Офицер обвел взглядом Каманина и Панина, будто бы ставя им на вид, что сказанное касается не только Егора, но еще их самих как старших по званию.
– Ребята из штрафной роты, что в марте под Черемошнами воевала, там, где двести шестьдесят девятая дивизия стоит с другой стороны от Мценска. Вину свою кровью искупили. Фронтового опыта у них хоть отбавляй. Так что я к вам их и направил. Учите, наставляйте, воюйте. – Он еще раз посмотрел на Егора и, немного сбавив тон, добавил, теперь адресуя свои слова именно ему: – С наградой, конечно, неудобно получилось. Но это мы при случае поправим. А так с сегодняшнего дня ты, товарищ Щукин, теперь ефрейтор, командир отделения своего взвода. Приказ я сегодня оформлю и подпишу.
Последние слова офицер произнес намеренно громко, будто подчеркивал сказанное. Потом повернулся вполоборота к троим прибывшим с ним солдатам и, указывая по очереди на каждого из них, назвал фамилии бойцов:
– Рядовые Клюев, Петров, Ильин.
Затем, на этот раз указывая на разведчиков, произнес слова, предназначенные только что прибывшим:
– Командир взвода старший сержант Каманин. Командиры отделений: сержант Панин и ефрейтор Щукин, с этой минуты ваш непосредственный начальник. – Выдержав паузу, офицер снова обвел взглядом всех присутствующих и добавил: – Разведчики они опытные. Не раз к фрицу хаживали, «языков» приводили. – Потом, немного помявшись, откашлявшись и нахмурившись, произнес: – Вот только мало их сейчас осталось. Работа у них такая.
Будто желая на этот раз снова придать строгость и официальность своим словам, начальник штаба, сложив руки за спиной, строго проговорил:
– Новый командир дивизии дает всего двое суток на уничтожение вражеской минометной батареи, что уже три недели не дает нам покоя. Слишком большие от нее беды. Я даю вам, товарищ старший сержант, сутки на подготовку и сутки на выполнение задачи. Впереди Первое мая, праздник. К этому дню и духу не должно от минометчиков остаться. Делайте что хотите, а батарею эту засеките и уничтожьте. Для этого вам выделяются, для прямого взаимодействия, орудия одного из дивизионов полка. Их командир сегодня будет у вас для согласования всех деталей операции. Так что работайте! Это приказ!
Майор вскинул руку к козырьку, прощаясь с разведчиками, и, повернувшись, направился прочь от расположения их взвода.
– Есть! – коротко бросил ему вслед Каманин.
Отойдя на десяток шагов, начальник штаба полка остановился, повернулся назад и жестом руки поманил к себе старшего сержанта.
– Новое дивизионное начальство порядок в полках наводит, – начал негромко майор, когда Каманин догнал его и пошел рядом, слушая адресованные ему слова. – Поэтому подумай, кого парторгом назначить, кого комсоргом. Заготовку сделай. Людей, понимаю, мало. Выбрать не из кого. Все при деле. Да еще эта минбатарея одолевает, спасу от нее нет. Ну, а как только в полк прибудет толковый офицер из госпиталя или из училища, так я его сразу к вам назначу. А то негоже старшему сержанту взводом командовать. – Пройдя еще немного, начальник штаба добавил: – Хорошо, если он опытный будет, из разведчиков. А то вам еще и его учить придется.
– Научим, товарищ майор! – коротко, по-строевому, ответил офицеру Каманин и остановился, реагируя на его жест, показывающий, что разговор окончен и дальше он пойдет один.
– Равняйсь! Смирно! Вольно! – незамедлительно принялся Егор руководить своими подчиненными, немало научившись тому от всех командиров, с кем ему довелось служить за неполные полтора года армейской жизни. – Кто из вас немецким владеет?
Он обвел взглядом только что прибывших и стоящих перед ним солдат.
Первый из них – Клюев – равнодушно смотрел куда-то вдаль, поверх бревенчатого наката крыши землянки, абсолютно спокойным, ровным взглядом, с полным, как показалось Егору, безразличием ко всему происходящему вокруг него. Солдату на вид было лет тридцать, а то и тридцать пять, что делало его самым старшим из всех разведчиков взвода. Ни один нерв на его лице не дернулся после вопроса Щукина. Боец оставался спокойным, а лицо его излучало грусть.
Второй, по фамилии Петров, выглядел не старше самого Егора. Высокий, плечистый, но с невероятно узкими талией и бедрами, отчего казался из-за своей фигуры треугольным выше пояса. На фоне его шинели сильно выделялись его руки, а именно кисти, сами за своего хозяина говорившие, что он человек, с детства знакомый с физической работой, скорее всего трудолюбивый и не исключено, что мастеровитый. Но главное, что особенно выделялось в нем, это было его открытое, невероятно приветливое лицо честного и добропорядочного человека. И лишь при более пристальном рассмотрении лица Петрова Егору стало ясно, что открытость лицу придавали широко распахнутые светло-голубые глаза, излучавшие доброту.
– Как же он с таким взглядом фрица резать будет? – прошептал Щукину прямо в ухо стоящий у него за спиной Панин.
Егор промолчал в ответ, на секунду задумавшись о том, что все трое были представлены начальником штаба полка как воевавшие и направленные к ним во взвод после пребывания в штрафной роте. А это означало, что, скорее всего, Петров уже не раз смотрел в глаза смерти, а его взгляд в данном случае абсолютно ничего не значил.
