Отец взял меня за руку и сказал:
– Прости, я мало вижусь и разговариваю с тобой. Понимаю, что юноше твоего возраста наверняка нужно иное от отца. Я виновен, признаю.
Я проглотил внезапный комок и ответил:
– Ну что вы, папа. Я всё понимаю: служба, долг, теперь вот в Либаву…
– Не в этом дело, – резко перебил отец, – я мог бы писать тебе письма или вообще подать в отставку, чтобы быть рядом всегда. Не в этом дело.
Папу будто снедало нечто невысказанное; лицо его исказилось, словно от боли. Он замолчал, и больше мы не проронили ни слова до самой дачи и после, до вечера, когда он отправился на станцию – не считать же пустые реплики за обеденным столом серьёзным разговором.
Когда кондуктор дал третий свисток, отец внезапно обнял меня – это было так неожиданно, что я не сразу осознал прощальные слова.
– Прости. И береги себя. Андрей и ты – всё, что у меня осталось.
Лето 1904 г., Порт-Артур
«Настал роковой день, когда армия барона Ноги заняла северную часть Ляодунского полуострова и замкнула полукольцо окружения: началась осада Порт-Артура. Японская артиллерия приступила к обстрелу периметра обороны; но наибольшая опасность грозила русским кораблям, запертым в тесной гавани: стоящие на якорях, они были лишены манёвра для уклонения от бомбардировки.
Нарастающий вой снаряда; взрыв, грязный фонтан воды, перемешанной с придонным илом, – едва не угодило в наш броненосец! Могучие властелины морей совершенно беззащитны перед скрытым за горным хребтом неприятелем; японские наблюдатели с занятых высот видят гавань и направляют стрельбу, а наши отвечать не могут – бессильны грозные орудия, когда невозможно корректировать огонь.
Но чу! Что это за белоснежный шар поднимается над русскими позициями? Словно небесное облако скрывалось в наших окопах и теперь решило вернуться в свои владения.
Это аэростат! Неизвестный храбрец приехал из Петербурга, смог проникнуть сквозь японские кордоны и научил защитников Порт-Артура, как им справиться с врагом.
Строгий контр-адмирал Витгефт, временно исполняющий должность вместо погибшего Степана Осиповича Макарова, едва сдержался, чтобы не зааплодировать, когда ему доложили о готовности к полёту.
– Кто этот смельчак и умник, что придумал использовать аэростат?
К Витгефту подвели скромного молодого человека в гимназической форме.
– Николай Ярилов, ваше превосходительство, – представился юноша.
– Благодарю вас, юноша, вы оказали неоценимую услугу Порт-Артуру. Ура!
– Уррра! – подхватили матросы эскадры и солдаты армейских полков.
– Так отправляйте воздушный шар! Пусть на нём поднимется офицер-корректировщик, разведает позиции японских батарей и телефонирует нам из поднебесья, а уж мои комендоры не подведут! – приказал адмирал и велел корабельным артиллеристам приготовиться к перекидной стрельбе по невидимым целям.
Но вот беда! Как только бравый морской офицер забирается в корзину, она трещит и начинает опускаться на землю.
Аэростат не может подняться в небо: его конструкция позволяет принять не более трёх пудов веса, а в офицере – все пять пудов.
Что же делать? Где найти храбреца столь же умелого, сколь и лёгкого?
– Я готов, ваше превосходительство, – выступает вперёд гимназист.
– Ваша решительность делает вам честь, – восхищается контр-адмирал, – но как вы разглядите врага? На вас очки.
– Пустяки, зато у меня есть великолепный бинокль, подаренный братом. Кстати, поручик Андрей Ярилов служит ротным командиром у Куропаткина.
– Я немедленно распоряжусь, чтобы вашего брата перевели в Порт-Артур и назначили командиром батальона. Но это после, а сейчас имеется вопрос: сумеете ли вы верно корректировать огонь? Ведь такое дело требует недюжинных знаний.
– Несомненно, ваше превосходительство, – скромно говорит петербуржец, – ведь я хорошо разбираюсь в топографии, владею компасом в совершенстве, умею читать карты и верно определять координаты.
– А не испугаетесь? Японцы наверняка попытаются сбить шар.
Гимназист лишь усмехается, красивый и стройный.
Лезет в корзину и даёт команду:
– Аэростат поднять!
– Есть поднять!
Вращается лебёдка, травящая канат; сияющий аэростат устремляется в небо. Вот он уже на высоте, позволяющей наблюдение; диктует по телефону координаты целей.
Самураи, увидав шар, злобно визжат и размахивают мечами. Противник пытается сбить смельчака; гремят винтовочные залпы, расцветают шрапнельные разрывы, словно бутоны смерти; вся корзина изрешечена пулями и осколками, но важные сведения продолжают телефонироваться беспрерывно.
Грохочет главный калибр наших броненосцев; огромные двенадцати– и десятидюймовые снаряды летят высоко над горными хребтами Квантунского полуострова и обрушиваются прямо на японские батареи.
