– Чего рты раззявили? Где старший?
Вызвали дежурного унтер-офицера.
– Доложи по команде, – сказал ему «черкес», который выделялся среди прочих белой папахой и такой же буркой, скрывающей погоны, из-за чего звания не разобрать, но похоже, он тут старший. – Его Величество Государь император едет в Осовец.
– Когда? – опешил унтер.
– Уже подъезжает, олух ты царя небесного! Докладывай скорее.
Сделав крюк, отряд взял в галоп и быстро скрылся в обратном направлении.
Унтер с растерянным лицом стоял и смотрел им вслед. Потом сорвался с места и кинулся к телефону.
Поднявший трубку офицер, в отличие от несведущего нижнего чина, бывал в Петербурге и там имел счастье лицезреть и царя, и его свиту. Потребовав описать всадников, сразу смекнул, что шутками здесь и не пахнет. Судя по всему, солдаты встретили Его Императорского Величества конвой. То есть… Сюда едет сам Государь!
Через несколько минут из крепости выбежал запыхавшийся комендант. Как раз подъезжала колонна военных автомобилей. В головном Шульман разглядел царя с генералом Сухомлиновым. Подскочил, когда они выходили. Взяв под козырек, взволнованно доложил:
– Ваше Императорское Величество, вверенная мне крепость Осовец занимается согласно боевому расписанию…
– Полно вам, Карл Александрович, – прервал его Николай, по-простому протягивая руку. – Ведите нас уже в крепость. Посмотрим, как пострадали вы от германцев.
– Пожалуйте, пожалуйте, – засуетился комендант, не зная, с какой стороны пристроиться к Государю. В итоге занял место справа и чуть позади, исподтишка показав кулак часовым, и без того вытянувшимся в струнку. – Прошу, Ваше Императорское Величество… Крепость в моем лице рада приветствовать Ваше Величество…
По дороге, немного придя в себя, Шульман заговорил более связно:
– Счастье-то какое, что вы здесь. Неделю тому к нам в санитарном поезде изволила прибыть-с Ея Императорское Высочество Великая Княгиня Виктория Федоровна. Раненых обошла, также осмотрела повреждения. Всех обворожила своей ласкою да словом простым. Панихиду с ней отслужили-с по убиенным, провели парад. «Спасибо» сказала. Мы здравицу провозгласили-с. А пасмурно было, и вдруг, можете себе представить, солнышко выглянуло и засияло так ярко-ярко. У гарнизона полнейший восторг. А теперь и вы нас посетили-с. Вот радости-то…
За разговором, обходя многочисленные воронки, приблизились к развалинам какого-то здания, полностью разрушенного. Лишь печные трубы стоймя торчат, и небольшой кусок стены уцелел.
– Что здесь было? – кивнул император.
– Один из лазаретных флигелей, – пояснил комендант, тут же поспешив успокоить: – Никто не пострадал, хоть раненых лежало преизрядно, а снаряд разорвался прямо в палате. Сестры милосердия успели всех вывести, пока пожар не разгорелся. Истинное чудо.
– А там? – Николай показал на дом, с виду вроде бы целый, но в его стене зияла огромная пробоина.
– Помещение воздухоплавательной роты. На момент попадания в нем никого не было. Еще побаивались, что временные блиндажи разбомбят, но разнесло лишь один, и то пустой.
– Вам сказочно везет, господин комендант, – резюмировал Сухомлинов. – Не иначе сам Господь хранит Осовец.
Николай улыбнулся, весело сказав:
– Знать не напрасно я подарил в свое время крепостной церкви образ святого Николая Чудотворца. Кстати, храм уцелел?
– Цел, Ваше Императорское Величество, несмотря на попадание снаряда. Посмотрите?
– Непременно, Карл Александрович. Идемте.
Церковь в честь Покрова Пресвятой Богородицы стояла на краю просторного плаца, на первый взгляд совершенно не поврежденная. И священник был на месте, немного удивленный появлением столь высоких прихожан.
– Куда бомба-то угодила? – уточнил у него Николай.
– В крыше и в стене дыра пробита, – ответил тот спокойно. – Почитай у самого алтаря. Только вот ни единого осколочка внутрь не упало. Все образа целехоньки. Даже стеклянный колпак на Святых Дарах не повредился милостью Божьей.
– Это истинное чудо, Ваше Величество! – воскликнул Сухомлинов.
Император согласно кивнул и снова повернулся к священнику:
– А страшно ли было при бомбардировке, отец?
– Никак нет, Ваше Императорское Величество, – по-военному отрапортовал церковник. – Только скучно мне стало, когда снаряды вблизи ложиться начали, ну я и пошел в храм.
Воспользовавшись тем, что Николай устроил молебен в церкви, Шульман бросился выстраивать на плацу всех, кто был свободен от службы и восстановительных работ. Маловато людей собралось, но чтобы достойно поприветствовать Его Императорское Величество, должно хватить.
Выйдя к солдатам, построенным в жидкие коробки, Николай принял доклад коменданта и поздоровался с гарнизоном. Выслушав ответную здравницу, проникновенно сказал:
– Благодарю вас за достойную боевую службу!
– Ура!!! – троекратно прокатилось по площади.