Третий солдат, по фамилии Ильин, такой же высокий и худой, как и его товарищи, все время оглядывался по сторонам, будто бы что-то искал. Всем разведчикам сразу стало понятно, что по натуре он человек очень вертлявый, шустрый и, вероятно, острый на язык. К тому же он постоянно растягивал рот в полуулыбке и начал оборачиваться в сторону своих товарищей, после того как Егор задал вопрос о владении немецким языком.
– Так Клюев у нас им и владеет, – хихикнул Ильин.
– Разговорчики! – оборвал Ильина разведчик. – Я спросил: кто владеет? А не кто назовет?
– Виноват! – снова, чуть ли не смеясь, сказал Ильин и вытянулся по стойке «смирно».
– Уровень владения языком, товарищ Клюев? – строгим голосом и громко задал вопрос Егор первому солдату в строю.
– Текст прочту почти без словаря. Могу понять, что говорят. С разговорной речью не очень, – сохраняя полное равнодушие к происходящему, ответил ему солдат.
– Ну, а пленного допросить сможешь? Так, чтоб много чего сказал? – влез в разговор Панин, с удивлением разглядывая Клюева, будто бы никогда не видел человека, имеющего навыки владения иностранным языком.
– Могу! Уже приходилось, товарищ сержант! – не меняясь в лице, ответил Клюев.
– За что в штрафную роту угодил? – попытался Егор разговорить и тем самым найти подход к своему новому подчиненному.
– А он немцев пленных расстрелял, вместо того чтобы их куда надо доставить, – расплылся в улыбке Ильин, снова отвечая вместо Клюева.
– Наряд вне очереди! – едва дал договорить ему Егор.
– Есть, – тихо, но все равно с улыбкой ответил Ильин.
– А вы, красноармеец Петров, что умеете, какими навыками владеете? – посмотрел Щукин на следующего в строю бойца, выделявшегося из всех открытым, чистым лицом и светло-голубыми глазами, излучавшими доброту, никак не сочетавшуюся с той обстановкой, где находились все присутствующие.
– Да так, – тихо произнес Петров, немного дергая от волнения плечами и пасуя перед Щукиным, который, несмотря на малый, по сравнению с ним, рост, казался солдату авторитетным и опытным командиром, пусть и крохотного, всего из трех человек, отделения взвода. – Поваром был, машины немного знаю, трактора.
У Егора потеплело в груди от слов стоящего перед ним бойца. Внешность и его руки отражали отношение Петрова к труду.
– Так за что тебя такого в штрафную роту направили? – не выдержал Панин, продолжая удивляться солдату, выражение лица которого никак не увязывалось с пребыванием того на войне, в самом ее пекле, куда, как правило, бросали умирать штрафников.
– Есть очень хотелось. Тушенку своровал. Меня и поймали, – тихо, застенчиво опуская вниз свои светло-голубые глаза, ответил Петров.
– А я за драку в штрафную роту попал! – неожиданно вставил свое слово Ильин, сопроводив сказанное все той же улыбкой, которая никак не сходила с его лица. – Отделенному в морду дал. Драться люблю, боксом до войны занимался в доме пионеров.
– Драться любишь? – отреагировал на слова солдата Егор, будто бы ему бросили вызов, намекая на то, что пострадавший от солдата-боксера тоже был командиром отделения.
– Взвод, смирно! – неожиданно со стороны прогремел бас Каманина, вернувшегося в расположение после разговора с начальником штаба полка.
Он встал возле Егора и, повернувшись к прибывшим солдатам, быстро обвел их взглядом, после чего начал:
– Жизнь у нас, мужики, во взводе особенная. Внутри мы по-простому общаемся. Почти всегда по имени, без званий и фамилий. Но это только между собой и без посторонних. Для остальных, тем более для офицеров, которых мы уважаем, у нас те же уставные порядки, что и везде в армии.
Он по очереди посмотрел на каждого из прибывших, потом на Егора, после чего продолжил, снова обращаясь к стоящим перед ним солдатам:
– Вашего командира отделения зовут Щукин Егор Иванович. Это бесстрашный разведчик, не раз рисковавший жизнью. Он сам недавно вернулся во взвод после очередного ранения. И чтоб вы знали… – Каманин прервал речь, специально делая паузу, чтобы слушавшие его солдаты поняли важность его слов. – Ефрейтор Щукин, выполняя задание командования, был ранен, истекал кровью, но не оставил, не бросил на поле боя нашего командира взвода, получившего тогда пулю. Даже от мертвого лейтенанта не отошел ни на шаг. Отстреливался до последнего патрона, бросал гранаты, готовился к смерти, – четко проговаривая каждое слово, чеканил Каманин строгим голосом, отчего сам Егор, начав смущаться от собственной славы, поднял на него глаза, удивляясь тому, насколько просто и доходчиво доводится до солдат главное правило разведчиков.
Бойцы слушали, глядя то на командира отделения, то на командира взвода.
– Запомните! – продолжил Каманин. – Наш закон в разведке таков! Мы своих не бросаем! Если кто погибает или ранен, сам умри, а товарища вытащи! И приказ мы выполняем всегда до конца. Не выполнил поставленную боевую задачу – назад не вернулся. Оправдание одно – твоя гибель! Если вы готовы быть такими, если готовы умереть без раздумий за товарища, за дело, ради которого пошли в разведку, то вам тут самое место! – резюмировал Каманин, переводя взгляд то на одного, то на другого, то на третьего бойца из прибывшего пополнения.