– Браво! – кричат храброму гимназисту.
Играют духовые оркестры, корабли эскадры поднимают на гафели приветственные сигналы в честь Николая Ярилова. Контр-адмирал Витгефт снимает со своего мундира орден и прикалывает к груди гимназиста…»
– Здоровско! – говорит Купец. – Роскошно травишь. А что за орден Витгефт отдал?
– Да какая разница? У него разных полно.
– Ты бы всё-таки уточнил, – говорит Купец, – а то наверняка и японские ордена имеются, он же вместе с косоглазыми против боксёров воевал. А зачем тебе японский орден?
– И то верно. Молодец, Сера.
– Слушай, а ты про меня забыл? Почему один на аэростате? Мы же вместе там, в Порт-Артуре.
– Так не поднимет шар больше трёх пудов.
– Точно, эх.
– Не переживай, сейчас про тебя будет.
«Судовые мастерские на полуострове Тигровом, филиал Невского завода, ранее строили миноносцы, но с началом осады Порт-Артура подвоз нужных деталей был прекращён; теперь здесь производили заказы для ремонта повреждённых кораблей Тихоокеанской эскадры, и большая часть оборудования простаивала.
Инженер-путеец Налётов добился разрешения использовать мастерские для изготовления невиданного корабля – подводной лодки «Портартурец», предназначенной изменить ход несчастно складывающейся войны.
Однако работы шли трудно: дело совершенно новое, совета испросить не у кого. Кроме того, японцы начали обстрел гавани: риску подвергались и корабли эскадры, и рабочие мастерских. Михаил Петрович велел остановить работы и тоскливо ждал перемен.
Но после героического подвига Николая Ярилова обстрел прекратился – теперь японцам надолго отбита охота вредить морякам. Налётов возобновил строительство. Необычное судно, представлявшее собой закрытый цилиндр с конусами в оконечностях, было вчерне готово, и наступило время проверки на герметичность.
– Майна! – скомандовал Михаил Петрович, и портовый кран начал аккуратно опускать на палубу «Портартурца» чугунные чушки. Наконец вес был достигнут и корабль погрузился в воду.
Выждав час, Налётов велел снять груз с палубы; теперь корабль должен был всплыть, но этого не произошло.
– Что же делать? – растерялся изобретатель. – Ведь подводная лодка так нужна для победы над японским флотом.
– Позвольте вам помочь?
На берегу стояли два гимназиста, красивые и стройные. Первый был известный вам Николай Ярилов: худощавый, в очках, с благородным профилем умного лица. Вторым – его верный спутник, силач и любимец женщин Серафим Купчинов.
– О, это будет очень благородно с вашей стороны, – обрадовался Налётов, – наслышан о ваших способностях. А то даже не знаю, что произошло и что предпринять.
– Что произошло – легко понять, – заявил Ярилов, поправив очки, – вам не удалось обеспечить необходимую герметичность, вода проникла в лодку и затопила её.
– А что же делать? Дабы обнаружить течь, нужны водолазы, но они все заняты на ремонте пострадавших от мин и снарядов кораблей, – огорчился изобретатель.
– Какова здесь глубина? Шесть саженей? Ерунда, – заявил богатырь Купчинов, – я донырну.
Разделся, играя шарами мышц, и прыгнул.
Инженеры и рабочие замерли. Прошла минута; минула вторая.
– Погиб, – выдохнул огорчённый изобретатель, – запомним же день и час великого подвига…»
– Э-э, – возмутился Купец, – ты чего это, Ярило? Так не договаривались. Только началась история – и на тебе, утонул! Я получше твоего ныряю.
– Не спеши, Сера, слушай дальше.
«Рабочие сняли промасленные картузы; Налётов украдкой вытер слезу. И в этот миг вода разверзлась, на поверхность выскочила, словно мяч, голова Купчинова.
– Готово, – произнёс Серафим, отфыркиваясь, – течь обнаружена и заделана. Теперь надо насосами откачать воду, заместить её воздухом – и лодка всплывёт!
– Пять с половиной минут под водой, – хладнокровно зафиксировал по хронометру Николай, – это рекорд Санкт-Петербурга.
– Ура! – закричали рабочие, а присутствовавшие при подвиге господа флотские офицеры вынули из ножен кортики и отсалютовали храбрецу.
Когда корабль подняли, Ярилов сделал немало дельных предложений по конструкции: по устройству балластных цистерн и насосов, по размещению вооружения. Николай также предложил изменить способ выставления мин:
– Выпускать мины через отверстие в днище лодки, «под себя», опасно – можно подорваться на собственном оружии.
– Что же делать? – озадачился Налётов.
– Надобно прорезать люк в кормовой части и выбрасывать мины так, чтобы не задеть части корпуса, винты и рули.
– Великолепно! – восхитился изобретатель. – Какое простое и остроумное решение! Вы гений, Николай Иванович.