— Вояка, — скривила губы Луша и, отвернувшись от него, встретилась глазами со стоявшим молчаливо у порога Вихревым.
— Кто-то чужой зашёл, — зашептала она на ухо мужу и толкнула его под бок.
Жилин, опираясь кулаками о стол, грузно поднялся на ноги. В комнате стало тихо. Было слышно тяжёлое дыхание Жилина. Не спуская спокойных глаз с пьяного хозяина, Николай Петрович шагнул к столу.
— Я — Вихрев, приказываю сдать оружие! — произнёс он чётко.
Жилин медленно повернул голову к жене, как бы спрашивая её совета. Луша сделала какой-то знак своим приближённым, и те плотным кольцом окружили Вихрева и Болата.
— Ну! — вызывающе бросила Луша Николаю Петровичу. — Дальше что прикажешь? — уже насмешливо спросила она.
— Приказываю вам убираться вон! — Вихрев показал Луше на дверь.
— Эй?! Соколы, взять их! — тряхнув головой, точно пропела жена Жилина.
Болат, выхватив шашку, загородил своего командира, ординарец выхватил гранату.
— Именем революции приказываю сложить оружие! — сохраняя спокойствие, произнёс повелительно Вихрев.
В рядах приближённых Жилина наступило замешательство. Неожиданно с улицы раздался выстрел. Дзинькнуло оконное стекло. Затем послышался чей-то испуганный крик:
— Спасайтесь! Нас окружают!
В комнате началась свалка. По селу носились пьяные жилинцы, дробно стуча колёсами, пронеслась тачанка.
Жилин мгновенно протрезвел и, пользуясь общей суматохой, выскочил из дома, за ним выбежала Луша.
Вихрев прошёлся раза два по комнате и круто повернулся к Болату:
— Узнайте причину тревоги.
Через несколько минут тот вернулся вместе с сияющим Димой.
— Почему не у коней? — спросил его сурово Вихрев.
Переминаясь с ноги на ногу, Дима смущённо сказал:
— Как только вы ушли, мне стало одному скучно, и я пошёл к жилинскому штабу. Хотел войти в дом, но какой-то дядька погрозил мне кулаком и чуть не дал пинка. Я; забрался в палисадник и решил посмотреть, что делается в доме. Залез на тополь, что стоял у окна, и увидел, как жилинцы, окружив вас, стали угрожать. И я решил выстрелить в окно. Раз! Два! Слышу, поднялся крик. Я давай палить, пока все патроны не вышли.
— Так это ты наделал столько шума, — спросил, улыбаясь Николай Петрович. — Молодец! Но от коней в следующий раз без приказания не отлучайся. Положение ясное, — сказал он, обращаясь к Болату. — Отряд товарища Милявского ещё не прибыл. Подождём до утра. Завтра решим всё.
Около полуночи в село аллюром въехал отряд партизан Милявского и, заняв без выстрела опорные пункты жилинцев, стал ждать распоряжений Вихрева. В ту ночь. Жилин с Лушей, с небольшим числом своих приближённых скрылся. Утром состоялся митинг. Лучшая часть жилинцев влилась в состав отряда Милявского. Авантюра Жилина кончилась.
Дима выехал вместе с Вихревым и Болатом в район, где группировались партизанские отряды.
Дул холодный северный ветер. Начались дожди, порой по утрам они сменялись резким колючим снегом, забивая балки и низины шуршащей под ногами порошей. Степь стала сумрачной, неласковой. Стремительно неслись куда-то тёмные, тяжёлые облака. Гонимые ветром, катились по безжизненной равнине серые клубки перекати-поля. Порой они подпрыгивали и, зацепившись за голые кусты джузгуна, казалось, рвались на необъятный простор. Не слышно птиц. Лишь каркает где-то, точно жалуясь на непогоду, серая ворона; пробежит, прячась в побуревшей траве, пищуха и прошумит в почерневшей полыни ветер.
Мрачна осенняя ночь в степи. Моросит не переставая мелкий дождь. Порывы ветра бросают по сторонам трепетный огонёк костра, и нет от него тепла людям. Намокла одежда, закоченели пальцы, а огненные змейки, не согревая, обрываются в непроглядной тьме, унося с собой желанное тепло. Слышно, как где-то далеко за рекой воют волки, тревожно ржут кони и жалобно тявкает корсук. Сидевший у костра Вихрев снял с себя затвердевший от холода плащ и накинул его на Диму.
— Замёрз? — спросил он подростка. Дима, поёживаясь, ответил:
— Маленько.
— Похоже не маленько, а основательно, ну-ко дай сюда руки. Застыли, как лёд.
Николай Петрович стал усиленно тереть то одну, то другую ладонь Димы.
— Ну вот, теперь хорошо. Садись ближе к огню. — Вихрев, уступая место, отодвинулся от костра.
— Война, брат, — заговорил он, — ничего не поделаешь. Потерпим ещё немного, зато, Дима, жизнь-то какая будет! Построим школы, все ребята будут учиться. У кого нет родных, те будут жить в интернатах, разведём сады вокруг них, устроим городошные площадки.
От слов Николая Петровича на душе подростка становилось как-то теплее, радостнее, и в эту ненастную осеннюю ночь его воображение рисовало новую радужную картину светлого будущего. В них немалое место занимала Асыл.
— Дядя Коля, как бы мне Асыл повидать?
— Что ж, съезди, попроведай. Кстати, передашь пакет Ибраю, вот только как ты найдёшь путь к Тургаю. Степь кругом, дорог нет и мало ли кого встретишь.
— Ничего, — тряхнул головой Дима. — На Кара-Торгоя я надеюсь, да и оружие у меня есть.
