И каждый из стрелявших вскрикнул своё, искреннее:
– Только нелюдь мог со мной так поступить!
– Святые хрязинские угодники!
– Вот почему он перестал ходить на собрания в баню!
– Это недоделанный робот!
Среди общего визга и воплей, воцарившихся на площади, никто не услышал этих восклицаний. Как и последних слов робота, замерших в воздухе:
– Люди, пожалуйста, не… – и осыпавшихся с шестерёночным звоном на тротуары.
Толпа бросилась по переулкам, спасаясь от невидимых снайперов.
Робот Иван Петрович, истекая охлаждающе-смазочной жидкостью, прошептал:
– Эх, люди, люди…
Но его снова никто не услышал.
Автор закрыл рукопись и воззрился на десяток слушателей, сидевших перед ним.
– Ну, как? – с надеждой спросил он у литбригады, допивающей кофе и дожирающей служебные рогалики.
Аркаша, начальник «бригантинки», тоже посмотрел на всех, но спросил уже строго:
– Ну, что скажете об этом… «Робополитике»?
Литбригада зашевелилась. Она привыкла потрошить и резать сюжеты любителей. Обычно от них оставались одни опилки. Редкий сюжет шёл в дело, да и то – в финальном тексте о начальном варианте напоминали пара рожек да ножек. Вместо благодарности авторы обычно ужасались.
– Отчётливый парафраз «Чужого в чужой стране».
– Кто станет читать про политику и разоблачения?
– Язык слабоват. А слова сложноваты. «Ошмётки» – кто знает, что это такое?
– А мне понравилось… – Венечка как всегда оригинальничал.
Автор «Робополитика» был одет очень ярко и потрёпанно. Администратор группы Ксения шепнула пиар-аналитику Маре, сидящей рядом:
– Тем, кто сочиняет хорошие книги и ходит в рваных штанах, я бы посоветовала – если бы они пожелали меня выслушать – сначала обзавестись приличными штанами.
Мара хихикнула:
– Хамская мысль!
– Конечно, это Монтень.
Ксения была крепкотелой рослой девицей и коренной москвичкой. Не очень эффектное, но симпатичное лицо вызывало уважение презрительным выражением умных глаз. Мара была попроще, постарше и каждый день приходила на работу с новым цветом волос.
– Что скажет структуратор? – Аркаша зыркнул из-под лба.
Авторитетный Матвей, слывший энциклопедистом и знатоком, усмехнулся:
– Был бы я доктором – порекомендовал бы электрошок и флеосодержащие препараты, а так – храню восторженное онемение.
На этом творческая реакция группы необычно рано иссякла.
– Я считаю, что над этим надо подумать! – властно заявил шеф Аркаша.
Ксения удивлённо воззрилась на шефа. Что тут думать? Историю про подмену человека роботом не печатали только ленивые или умные.
Но сотрудники, уставшие к вечеру пятницы, не возражали – чтобы не затягивать совещание.
– Подумать никогда не мешает. Думать – не груши околачивать, не больно, – с усмешкой подытожил текстовик Игорь, лохматый парень в очках и вечных свитерах, переселенец с Урала.
Все испарились на уик-энд. Но шеф кивнул Ксении и поманил её за собой.
В клетке-кабинете шеф тигрино зашагал, горя глазами.
– Вы чего, шеф? – удивилась Ксения.
– «Робополитик» – это золотая жила! – крикнул Аркаша. – Мы пишем роман про политиков и берём с них деньги за позитивное упоминание в нём. За рекламу! И за антирекламу… вернее – за её отсутствие, тоже можно брать… Рекламировать не товары и бренды, а политиков и партии! Дело новое, но перспективное.
Очередная гениальная идея. Ксения пожала плечами и грустно сказала:
– Мелко копнём – не заплатят, крупно копнём – нас самих закопают, шеф.
Аркаша сверкнул цыганским глазом:
– Не руби с плеча, а подумай над этой идеей.
Ксения выбросила эту историю из головы уже в лифте. Подумать? Только не во время личной свободы. Вечер пятницы – лучшее время недели, особенно в разгар лета.
22.2.Ксения
Субботним утром Ксения улетела на Цейлон.
Замечательно отдохнула, искупалась раз десять в тёплой, как молоко, воде.
После морского купания и горячего душа хорошо сидеть на балконе в толстом махровом халате – пить кофе, смотреть на море и щуриться на солнце. Сидеть нужно в халате непременно на голое тело.
Ксения обожала Цейлон.
Вечером в воскресенье собралась назад в заснеженную Москву.
В аэропорту Коломбо перед дотошным пограничным контролем маялись человек пять братьев-славян. У окошка стоял бритоголовый красивый парень.
– Географическое гражданство?
– Москва! – гордо сказал парень.
«Сибирский москвич…» – подумала Ксения.
– Юридическая защита?
– Ай-би-эм.
– Есть ещё принадлежности?
– Социальное обеспечение от Швейцарского банка.
– В Швейцарии на пенсии хорошо, – сказал кто-то из очереди. – Парень не дурак.
– Во Флориде лучше, – возразил другой голос. – Я уже перевожу туда свои пенсионные выплаты.
В соседних самолётных креслах беседовали две старушки в платках.
– Я и говорю ей: эх, сватьюшка, вот когда ты приезжала ко мне в гости, то я тебе давала сыр без плесени, свежий! А она только улыбается и своё лопочет…
Возле Ксении сели два гурмана-энтузиаста из Киева. Когда они обсуждали последние новости о мариновании лягушачьих лапок, она ещё терпела. Когда они перешли на лучшие способы жарки белок, Ксения стала искать глазами свободное место в салоне. Как назло, всё обозримое пространство было занято. Когда гурманы заспорили о том, считать полупереваренные водоросли в желудке моллюсков мусором или деликатесом, Ксения позвала стюардессу, доплатила и перешла в первый класс. Иначе бы её одолела не воздушная, а кулинарная болезнь, но с тем же результатом.
Ксения ехала на электробусе по московским улицам. Мостовые были черны, декабрьские снежинки летели редко и сразу таяли.
В почти пустом салоне сидели две очень юные девушки и что-то горячо обсуждали. Потом чёрноволосая замолчала и жевательно задвигала челюстью, а другая, симпатичная блондинка, сердито воскликнула:
– Вот приму цианид и буду лежать вся в белом и с розой на груди – вот тогда этот гад зарыдает! Да поздно будет!
В этот момент электробус стоял на светофоре, выключив моторы. В салоне стало тихо, поэтому негромкое восклицание блондинки прозвучало отчётливо.
Тётка, сидящая сзади девушек, вдруг бесцеремонно влезла в разговор:
– Как только ты умрёшь, твой сфинктер расслабится и будешь ты лежать не в белом, а с полными и мокрыми штанами, и пахнуть вокруг тебя будет совсем не розами. А тот гад, если и поплачет денёк, то назавтра его утешит живая красотка. Зато ты будешь валяться холодная и в полной темноте.
– Что вы несёте, тётечка? – взвизгнула девушка, оборачиваясь.
– Правду несу, дура! – отрезала тетка. – Двадцать лет в морге работаю и всё знаю про жизнь и несчастную любовь. Жизнь – не побрякушка, на месть её не меняй. Всё можно исправить, всё перемолоть, вот только душу назад в тело не вернёшь – вылетит птицей, и останется одна вонь…
Махнула рукой и вышла на своей остановке. Светловолосая девушка осталась сидеть, ошарашенная и со слезами на глазах.
– Вот сволочная тётка, всю романтику испортила, – сказала подружка-брюнетка и отправила в рот новую порцию розовой жвачки.
Ксения приехала домой, бросила сумку с ещё мокрым купальником в угол, посмотрела на свою пустую комнату… и тут на неё навалился такой приступ тоски и одиночества, что она села на стул и заскулила, как голодный щенок. Даже электробусная блондинка с напряжёнными отношениями со своим гадом показалась ей счастливее.
Прабабушка Ксении любила поговорку: «Поганое корыто – счастливое».
Ведь если в корыте есть грязное бельё, то это означает семью, взаимную заботу и счастье… А у Ксении – ни корыта, ни счастья…
Она вскочила и бросилась к компьютеру. Есть один человек, который мог развеять её тоску:
– Мушкетёр, ты здесь?
– Привет, Дюймовочка. Не спишь ещё?
С Мушкетёром она разговаривала в Сети уже два года. Она была им просто очарована, одно время надеялась на личную встречу и даже подбросила ему свой номер т-фона. Но он так и не позвонил, и Ксения поняла – Мушкетёр женат.
Но она не отказалась от виртуального общения с ним – слишком уж была одинока. А Мушкетёр был умён и умел её понимать, как никто.
– Какую музыку ты любишь?
– Шорох дождя по листьям.
– Я как-то слышала далёкую флейту в ночном лесу. В моей жизни это была самая щемящая музыка.
Ксения соврала, что она начинающий писатель-одиночка.
Мушкетёр не скрыл, что не понимает современной литературы и не любит нынешние книги, изготовленные коллективно. И что сам он – учитель истории.
Они много спорили о литературе. Ксения была уверена: литература – один из столпов мира, убери его, и вселенная рассыплется на растерянных черепах и больных от горя слонов.
Ксения доказывала:
– Умный человек всегда одинок – у него есть глубокий внутренний мир, в котором он настолько один, что даже может погибнуть там от тоски. Книга для него – незаменимый друг в этом мире. Глупый же человек мелок, внутреннюю вселенную ему заменяет коллективный мир тивисериалов и виртуальный мир шумных компьютерных игр.
Мушкетёр возражал:
– Глупые люди, возможно, ещё более одиноки, только не понимают этого или не говорят об этом. Если у коровы аппендицит, она тоже ничего не может сказать, но живот у неё болит не меньше, чем у человека.
– А у коровы может быть аппендицит?
– Не знаю.
– Вот то-то и оно.
Ксения писала массу неистово-романтических отрывков, надеясь, что когда-нибудь к ней придёт захватывающая дух история, которая соберёт в себя лучшее из написанного и станет книгой, за которую Ксении не будет стыдно.
Лучшая погода для раздумий – туман в кипарисовой аллее, который сгущается в тёплый дождь. В молочно-кипарисовом пространстве хорошо уходить в себя и брести там среди деревьев. Мир не существует, спрятан за белой влажной пеленой, мокрые кипарисы тихо выступают из неё и так же тихо уплывают. Шелестящая тишина падающих ниоткуда капель. Аромат неспешно растущей мысли и острый привкус южной древесной смолы. Волны водяной пыли смешиваются с сочными запахами влажной зелени и цветущей акации. Тёплый туман концентрирует мысли, и его можно продавать в аптеках – для студентов, в пузырёчках. Мелкая вода тихо плывёт с неба и инкрустирует свежие апрельские листья росой. И ты радостно знаешь, что лето уже близко. На расстоянии одного дружеского локтя, сразу за порослью цветущего дрока и за дюжиной горячих рассветов.