Пылающие глаза Асыл остановились на священнике. В классе кто-то тихо ахнул, лица гимназисток испуганно вытянулись.
При последних словах отец Дмитрий побагровел, ласковая улыбка на его губах исчезла. Потрясая учебником закона божьего, он в бешенстве крикнул:
— Вон из класса, кыргызское отродье!
Асыл вышла. После уроков её вызвали в кабинет начальницы.
— Отец Дмитрий жалуется, что ты не умеешь держать себя на уроке закона божьего, — заявила она сердито Асыл. — Учти, что подобные вопросы могут служить основанием для исключения тебя из гимназии. Предупреждаю, если хочешь учиться дальше, веди себя подобающим образом. Понятно? Можешь итти, — холодно сказала начальница.
Расстроенная Асыл вышла из гимназии и, завернув за угол здания, открыла калитку, ведущую в сад. Выбрав тенистый уголок, она опустилась на скамейку и горько расплакалась. Успокоившись, открыла томик Пушкина и долго сидела с раскрытой книгой. Обида на Половецкую постепенно улеглась.
Глаза Асыл задумчиво смотрели куда-то вдаль. Вздохнув, она поднялась со скамейки.
После случая на уроке закона божьего Асыл чувствовала себя ещё более одинокой.
Девушка часто уходила на окраину города, где протекал Тобол, и, усевшись на камень, подолгу смотрела задумчивым взором на степь. С высокого берега хорошо была видна широкая равнина, края которой, как бы сливаясь с горизонтом, исчезали далеко, далеко. В те дни Асыл особенно остро тосковала по степи. Она, как птица, рвалась на простор Тургая. Туда, где дедушка Рустем, туда, где так много солнца, где среди густых камышей тихо плещется река. Глаза Асыл наполнились слезами. Не будь Веры Константиновны, она давно бы уехала в степь. Недаром дедушка Рустем как-то сказал: «Собаку всегда тянет к месту, где она глодала кость, а человека — где он родился».
…Летом 1914 года врачей Горячкиных мобилизовали на войну с немцами. Устроив Асыл у знакомой чиновницы, Вера Константиновна уехала вместе с мужем на фронт. Чиновница Асыл часто попрекала её куском хлеба. Девочке стало невмоготу, и, взяв только самое необходимое, она наняла подводу и выехала в степь к дедушке Рустему. Её возчик оказался недобросовестным человеком: отъехав триста с лишним вёрст от города, он ночью уехал от Асыл. Проснувшись рано утром, девочка не нашла своего спутника, вместе с ним исчез её чемодан.
По примятой траве был виден след телеги; быстро шагая по нему, Асыл вышла к какой-то речушке.
Перейдя её вброд, девочка направилась по едва заметной тропинке, которая через несколько часов привела её в казахский аул. У крайней землянки сидела группа, казахов, в центре которой находился какой-то тучный человек в богатом бешмете, видимо, местный бай.
Асыл несмело подошла к людям.
— Куда идёшь? — глаза толстяка в упор посмотрели на девочку.
— На Каражар. Там мой дедушка Рустем живёт.
— Каражар? О, это очень далеко. Надо итти много, много дней, — отозвался один из сидевших казахов.
— Откуда ты? — продолжал расспрашивать человек в богатом бешмете.
— Из Кустаная.
— Казашка?
— Да.
— А это что? — багровея, толстяк быстро вскочил на ноги, ухватился рукой за серебряную цепочку, на которой висел золотой крестик, подарок Веры Константиновны, и с силой рванул девочку в людской круг.
— Этот крест дала мне одна русская женщина, которая любила меня, как мать, — гордо подняв голову, произнесла Асыл.
— А-а, вероотступница! — бешено заорал бай и сделал попытку схватить Асыл за платье. Перед толстяком неожиданно вырос молодой казах.
— Не тронь, — произнёс он угрожающе и поднял кулак.
Вскочили на ноги и остальные казахи.
— Она не виновата.
— Пускай идёт своей дорогой, — раздались голоса.
Пользуясь суматохой, Асыл что есть духу побежала в степь.
— Убить её надо! — крикнул ей вслед бай. Когда аул скрылся из виду, девочка пошла тише и дала волю слезам.
Ночь Асыл провела в каменной мазаре[4], а на рассвете вновь побрела неведомо куда. На третий день ослабевшая девочка упала на солонцах, где её встретил Кекжал.
Кто такой Кекжал?
История одичавшей собаки такова.
Года за два до встречи с девочкой в степи Кекжал жил на заимке у русского хозяина, который пас большую отару овец. Кекжал родился от овчарки по кличке Гераш. Это была крупная собака с белым пятном на груди. Владелец дорожил ею. Гераш славилась на весь Каражар своей силой и смелостью и была верной помощницей чабанам. Кекжал был похож на мать.
Когда ему исполнилось два года, он потерял хозяина. Однажды заимщик решил перегнать отару километров за двести на отгонное пастбище. Второпях, собираясь в путь, он забыл про привязанную собаку и вспомнил о ней только после переправы через Карынсалды.
Стояла осенняя непогодь. Слякоть, снег. Густой туман висел над рекой, и брода уже не было видно. Возвращаться за Кекжалом хозяин не стал и поехал дальше. Ночь прошла для собаки тревожно, хозяин не возвращался. Над брошенной заимкой гулял холодный ветер, он нёс с собой хлопья снега, шелестел в сером камыше, которым был закрыт пригон, и Кекжал заскулил. Он попытался лапами снять верёвку, но узел был завязан крепко. Присмирев, Кекжал до вечера пролежал спокойно. В сумерках он вновь вскочил на ноги и начал яростно грызть верёвку. С обрывком на шее пёс кинулся к открытой двери избы.
