклу:
– Твой т-фон звонит.
– Нет. Это птица, живущая по соседству, выучила его звонок и передразнивает.
– Смени звонок на более сложный.
– Не хочу. Мне нравится её нахальство.
Элиза улыбнулась, села на скамеечку и продолжила разговор:
– Мне нужно было выделить свой журнал из общей массы модных изданий, привлечь к нему внимание. Тогда я выпустила журнал в простой чёрной обложке, на которой кроме названия была написана крупными белыми буквами только одна фраза: «Извините, но этот журнал не для вас». Журнал был упакован в пластик, и открыть его можно было, только купив. Этот номер разошёлся десятикратным тиражом. С тех пор я оставила на чёрной обложке лишь три элемента – название «Неотразимость стиля», одну эффектную картинку номера и слова «Журнал не для всех». Установившиеся после той эпатажной обложки тиражи были в два раза больше, чем начальные. Элементарный психологический трюк – ведь ничто так не ранит душу человека, как мысль, что что-то, возможно замечательное, существует не для тебя, не нуждается в тебе…
Элиза помедлила и неожиданно сказала:
– Именно поэтому я так страшно мучилась, когда видела Джерри и Никки вместе. Они жили в своей вселенной, а я понимала, что мне туда хода нет… Это было просто невыносимо – как будто чудесный мир рядом и недоступен. Как мне хотелось быть там – рядом с твоим отцом… Но место было уже занято…
После паузы она продолжила:
– Джерри всегда притягивал меня, и однажды я решилась и совершенно нахально утянула его на балу выпускников… Я станцевала с ним самое огненное танго своей жизни! Это было как удар молнии… я мгновенно влюбилась в него по уши…
– Мои родители часто вспоминали это танго, ты – своего рода легенда нашей семьи и кошмар моей матери.
– Это она – мой кошмар… – Глаза Элизы вспыхнули ярким огнем старой ненависти, и девушка не сразу справилась с волной чувства. – А твой отец – редкость, зная его, я уже не могу всерьёз воспринимать других мужчин, они… ну, просто пустое место… За исключением тебя, конечно… потому что ты – чудесная реинкарнация Джерри…
И Элиза псевдоцинично и храбро заявила:
– Твой несомненный плюс, что ты моложе, чем он…
Майкл засмеялся этому испуганному нахальству и притянул к себе девушку.
– За такой поцелуй двадцать лет назад я отдала бы душу… – сказала она, оторвавшись от губ любимого человека и глубоко вздохнув.
– А сейчас?
– А сейчас – уже отдала… слава богам за смерть сослагательного наклонения, этого чудовища, которое вечно грызёт сердца человеческие…
Они снова поцеловались. Что за чудесное занятие!
– Когда-то я звала твоего отца приехать сюда. Он не приехал.
– Зато приехал я. И безмерно счастлив.
Снова поцелуй.
– Сегодня я рылась в нашем саду.
– У тебя до сих пор клейкие душистые руки…
Майкл понюхал с видом знатока пальцы Элизы:
– …смола мангового дерева!
– Романтично, но неправильно. Это смола апельсинового дерева.
– Это, конечно, не так романтично.
– Какой бред мы несём!
– Это не бред, а щебет. Он полон скрытого значения и при внешней бессмысленности глубоко функционален. Не будешь щебетать или ворковать – никого не приманишь и гнезда не совьёшь.
– Ты уже приманил! – рассмеялась Элиза. – Зачем же ты продолжаешь… ворковать?
– Потому что мне безумно нравится болтать с тобой о пустяках… целовать твои губы и руки… смотреть в твои глаза… протягивать всё новые и новые паутинки между нами – чтобы ты никогда больше не улетела от меня.
Они сидели на веранде, вымощенной большими каменными плитами, и ужинали. На столе горели свечи, и их свет постепенно становился всё ярче; закатные краснобрюхие облака, столпившиеся в голубом вечернем небе над угасающим солнцем, всё гуще темнели горбатыми спинами, обращёнными к ночи.
Майкл собственноручно приготовил вкусного лосося с рисом-басмати и специями, и молодые люди с удовольствием ели плотную розовую рыбу, поливая её соком лимона, сорванного с соседнего дерева, и запивая лёгким белым бургундским.
– Я стану толстой, как осенняя белка, – озабоченно сказала Элиза, уже съев рыбу. Майкл лишь улыбнулся такому преувеличению.
Когда дворецкий принёс кофе, Майкл вдруг посерьёзнел и стал отвечать на реплики Элизы совсем коротко. Потом решился и достал из кармана маленькую коробочку. И сказал просто и без всяких прелюдий:
– Элиза! Я прошу тебя стать моей женой!