– Владимир Александрович, – обратился император к Сухомлинову. – Передайте господину коменданту двадцать пять Георгиевских крестов и медалей для вручения достойнейшим от моего имени, – посмотрел на Шульмана: – Вас, Карл Александрович, за доблестную оборону Осовца Высочайше жалую орденом Святого Георгия четвертой степени.
Выпучив глаза, комендант дрожащим от волнения голосом отчеканил положенный ответ. Растерянно слушал, как император еще несколько раз похвалил его и чинов гарнизона за хорошую службу. Словно во сне смотрел на садящихся в автомобиль Николая и Сухомлинова, держа руку под козырьком, а после на отъезд колонны, который сопровождало восторженное громогласное «ура». Даже не скажешь, что и половины личного состава здесь нет. Вон как орут, выкручивая головы по ходу движения императорского мотора. Глаза радостным огнем горят.
И коменданта прошибла слеза…
Поспешный отход из Восточной Пруссии побил все рекорды скорости, что показала русская армия во время своего наступления. Буторов недоумевал, зачем нужно было сломя голову бросаться на врага, недостаточно подготовившись, не до конца укомплектованными частями, чтобы потом не только бежать с его территории, но и на своей земле пятиться? Ради чего столь умопомрачительные потери, львиная доля которых приходится на ужасную трагедию в Мазурских озерах, где погибла практически вся армия генерала Самсонова? Неужто лишь затем, чтобы первыми влепить пощечину негодяю, а потом долго и нудно терпеть от него тумаки, убегая от преследования?
Как выяснилось, не только. Торопливое, плохо подготовленное наступление имело свою цель, ради которой русское командование пошло на заведомо большие жертвы. И цель эта, в высшей степени благородная, была достигнута. Напуганные быстрым продвижением русских в глубь страны, немцы перебросили некоторые свои части с французского фронта в Восточную Пруссию, что позволило союзникам облегченно вздохнуть, собраться с силами и одержать победу в сражении на Марне.
Но обо всем этом Буторов узнал гораздо позже. После того, как медленно, в густом потоке отступающих войск, часто останавливаясь, отряд подтягивался к Сталюпенену. Проходил через горящий город сквозь густые клубы черного дыма и нестерпимый огненный жар от полыхающих домов с обеих сторон улицы. Тогда на нескольких двуколках загорелся брезент. Бешено бились кони, орали солдаты и санитары, кричали, взывая о помощи, раненые. Если бы не Соллогуб, с револьвером в руке пробивший корпусом своей лошади дорогу, так и сгинули бы, наверно, в пламени пожара.
Долго неслись неведомо куда среди дыма, огня, выстрелов, криков, треска рушившихся крыш и домов, пока не выскочили, наконец, из этого пекла.
А потом шли дальше, на восток, продолжая отмерять все новые и новые версты.
– Да собственно, докуда мы так докатимся? – возмущался Соллогуб. – Не трусость ли это? Неужели покинем Восточную Пруссию безо всякой попытки задержаться?
Ничего не мог ответить ему Николай. Знал только, что немцы буквально наступают на пятки. Кругом горели виллы, сараи, фольварки, стога. Было жутко и тоскливо на душе.
Вскоре вдали, в клубах пыли показался Эйдткунен[59]. Перед ним лежала широкая зеленая равнина, изрезанная тянувшимися в город колоннами отступающих, издали так похожими на извивающихся змей или на ручьи, что прокладывают себе путь к реке. Высоко в небе кружил немецкий аэроплан, сбрасывая вниз пестрые ленты, чем вызывал панику среди солдат, и те бежали, не разбирая дороги.
В город не пошли. Сразу направились к пограничной реке. Миновав ряды проволочных заграждений, подъехали к деревянному мосту. За ним уже Россия. Но мост, как водится, сломан. Вместе с артиллеристами свернувшего за ними парка санитары бросились его чинить. Спустя несколько часов топали по родной земле. «Спасены!» – радостно трепетало сердце. «Слава богу!» – ныла каждая косточка утомленного тела. В душе поселилось удивительное спокойствие. Почему так, если с разных сторон по-прежнему доносилась артиллерийская стрельба? Вряд ли кто-то мог с уверенностью ответить на этот вопрос. Однако все вздохнули с явным облегчением. Только вот куда ехать? Картами России никто ведь не запасся.
Исчезли, словно их и не было, симметрично растущие вдоль дорог деревья и утопающие в зелени фольварки. Вид местности непривычно тусклый, неопрятный, но вместе с тем такой трогательно близкий и родной.
По пыльной дороге, в гуще вооруженных людей, постоянно твердивших о быстром продвижении немцев и не советовавших задерживаться, санитарный отряд в ночь на шестнадцатое сентября выбрался в район расположения главных сил. Измученные, не раз попавшие под обстрел немецкой артиллерии, долго плутавшие в лесах, с трудом находя проводников и голодая, санитары смогли, наконец, отдохнуть в городе Ковно[60].
А уже двадцать восьмого числа 1-я армия перешла в наступление, начав переправу через Неман. Четвертый корпус был направлен к Олите. Переправлялись долго, несмотря на то, что передовые части успели выбить германцев с того берега и шли теперь далеко впереди, преследуя отступающего противника. Пришлось до конца наступления двигаться во второй линии, так и не побывав в бою.