…Первый день одиночества Кекжал провёл в поисках своего хозяина. Обнюхав все углы заимки, он сбегал к озеру, спугнул стаю уток, собиравшихся в дальний полёт, и вновь вернулся к заброшенному жилищу.
К вечеру ему удалось поймать зазевавшуюся дрофу и, утолив голод, пёс улёгся в углу старого пригона.
Прошло несколько дней. Кекжал попрежнему скучал по людям. Подолгу лежал возле давным-давно потухшего костра, обнюхивал ржавое дырявое ведро и, усевшись на задние лапы, смотрел по сторонам в надежде увидеть хозяина.
Степной осенний ветер гнул к земле редкие оголённые кусты джузгуна, шелестел побуревшим кокпеком, шумел в серых озёрных камышах и, вырвавшись на простор ковыльной степи, казалось, дул с удвоенной силой.
В середине ноября выпал густой снег. Шёл он всю ночь. Утром, выйдя из своего убежища, Кекжал приподнял голову и долго смотрел на расстилавшуюся перед ним равнину. Кругом стояла мёртвая тишина, на белом фоне степи одинокая фигура собаки казалась застывшей.
До февраля Кекжал жил на старой заимке, охотясь за мышами и зайцами. За это время шерсть его стала грубее, злобный взгляд глубоко сидящих глаз не предвещал ничего доброго. Собака дичала.
Но какая-то сила влекла её к людскому жилью, и, свернувшись в клубок в углу пригона, она чутко прислушивалась к шорохам степи. Гоняясь однажды за тушканчиками, она и наткнулась на лежавшую в полыннике Асыл.
ГЛАВА 3
Девочка проснулась от злобного рычания собаки. Пёс, вздыбив шерсть, стоял у порога, рычал на невидимого врага. В разбитое окно дул холодный предутренний ветерок. Кекжал повернул голову к хозяйке, как бы ожидая, когда она откроет дверь. Девочка подтянула к себе найденный с вечера топор и продолжала молча сидеть, прислушиваясь к шорохам наступающего утра. Кекжал не успокаивался. Обнюхивая углы дверей, он поднялся на задние ноги, пытаясь её открыть. Но та не поддавалась. Асыл показала собаке на окно, Кекжал вскочил на нары и метнулся в оконный пролёт. Вскоре послышался лай собаки. Постепенно замирая в степи, он затих где-то вдали. Девочке стало ясно, что ночью возле заимки, видимо, бродил какой-то крупный зверь. Начинался рассвет.
Наконец вернулся Кекжал. Асыл вышла из избы и села на пороге. Сверкая красками, перед ней лежала бескрайняя степь.
За два дня скитания по степи Асыл похудела, глаза глубоко запали, лицо потемнело, на нём резко выступили скулы. Вспомнив про дедушку Рустема и Веру Константиновну, Асыл загрустила. Кекжал, положив голову на её колени, тихо заскулил. Девочка обняла его за шею и дала волю слезам. Перед мысленным взором Асыл встал образ Веры Константиновны: «Как хорошо мне было с ней. Пускай трудно было в гимназии, но зато, когда приходишь, бывало, домой после уроков, Вера Константиновна всегда ласково расспрашивала о жизни гимназии и каждый вечер проводила со мной. Нет, мне её никогда не забыть…»
Вздохнув, Асыл вернулась в избу и достала сыр. Утолив голод, она поднялась на крышу избы и стала вглядываться в степь. Справа от косогора тянулись солончаки; влево виднелось небольшое озеро, берега которого окаймляли густые камыши. «Там, наверное, есть пресная вода, — подумала Асыл, — камыш на горько-солёном озере не растёт», — и, захватив с собой ведро, она направилась к незнакомому озеру. За ней, помахивая хвостом, бежал Кекжал. Вскоре Асыл нашла заросшую тропу и, не спуская с неё глаз, быстро зашагала вперёд. Вот и озеро. Вода в нём была тёплая и сладковатая. Набрав в ведро воды, девочка напилась, и, умывшись, переплела косички. Там, где она сидела, недалеко от берега небольшая полоса воды была затянута молодой порослью камыша. Дальше шли густые заросли, из которых до её слуха доносилось мягкое покрякивание диких уток. Вскоре небольшая стайка их выплыла на открытое место, но увидев Асыл с Кекжалом, быстро заработала лапками и скрылась в камыше. Собака сделала попытку кинуться за ними, но Асыл её удержала. У девочки созревал план. Она вспомнила, как дедушка Рустем ловил уток силками из тонкого конского волоса. Сетку можно сделать из обрывка аркана. Взяв ведро с водой, Асыл направилась к заимке. Дорогой её нагнал Кекжал, который успел выкупаться в озере и, стряхивая с себя воду, весело махал хвостом. Через час, спрятавшись в тени полуразвалившегося навеса, Асыл расплела конец аркана, свитого из конского волоса и стала готовить сетку. Правда, сетка получилась у неё хуже, чем у деда, но всё же ставить её на уток было можно, и, захватив своё изделие, Асыл вновь направилась к озеру. Первый день охоты на уток прошёл неудачно. Напуганные собакой, птицы держались далеко от береговых камышей. Асыл, постояв на берегу, повернула обратно.