Крупный алмаз голубоватого оттенка блеснул с кольца старинной узорчатой платины.
Элиза задохнулась, и чашка сильно задрожала в её руке.
Она сумела поставить её на стол, почти не расплескав, и подняла на Майкла зелёные, широко раскрытые глаза.
Они никогда ещё не затрагивали эту тему.
Она даже и не собиралась.
Он был принцем, сыном могущественной императрицы Николь, самого влиятельного человека на всех планетах. Брак принца такой династии всегда политическая сделка, которая ложится важным вкладом на весы мирового равновесия. И он предлагает такое ей – по сути, простой девушке? Ему никто не позволит… Никки не даст совершиться такой государственной глупости…
Никки была сама себе хозяйка и всё равно не смогла заключить законный брак с Джерри. Он так и остался лишь неофициальным другом королевы, хотя и стал отцом принца Майкла… Майкл сам не понимает, что говорит…
У неё внутри задрожала горькая струна, и Элиза не смогла ничего сказать в ответ – просто не смогла.
Майкл подошёл к Элизе, крепко обнял, и она различила стук его взволнованного сердца. Голова её закружилась, и она подняла глаза к совсем уже ночному небу. На нём горели невероятно огромные, распушившиеся звёзды, и даже они ласково уговаривали её на что-то.
– Ты согласна, Элиза? – спросил Майкл. Элиза слышала его голос и одновременно ощущала гулкие удары сердца в его груди. Или это были удары её сердца?
У неё по-прежнему не было сил ответить словами, и она просто кивнула.
Он радостно сжал её в объятиях. А она ещё раз кивнула и ещё…
Завтра суровая императрица Николь вмешается в их идиллию… или он сам одумается, но сегодня… пусть хоть сегодня они помечтают, побудут простыми влюблёнными – свободными и счастливыми…
Не ей разрушать его иллюзии, она сама готова умереть за них.
Элиза проснулась мгновенно – словно от громкого грубого окрика. За окном ещё висела ночь, прибитая звёздами к небосводу, и лишь на востоке разгорались морские облака, брошенные в костер летнего рассвета.
Майкла рядом не было. Девушка встрепенулась, и её сердце тревожно застучало. Она вскочила, открыла дверь спальни и вслушалась в тишину дома. И различила далекий гневный голос…
Элиза с ужасом узнала: Никки! В ответ раздавались негромкие и неразборчивые реплики Майкла.
Девушка быстро закрыла дверь и, внезапно обессилев, прислонилась к ней спиной. Вот и всё. Никки обо всём узнала… И Элиза даже сквозь сон и стены почувствовала её ненависть.
Всё кончилось.
Девушка бросилась на кровать и накрыла голову подушкой – лишь бы не слышать гневные интонации великой императрицы Николь, пронизывающие толстые двери как бронебойные пули.
Элиза так пожалела себя и свою непутевую жизнь, что по-ребёночьи зарыдала под эфемерной защитой подушки. Сквозь эти горькие слёзы и отчаянный внутренний крик звучала рефреном несмелая просьба – жалкая, неубедительная, беспомощная.
«О боги, дайте же нам немного счастья, дайте ещё побыть вместе – месяц или неделю… если нельзя так долго, то дайте хоть один день – длинный счастливый день, стоящий короткой холодной жизни. Ну разрешите нам этот день, ну смилостивитесь…»
Гневные ноты из-за двери сталкивались в темноте с тихим жалобным плачем и наполняли воздух ощущением тревоги и предчувствием горя.
Вековые каштаны вокруг виллы Снайдеров окутывались ярким роем светлячков. Эльфы-насекомые клубились в хороводах, вспыхивали в поисках друг друга и были главным световым украшением вечеринки. Элизе эта красота досталась бесплатно – просто для влюблённых светлячков был самый сезон.
Гости прибывали пешком и на машинах. Скоро места у виллы не осталось, и машины стали накапливаться вдоль обочины дороги всё дальше и дальше от дома. Такого успешного приёма у Элизы ещё не было. К ней пришёл почти весь остров.
Компании друзей, знакомые и малознакомые семьи всё прибывали и прибывали. Они здоровались друг с другом, дважды целуя каждый каждого. Кругом стояло сплошное целование. Элиза уже и забыла про этот французский обычай, с удовольствием исполняемый при встрече даже незнакомых людей.
Играя роль хозяйки, девушка приветствовала гостей на лужайке – у входа на веранду, где гирлянды крошечных фонариков подмигивали собратьям-светлякам. Элиза порадовалась, что вечер тёплый, и они смогли накрыть столы на свежем воздухе. Такое количество людей в дом просто не вошло бы.