Самое печальное, что не было никакой уверенности, ориентированы ли в обстановке лучше, нежели он, сами корпусные командиры. Во всяком случае, ни его, ни Земцова никто ни с чем не знакомил и деловые разговоры о положении войск с ними не вел. Борис до сих пор не знал, к примеру, есть ли вообще в Граево с кем бы то ни было телеграфная или телефонная связь, кроме как с крепостью Осовец. Там, судя по всему, обосновалось какое-то начальство, поскольку Бринкен ездил несколько раз в крепость по железной дороге за новыми указаниями, о содержании которых опять же почему-то умолчал.
Оттуда же он потом привез приказание о сосредоточении корпуса к Августову. То есть им предписывали отступить на сорок верст. И это в то время, когда перешейки между Мазурскими озерами оказались в руках противника, из чего следует, что армии Ренненкампфа грозит судьба Самсонова! Неслыханное легкомыслие.
И снова штаб корпуса медленно плетется по шоссе в колонне пехоты. Теперь уже в обратную сторону.
В Райгроде ночевка. Спать приходится на полу. Под головой вместо подушки сумка и бинокль. Но после двух бессонных ночей Сергеевскому и это в радость.
Утром колонна и штаб идут дальше. За день добираются до Августова. Там ночлег в каких-то пустых казармах, снова на голом полу, потому что генерал не дает офицерам использовать походные койки, высокомерно заявляя:
– У нас война, господа офицеры! Отвыкайте от роскоши…
Впрочем, это не мешает инспектору артиллерии расставить свою койку и демонстративно лечь на нее спать. Борис же укладывается рядом, на пол. Он еще только капитан, а не генерал. Но иметь собственный взгляд на вещи никто не в силах ему запретить. А в голове сплошное недоумение: «Как же так? Почему? Ведь уже пришли к месту дислокации. Зачем все эти ужасные неудобства?..»
Части корпуса ночуют кто где, по всему Августову и городским окрестностям.
Пребывание здесь оказалось недолгим. Спустя сутки пришла телеграмма от генерала Жилинского[19], с которой Бринкен соизволил-таки ознакомить свой штаб. В ней в чрезвычайно мрачных тонах описывалось положение обходимой немцами с юга и юго-востока 1-й армии. Поэтому 22-й корпус получил приказ «для спасения армии Ренненкампфа в один переход занять Маркграбово»[20].
Это ж обратно на запад, а потом еще и на север шестьдесят верст ходу!..
– Зачем, спрашивается, нас уводили из Лыка? – склонившись к Сергеевскому, спросил вполголоса Земцов, когда зачитали телеграмму. – На кой ляд, скажите, мы вышли из соприкосновения с противником?
Борис только плечами пожал. Ответа у него не было…
Корпус выступил в тот же вечер.
Снова шоссе и марш в колонне пехоты. Все повторяется, лишь направления разные. Как же надоели эти бестолковые маневры!
Перед рассветом опять подошли к государственной границе. В этот раз напрямик, по целине, чтобы сократить дорогу. Здесь не было полосатых столбов с разноглавыми орлами. Лишь пограничная канава, уже порядком заезженная, отделяла свою территорию от чужой. И пересекая ее, солдаты из роты, что шла впереди штаба, ряд за рядом снимали фуражки и крестились. Кто-то даже прикладывался к родной земле, целовал или брал горсть, бережно заматывая в тряпицу.
Они снова покидали Родину, чтобы здесь, в Пруссии, защищать ее в новых битвах с врагом.
Глава 5. Мы не в силах ее победить!
За столиком небольшого, но вполне уютного ресторанчика сидел пожилой мужчина. Ему было далеко за пятьдесят. Яйцеобразная, почти совсем лысая голова с редкой седой порослью на висках и затылке. Аккуратно подстриженные, тоже полностью седые усики. Волевые складки вокруг рта, поджатая нижняя губа и скупые, точные движения выдавали в нем человека целеустремленного и решительного. Строгий костюм с торчащим из нагрудного кармана уголком идеально белого платка и галстук, повязанный на стоячий воротник столь же белоснежной рубашки, сколотый явно непростой булавкой, заставили официантов забегать. И пусть ни обслуга, ни сам хозяин заведения даже не догадываются, что перед ними сидит посол Французской Республики, глаз на хорошего клиента, а тем более иностранца, у них наметан. Будьте спокойны – обслужат по первому классу.
Пока мужчина изучает меню через большой круглый монокль на блестящем шнуре, целых три человека сервируют стол на две персоны. Это посетитель сказал, что будет не один. Друга ждет…
После того как, получив заказ, официанты, преисполненные подобострастия, со всех ног ринулись его исполнять, Морис Палеолог задумался, мерно барабаня по столу тонкими пальцами.