— Что ж, может, к утру погода прояснится, а теперь тебе надо поспать. Да и нам пора отдохнуть. — Подбросив в костёр несколько сухих веток джузгуна, Вихрев с Болатом и ординарцем стали укладываться на ночлег.
Под плащом Диме стало теплее; порывы ветра уменьшались, перестал моросить дождь. Перед утром небо очистилось от облаков, забрезжил рассвет. Оседлав Кара-Торгоя, подросток простился со своими спутниками.
ГЛАВА 3
Отдохнувший за ночь Кара-Торгой бежал бодро. К вечеру Дима расседлал лошадь к пустил её пастись. Впереди был трудный переход по местности, где совершенно не было растительности. Поглядывая на Кара-Торгоя, Дима стал разводить костёр и, усевшись у огня, принялся за ужин.
Ночью подросток оседлал коня, подтянул покрепче подпругу и спустился в низину. Поглядывая изредка на звёзды, Дима ехал не торопясь. Надо было беречь силы коня.
С трудом преодолевая подъёмы, Кара-Торгой шёл крупным шагом, изредка останавливался и, отдохнув, осторожно спускался вниз. Залитая лунным светом равнина казалась мёртвой; барханы, точно застывшие волны моря, один за другим уходили далеко на восток.
Где-то недалеко пролетела птица, её жалобный стонущий крик долго звучал над песками. Тоскливое чувство одиночества овладело подростком, стараясь его заглушить, он вынул из кобуры браунинг, подарок Вихрева, и повертел его в руках. «Бояться нечего! Мы не из заячьей породы», — вспомнил он слова Вихрева, как-то сказанные им партизанам. «Мы не из заячьей породы!» — повторил про себя Дима и спрятал браунинг в кобуру.
«А чего бояться? — продолжал он размышлять. — Чертей да ведьм? Они только в сказках. Правда, тётя Агаша в них ещё верит, но она ведь старая женщина, а я партизан».
Подбадривая себя, Дима завел. Но когда песня закончилась, Диме вновь стало тоскливо. Он оглядел ещё раз мёртвую равнину и вздохнул. «Скорее бы добраться до Тургая. Плохо, Кекжала со мной нет. Веселее было бы. Асыл, наверное, спит… — Мысли Димы перешли к близким ему людям. — Асат молодчина. Только он неповоротливый и не такой смелый, как Асыл. Коротышка, а сильный, — голова Димы начала клониться к седлу. Засыпая, Дима стукнулся носом о луку седла и выпрямился. — Спать не надо. Сбиться можно с пути», — и, поглядев на Млечный путь, он стал поторапливать коня.
Перед утром стали попадаться юрты. Дима стал приближаться к городу Тургаю. На окраине он был задержан заставой партизан и в сопровождении одного из них подъехал к дому, где жил Ибрай. Дима знал, что Асыл находилась там. Самого хозяина в те дни в городе не было. С крупным отрядом конников он находился на территории Казалы и гнал аллаш-ордынцев в глубь степи. На стук вышла жена Ибрая Балым. В это время Асыл спала крепким сном. Дима её разбудил. Открыв глаза, она увидела своего друга.
— Дима! — не спуская с него восторженных глаз, Асыл продолжала: — Я тебя ждала каждый день. Да и на дню несколько раз выходила за город и всё смотрела, не едешь ли ты. Как хорошо, что ты приехал. Как я рада. — Асыл взяла руку Димы.
— Теперь мы будем всегда вместе. Ты надолго приехал? У дедушки не был? — забросала она его вопросами.
— Дай ты ему умыться с дороги, — улыбаясь, сказала вошедшая в комнату Балым. — Да и тебе пора вставать, — заметила она Асыл.
За чаем Дима увидел девочку лет тринадцати, о чём-то оживлённо болтавшую с Асыл на казахском языке.
— Это Макен, наша приёмная дочь, — заметив вопросительный взгляд Димы, ответила Балым. — Любимица Ибрая и большая шалунья. — Женщина шутливо погрозила пальцем в сторону Макен.
Дима пил чай молча, изредка поглядывая на Асыл. В его душе нарастало какое-то смутное, неприязненное чувство при виде хорошо одетой Асыл.
— Нарядилась, как гимназистка: шерстяное платье, белый воротничок и нарядный передник. Лучше бы ходила в старом платье, как там, на заимке. — Дима нахмурился и, допив чашку, поднялся из-за стола и подошёл к окну. В дверь осторожно постучали.
— Войдите.
На пороге стоял военный лет тридцати, с красивым лицом восточного типа, одетый в хорошо скроенный китель, плотно облегавший стройный стан.
Пристукнув слегка шпорами и наклонив почтительно голову, он произнёс:
— С добрым утром! — и, звеня шпорами, подошёл сначала к хозяйке, затем к Асыл и, бросив холодный взгляд на Диму, подвинул себе стул.
Дима круто шагнул от окна и, взглянув мимоходом на зардевшееся лицо Асыл, вышел, хлопнув дверью. Спустился с крыльца во двор и, подойдя к Кара-Торгою, прижался к коню.
Вскоре на крыльце показалась Макен. Она оглянулась по сторонам и, заметив Диму, поспешно сбежала со ступенек к нему.
— Ты зачем ушёл из комнаты? — спросила она доверчиво.
— А что мне там делать? — зло ответил Дима. Макен подошла ближе и положила руку на его плечо.
— Асыл каждый день вспоминала тебя. Ведь ты — Дима? — Не получив ответа от своего собеседника, Макен продолжала в смущении: — Асыл даже плакала, — девочка с грустью посмотрела на Диму.