Вроде бы совсем недавно началась война. И месяца не прошло, а на бельгийском и французском фронтах дела приняли весьма дурной оборот. Немцы в Брюсселе. Бельгийская армия отходила на Антверпен. Французы, после того как между Мецом и Вогезами понесли тяжелые потери, тоже были вынуждены отступить. Германские войска подошли к Намюру. В то время когда город обстреливался одним из их корпусов, остальная часть армии двигалась к истокам Самбры и Уазы.
Проскакивали, правда, и хорошие вести: союзники с того берега Ла-Манша появились, наконец, на бельгийском фронте. Одна дивизия английской кавалерии уже успела рассеять немецкую колонну. Причем не где-нибудь, а на Ватерлоо. Веллингтон с Блюхером, должно быть, перевернулись в гробах…
Париж приказал Палеологу стать посредником при императорском правительстве и приложить все силы, чтобы ускорить, насколько это возможно, наступление русских. Посол в тот же день отправился с визитом к военному министру. В разговоре был настойчив, энергичен и весьма убедителен в своем умении излагать просьбы-требования французского правительства. Сухомлинов[21] немедленно призвал адъютанта, продиктовав тому текст телеграммы для Великого князя Николая Николаевича, заранее составленный Морисом. Тут же министр дал полный отчет послу по военным операциям, проводимым на русском фронте. Палеолог записал его сообщения и переправил в Париж. Звучали они так:
«1. Великий Князь Николай Николаевич решил с возможной быстротой продвигаться вперед к Берлину и Вене, главным образом на Берлин, проходя между крепостями Торном[22], Позеном[23] и Бреславлем[24].
2. Русские армии перешли в наступление по всей линии.
3. Войска, нападающие на Восточную Пруссию, продвинулись вперед на неприятельской территории от 20 до 45 километров; их линия определяется приблизительно: Сольдау[25], Нейденбургом[26], Лыком, Ангербургом и Инстербургом[27].
4. В Галиции русские войска, продвигающиеся на Львов, достигли Буга и Серета.
5. Войска, действующие на левом берегу Вислы, пойдут прямо к Берлину, как только северо-западным армиям удастся зацепить германскую армию.
6. 28 корпусов, выставленных теперь против Германии и Австрии, состоят приблизительно из 1 120 000 человек».
Звучало неплохо. Только планы имеют свойство не сбываться. Уж Морису это известно, как никому другому. Особенно если планы расходятся с реальностью.
Телеграмма из Парижа стала тому подтверждением:
«Сведения, полученные из самого верного источника, сообщают нам, что два действующих корпуса, находившихся ранее против русской армии, переведены теперь на французскую границу и заменены на восточной границе Германии полками, составленными из ландвера. План войны германского генерального штаба слишком ясен, чтобы было нужно до крайности настаивать на необходимости наступления русских армий на Берлин. Предупредите неотложно правительство и настаивайте».
Морис немедля кинулся к Великому князю и генералу Сухомлинову, не забыв и о самом Государе. Результат не замедлил сказаться. Тем же вечером посол мог смело заверить свое правительство, что русская армия упорно продвигается на Кенигсберг и Торн со всей возможной энергией и быстротой. А между Наревом и Вкрои готовится крупное сражение.
Судя по разговорам, русские все еще полны наступательного порыва, который увлекает их войска. Великий князь Николай решил, похоже, какой угодно ценой открыть себе дорогу на Берлин. По крайней мере, так утверждает. Ну и германцы, вроде как отходят на севере Восточной Пруссии к Кенигсбергу.
Зато на западном театре поражение при Шарлеруа и на юге Бельгийских Арденн. Французские и английские войска отступают по всему фронту к Уазе и к Семуа. Укрепленный лагерь Мобежа в неприятельском окружении. Авангард германской кавалерии уже ведет разведку в окрестностях Рубэ.
Палеолог, успевший за полгода работы в России обрести широкие связи в аристократических, правительственных и общественных кругах Петрограда, по мере сил заботился о том, чтобы эти события были представлены прессой в самом надлежащем свете. И хотя просеянные сквозь мелкое сито цензуры, они преподносились как временное и методическое отступление, предшествующее будущему повороту лицом к неприятелю, с целью более спокойного и более решительного натиска, все равно вызывали определенные опасения в обществе.
Тут еще Сазонов принялся успокаивать:
– Великий князь Николай Николаевич утверждает, что отступление, предписанное генералом Жоффром[28], согласуется со всеми правилами стратегии. Мы должны желать, чтобы отныне французская армия как можно меньше подвергалась опасности; чтобы она не поддавалась деморализации; чтобы она берегла всю свою способность к нападению и свободу маневра до того дня, когда русская армия будет в состоянии нанести решительные удары.
Морис тогда спросил: